nah, fuck it
Скучали? А из апдейтов только тексты, это нормально, когда сказать больше нечего.
Каждый мой поход в школу с утра (а я встаю половину седьмого, чтобы в двадцать минут восьмого уже выйти) - это излюбленная игра «прятки с лужами», в которую я безбожно проебываю все больше день ото дня. Мокро, темно - хоть глаз выколи, разъебический окраинный Ангарский, где пробоин в псевдоасфальте, кажется, больше, чем в Кировском, где это ещё считается ровненьким. У меня замшевые ботильоны, потому что для сапог ещё тепло (в самом деле, у нас 10 градусов тепла опять), и я, цветасто матерясь, наступаю ими, кажется, в феерически все лужи, которые вообще можно найти; промокаю, конечно, сжимаю зубы и клятвенно обещаю, что «хрен я ещё в школу пешком пойду, хуй я клал на ваш район».
А сегодня - ну правда было страшно. Чтобы перейти дорогу к школе через трамвайку, нужно с асфальта перейти на землю, потом через линию и только потом - дорога наверх. Земля там обычно сухая, а сегодня... Скользкая. А я по такой хуйне хожу на носочках, чтобы не вляпаться шпильками. Ну и... Стою я по уши в этом дерьме, понимая, что ещё шаг - и я наебнусь. ВСЕЙ СВОЕЙ КОРОЛЕВСКОЙ БЛЯТЬ ТУШКОЙ В ГРЯЗЬ. И я делаю шаг вперед.
На узкий бордюр. А там - проезжая часть и гигантская лужа на ней. И МАШИНА.
ЕДЕТ. ОНА, СУКА, ЕДЕТ. И я, вздохнув, отхожу в грязь. В наушниках Зико отчитывает «11:30», я медитирую и познаю дзэн.
-У тебя ботильоны чистые, - говорит Арина, встретив меня в школе.
-Только потому, что они в пизду мокрые, - отвечаю я на удивление спокойно, потому что заебало уже, правда. И только Зико начитывает «11:30»... Я повторяюсь?
Почему-то перед парой литературы я начинаю рассказывать ей отрывок из Грааля. Аньки нет, хёнчик не обращает на нас свое царско-юридическое внимание - и нас медленно, но верно упарывает, как всегда бывает. Я рандомно рассказываю про юквоновского Оскара, арт-фест и Джэхё; она слушает внимательно - я неплохой рассказчик. Нет, серьезно, это не в плане техники речи - с речью у меня беда из-за зашкаливающего количества прочитанных начиная с раннего детства книг. Техники, по сути, вообще нет - сплошная инверсия, сдвиги ударений, акценты от украинского к стебно-кавказскому, резкие нарушения манеры и все такое прочее - но я подсознательно жестикулирую, играю в игру «перекоси ебало», звукоподражаю и всячески развлекаюсь.
И меня слушают...
А потом Арина вдруг говорит - слушай, дай мне почитать.
И - мы читаем два урока подряд. Неотрывно - этот проклятый Грааль. Арину сносит со страшной силой, и телефон она мне не отдает даже под угрозой скорой смерти, а потом...
-Саш, откуда эта авторша знает наш прикол про шпинат?
И я молчу. Молчу долго так, смотрю на неё, а потом растираю пальцами правый висок.
-Это мой текст, Арин.
И у нас начинается истерика. Долгая. Хёнчик из-под очков смотрит на нас укоризненно - препод читает вслух Улицкую. Я читала Улицкую, мне не нужно.
-А я все думала, - успокоившись, говорит Арина. - Почему Зико и Джэхё здесь разговаривают ровно так, как ты в жизни.
И мне почему-то норм.
Мы читаем Грааль весь день: она - запойно, я - критически. Когда текст заканчивается, она, кажется, не может в это поверить - а потом я рассказываю ей сюжет до конца, потому что он плавит меня изнутри, как воск, и я чувствую себя в примерно такой же степени аморфной. И она говорит мне, что я маленький урод.
Я никогда не обижаюсь на это. Ведь отчасти - правда.
-Эй, Кэп, я сяду с тобой на истории, ладно?
-Окей.
-А то ж я буду скучать, как Зико по Юквону. Или Юквон по Зико.
-Я ненавижу историю также, как Оскар ненавидит апельсиновый сок.
-В тексте поднимается проблема маленького пидораса в современном обществе...
- ... А ещё одиночества.
-И загрязнения русского языка нецензурной лексикой.
-Ладно, проблема двух маленьких пидорасов в современном обществе.
-Я люблю тебя, как Юквон Зико. Нет, это так нельзя...
-Нельзя. Это слишком громко.
Вернувшись домой, я встречаю на пороге отца, который протягивает мне платежку за детский сад, деньги и извещение. З/п. Иди, дочь, получай.
А мне только одно заказное письмо шло. От Ашии. С оригиналом арта к Бомбейской истории. И я, плюнув на грязь, иду.
-Де-е-е-евушка, можно с вами познакомиться?
Хэй - две полупьяные девушки. Замедляю шаг - лолшто? Штопростите?
-Ну же, девушка...
-Нет, - стервозно шиплю я, со злости наступая каблуком в лужу и красиво разбрызгивая почти чистую, слава богам, воду. - Нельзя.
-Ну почему? - слышится в ответ разочарованное, но я уже вбегаю в ангарское отделение почты России и занимаю две очереди. В первую и в третью... Почему, блять, нельзя? А потому что.
Вы пьяные и вообще, кажется, лесбиянки. Хотя чего мне, человеку, живущему по принципу «один раз не пидорас»...
Письмо я получаю раньше, чем успеваю оплатить детский сад. Конверт формата А4, а на нем - наложенный друг на друга рисунок птиц. Сорока и питоху. Чонхун и Сынхён. И силуэта птиц на обратной стороне...
Я обнимаю письмо и улыбаюсь, как идиотка - а потом слезы на глазах, потому что вдруг как-то слишком счастливо, и сквозь бумагу просвечивает изображение Аравийского моря, бутылки молока и рыжих юквоновских волос. И силуэт карточки - потом, уже дома распечатав, я увижу там Сеёна с красными кардиналовскими крыльями. Люди на почте оборачиваются - а мне все равно.
У меня счастье. И я имею право на слезы.
Одно дело - видеть сканы. Совсем другое - держать в руках живой акварельный рисунок на шершавой слегка бумаге, чувствовать краску, цвет, само изображение... Это - волшебство. Это - больше, чем волшебство. Всю дорогу от почты до дома я даже не слушаю музыку - просто иду по лужам, не глядя под ноги, и обнимаю это письмо.
Там - Юквон и Минхёк. Там - Бомбей.
Там - то, о чем я мечтаю больше всего в этой проклятой жизни.
Там - иллюстрация к моему второму миру.
Вот и все.
Каждый мой поход в школу с утра (а я встаю половину седьмого, чтобы в двадцать минут восьмого уже выйти) - это излюбленная игра «прятки с лужами», в которую я безбожно проебываю все больше день ото дня. Мокро, темно - хоть глаз выколи, разъебический окраинный Ангарский, где пробоин в псевдоасфальте, кажется, больше, чем в Кировском, где это ещё считается ровненьким. У меня замшевые ботильоны, потому что для сапог ещё тепло (в самом деле, у нас 10 градусов тепла опять), и я, цветасто матерясь, наступаю ими, кажется, в феерически все лужи, которые вообще можно найти; промокаю, конечно, сжимаю зубы и клятвенно обещаю, что «хрен я ещё в школу пешком пойду, хуй я клал на ваш район».
А сегодня - ну правда было страшно. Чтобы перейти дорогу к школе через трамвайку, нужно с асфальта перейти на землю, потом через линию и только потом - дорога наверх. Земля там обычно сухая, а сегодня... Скользкая. А я по такой хуйне хожу на носочках, чтобы не вляпаться шпильками. Ну и... Стою я по уши в этом дерьме, понимая, что ещё шаг - и я наебнусь. ВСЕЙ СВОЕЙ КОРОЛЕВСКОЙ БЛЯТЬ ТУШКОЙ В ГРЯЗЬ. И я делаю шаг вперед.
На узкий бордюр. А там - проезжая часть и гигантская лужа на ней. И МАШИНА.
ЕДЕТ. ОНА, СУКА, ЕДЕТ. И я, вздохнув, отхожу в грязь. В наушниках Зико отчитывает «11:30», я медитирую и познаю дзэн.
-У тебя ботильоны чистые, - говорит Арина, встретив меня в школе.
-Только потому, что они в пизду мокрые, - отвечаю я на удивление спокойно, потому что заебало уже, правда. И только Зико начитывает «11:30»... Я повторяюсь?
Почему-то перед парой литературы я начинаю рассказывать ей отрывок из Грааля. Аньки нет, хёнчик не обращает на нас свое царско-юридическое внимание - и нас медленно, но верно упарывает, как всегда бывает. Я рандомно рассказываю про юквоновского Оскара, арт-фест и Джэхё; она слушает внимательно - я неплохой рассказчик. Нет, серьезно, это не в плане техники речи - с речью у меня беда из-за зашкаливающего количества прочитанных начиная с раннего детства книг. Техники, по сути, вообще нет - сплошная инверсия, сдвиги ударений, акценты от украинского к стебно-кавказскому, резкие нарушения манеры и все такое прочее - но я подсознательно жестикулирую, играю в игру «перекоси ебало», звукоподражаю и всячески развлекаюсь.
И меня слушают...
А потом Арина вдруг говорит - слушай, дай мне почитать.
И - мы читаем два урока подряд. Неотрывно - этот проклятый Грааль. Арину сносит со страшной силой, и телефон она мне не отдает даже под угрозой скорой смерти, а потом...
-Саш, откуда эта авторша знает наш прикол про шпинат?
И я молчу. Молчу долго так, смотрю на неё, а потом растираю пальцами правый висок.
-Это мой текст, Арин.
И у нас начинается истерика. Долгая. Хёнчик из-под очков смотрит на нас укоризненно - препод читает вслух Улицкую. Я читала Улицкую, мне не нужно.
-А я все думала, - успокоившись, говорит Арина. - Почему Зико и Джэхё здесь разговаривают ровно так, как ты в жизни.
И мне почему-то норм.
Мы читаем Грааль весь день: она - запойно, я - критически. Когда текст заканчивается, она, кажется, не может в это поверить - а потом я рассказываю ей сюжет до конца, потому что он плавит меня изнутри, как воск, и я чувствую себя в примерно такой же степени аморфной. И она говорит мне, что я маленький урод.
Я никогда не обижаюсь на это. Ведь отчасти - правда.
-Эй, Кэп, я сяду с тобой на истории, ладно?
-Окей.
-А то ж я буду скучать, как Зико по Юквону. Или Юквон по Зико.
-Я ненавижу историю также, как Оскар ненавидит апельсиновый сок.
-В тексте поднимается проблема маленького пидораса в современном обществе...
- ... А ещё одиночества.
-И загрязнения русского языка нецензурной лексикой.
-Ладно, проблема двух маленьких пидорасов в современном обществе.
-Я люблю тебя, как Юквон Зико. Нет, это так нельзя...
-Нельзя. Это слишком громко.
Вернувшись домой, я встречаю на пороге отца, который протягивает мне платежку за детский сад, деньги и извещение. З/п. Иди, дочь, получай.
А мне только одно заказное письмо шло. От Ашии. С оригиналом арта к Бомбейской истории. И я, плюнув на грязь, иду.
-Де-е-е-евушка, можно с вами познакомиться?
Хэй - две полупьяные девушки. Замедляю шаг - лолшто? Штопростите?
-Ну же, девушка...
-Нет, - стервозно шиплю я, со злости наступая каблуком в лужу и красиво разбрызгивая почти чистую, слава богам, воду. - Нельзя.
-Ну почему? - слышится в ответ разочарованное, но я уже вбегаю в ангарское отделение почты России и занимаю две очереди. В первую и в третью... Почему, блять, нельзя? А потому что.
Вы пьяные и вообще, кажется, лесбиянки. Хотя чего мне, человеку, живущему по принципу «один раз не пидорас»...
Письмо я получаю раньше, чем успеваю оплатить детский сад. Конверт формата А4, а на нем - наложенный друг на друга рисунок птиц. Сорока и питоху. Чонхун и Сынхён. И силуэта птиц на обратной стороне...
Я обнимаю письмо и улыбаюсь, как идиотка - а потом слезы на глазах, потому что вдруг как-то слишком счастливо, и сквозь бумагу просвечивает изображение Аравийского моря, бутылки молока и рыжих юквоновских волос. И силуэт карточки - потом, уже дома распечатав, я увижу там Сеёна с красными кардиналовскими крыльями. Люди на почте оборачиваются - а мне все равно.
У меня счастье. И я имею право на слезы.
Одно дело - видеть сканы. Совсем другое - держать в руках живой акварельный рисунок на шершавой слегка бумаге, чувствовать краску, цвет, само изображение... Это - волшебство. Это - больше, чем волшебство. Всю дорогу от почты до дома я даже не слушаю музыку - просто иду по лужам, не глядя под ноги, и обнимаю это письмо.
Там - Юквон и Минхёк. Там - Бомбей.
Там - то, о чем я мечтаю больше всего в этой проклятой жизни.
Там - иллюстрация к моему второму миру.
Вот и все.