А был ли мальчик? Может, и не было вовсе никакого мальчика?

[myownsense]

АПД: Вздохните спокойно. Больше ничего не будет. Вообще ничего.

... поэтому я, пожалуй, все равно промолчу, как я писала _это_ и что со мной происходит. Ахнуда, кэп вовремя вспомнил, что не пристало мужику жаловаться на жизнь.

С посвящением моему персональному Крису
 Kitsuri, ma babe, я честно не знаю, понравится тебе или нет - я давно не писала. Да, 18 дней - это для меня очень много
но я старалась : (

Название: Hey, mister neighbour
Фэндом: ЕХО-К|М
Персонажи: Крис/Сухо (Чунмён); троица долбоящеров ака ПэкЁли-и-Дио
Жанр: ангст, повседневность
Рейтинг: натянутый R
Предупреждения: университетское АУ, эйбибладный Сухо
Статус: завершен

Hey, mister neighbour {1-3}

Hey, mister neighbour {4}

Чунмён истерик не закатывает — очень спокойно растягивает губы в улыбке и вновь оборачивается к Крису. Тот немного растерянным, мгновенно потухшим взглядом смотрит чуть над плечом Чунмёна, трогая кончиком указательного пальца сухие, отвердевшие губы.
Чунмён протянутую руку не убирает — по-мужски пожимает ладонь Криса и, приветливо улыбнувшись светловолосому, направляется в сторону выхода со двора — Крис делает было шаг вперед, но Лухань изумленно вскидывает брови.
Крис останавливается, а через пару секунд Чунмёна уже не видно в поле зрения — разве что Чханёль стоит у дальнего угла здания и с отвращением кривится.

Чунмён торопливо и с ожесточением роется в сумке, пытаясь найти этот дебильный карандаш, который одолжил у Чханёля — он точно знает, что себе дороже оставаться в комнате хоть на полчаса, если учесть, что Крис просил сегодня перекантоваться где-нибудь. А карандаш вернуть надо. Чунмён злится, царапается о замок сумки и со стоном опускается на пол.
Все в один миг становится непонятным и безысходным — от следующей минуты его никчемной жизни до растреклятого карандаша и завтрашнего теста по международным отношениям в мировой экономике. Чунмён трясет головой и запускает пальцы в волосы, с силой оттягивая пряди — становится больно, но это почему-то не отрезвляет, как прежде.
Он тоскливо скулит, запрокидывая голову и сжимая пальцами виски.
Чунмён точно не знает, сколько времени проходит, пока он вспоминает, что нужно сваливать — резко поднимается, от чего в глазах плывут темные круги, и, не глядя, нашаривает в сумке карандаш. Вот так и идет к двери, держа идиотский канцелярский прибор перед лицом и, собрав глаза в кучку, наблюдает за Спанч Бобом на кончике.
Где-то на полпути, в коридоре, его встречает Чханёль — с диким воплем «Спа-а-а-анч» он кидается к Чунмёну и, выдрав карандаш из пальцев, ревниво осматривает его на предмет повреждений. Чунмён пожимает плечами — мол, не обессудь.
-Покер? Деберц? - спрашивает Чханёль, пытаясь вызвонить Пэкхёна из комнаты. - Го?
-Я... - Чунмён поднимает на Ёля усталый взгляд.
Следующее происходит буквально в одну секунду — взгляд Чханёля торопливо и панически смещается чуть выше плеча Чунмёна, и в тот же момент Ёль грубо и довольно бесцеремонно сгребает его в объятия. Чунмён не сопротивляется, утыкаясь носом в пахнущий ментолом пуловер Чханёля и цепляясь пальцами за его ткань — он знает, что там, в паре десятков шагов от них, находится этот Лухань. С Крисом, конечно. И им, так же конечно, хорошо вместе.
Конечно.
Чханёль, проследив за ними напряженным взглядом, ослабляет руки, позволяя Чунмёну отстраниться — тот дышит прерывисто и с большими паузами, и только прижимается ещё сильнее, зарываясь лицом в чханёлево плечо и с силой кусая через одежду. Ёль удивленно распахивает глаза и силится сказать что-то, но улавливает тихий, тоскливо-тонкий стон.
Там, наверное, очень много невыплаканных слез.
Чханёль растерянно гладит Чунмёна по голове, рефлекторно перебирая пряди темных волос, касается их губами и еле слышно шепчет что-то легкое и успокаивающее; осторожно оглаживает выступающие лопатки и позвонки, мысленно приклиная всю эту безвольность, покорность и боль, из которых, как кажется, состоит каждая молекула тела Чунмёна.
-Никакого покера. Никакого деберца. И — тем более — никакого го. Спать, Чунмён.

Когда уже в комнате Чханёль случайно отпускает руку Чунмёна, тот пошатывается и пытается осесть на пол; Пэкхён выглядывает из душа и тут же с воплем засовывается обратно, выходя через секунду чуть ли не по макушку завернутым в махровое полотенце. Чунмёна тянет в улыбку, хотя любое движение лицевых мышц отдается в голову тупой, как хреново заточенная пила, болью.
-Фто пвоизофло? - Пэкхён пытается выплюнуть изо рта кончик полотенца, судорожно за края опуская его вниз, чтобы закрыть колени. Чханёль, присев на корточки рядом с Чунмёном, пальцами поднимает его подбородок и пробует заглянуть в глаза, но тот выворачивается и пробует пинаться.
Но быстро затихает.
-Что-нибудь болит? - спрашивает Чханёль, а Чунмён качает головой, отворачиваясь и упираясь взглядом во входную дверь.
Ёль смешно хмурится, ломая темные брови.
-А вот здесь, - он прикладывает ладонь к груди Чунмёна где-то слева, - Болит?
Тот поднимает на него рассеянный взгляд, затем опускает его на руку Чханёля; еле заметно шевеля губами, пересчитывает на ней пальцы и удовлетворенно кивает головой, мол, все в порядке, товарищ. Чханёль невесело усмехается.
-Нам, доктор Пён Бэкхён, мышьяку. Граммов двадцать.
Пэкхён поджимает губы и с недовольством качает головой; уходит в ванную и через минуту возвращается, на ходу натягивая пижамную кофту и подтягивая короткие штаны до щиколоток. Присаживается рядом с Чханёлем и, кивнув Чунмёну, безапелляционно указывает пальцем на одну из заправленных постелей.
-Я выспался на экономике. Без возражений.

Чунмён наотрез отказывается раздеваться, вяло возмущается и даже спихивает на пол Чханёля, примостившегося было на краешек кровати. Пэкхён принимает вид курицы-наседки и безмолвно ужасается, когда Ёль вместо привычного цирка в ответ просто садится на пол и запускает обе руки в волосы, безучастно качая головой из стороны в сторону, как чертов китайский болванчик.
Чунмён долго ворочается с боку на бок и в полусне бормочет что-то про бридж, го, блэкджек, шлюх и Диснейлэнды, изредка переключаясь на лунапарки и историю дипломатических отношений между Китаем и Японией. А в конце, уже провалившись в сон, очень четко произносит имя Криса — и хмурится, не открывая глаз, как ребенок, увидевший страшное и непонятное видение.
Пэкхён думает, что никогда не видел у Чханёля настолько злых глаз — и тихо проскальзывает в душ, предпочитая не мельтешить, а там включает в раковине тонкую струю воды и долго смотрит сквозь неё, слабо понимая, что происходит вокруг.
Чханёль так же долго стоит, склонившись над Чунмёном, и разглядывает его лицо — нахмуренные брови и скривившиеся в желании сказать что-то губы. Ёль знает, сколько всего он, этот человек, может сказать и сколько может промолчать, чтобы потом это эфемерное «сколько» разъедало ядом каждую ткань тела изнутри.
Чханёль осторожно и очень бережно убирает со лба Чунмёна лезущую в глаза прямую прядь волос и долго устраивает её к остальным, неосознанно пытаясь сделать красиво.
Недоуменно пожимает плечами самому себе и садится на противоположную кровать, доставая колоду карт и зачем-то пытаясь разложить их по принципу таро.

В комнате невероятно душно и сладко — Крису отчасти тяжело дышать и соображать, впрочем, довольно непросто. Кажется, что даже мысли из своего нормального состояния плавно перетекают в желеобразное, чтобы потом вязкими каплями скатиться с губ.
Или вязкие капли — совсем не мысли.
В этой тяжелой пелене Крис ощущает себя фригидным пассивом — тело по-прежнему привычно отзывается на ласки, но разуму от этого ни холодно, ни горячо. Просто равнодушно и весьма параллельно. Крис не издает ни звука и лишь прикрывает глаза, когда Лухань отстраняется — только резко притягивает к себе и довольно грубо целует больше даже не ради поцелуя, а расчетливыми движениями языка собирая с его губ собственную сперму.
Почему-то сейчас это доставляет какое-то ненормальное удовольствие.
А потом просто поднимается и скрывается в душе, оставляя Луханя зло стонать сквозь стиснутые зубы и извиваться на постели, нетерпеливо лаская самого себя.
Как выясняется, теплой воды тело тоже не чувствует — приходится включить горячую, но она сильно обжигает, оставляя на теле красные полосы; Крис отстраненно думает, что это, в общем-то, лучше, чем идиотское парное молоко из-под крана. Душевая быстро наполняется паром, одновременно расслабляющим и раздражающим — Крис закрывает глаза и едва ли не проваливается куда-то вниз, вовремя вздрагивая и лбом ощущая все ещё прохладную плитку стены.
Раньше он никогда не терял сознание, как чертова баба. А в комнате все так же невероятно душно и сладко.
Рассеянными движениями растрепывая влажные волосы полотенцем, Крис застает Луханя полуодетым — он, довольно бледный и полупрозрачный, перебирает стопку каких-то книг и тетрадей. Неловкое движение — белые листы веером разлетаются по полу, и Крис замечает на них ровный чунмёновский почерк. Кажется, конспекты по международному праву, а на уголках — крестики-нолики.
Наверное, будет скандал, если не убрать. Крис тяжело качает головой и только неожиданно улыбается — пусть и слабо — поднимая один из листов и скользя взглядом по «морскому бою» на обратной стороне конспекта. Лухань устраивается у ног Криса на полу, откидывая голову на его колени и прикрывая глаза.
Крис молчит — и потому, что говорить не хочется, и потому, что говорить нечего, и потому, что не хочется не только говорить, а вообще ничего не хочется. Хочется лишь дышать, но вместо кислорода легкие наполняются вязкой жидкостью сладости и духоты.
-А он, - Лухань внезапно приоткрывает губы и легко выдыхает. - Красивый. Этот мальчик.
Крис несколько секунд завороженно следит за этим легким, будто кристальным, вздохом и отчасти наивными, чистыми губами. Ловит себя на мысли, что он, может, и поверил бы в их чистоту, если бы не знал на собственном опыте, как пошло и развратно им нравится обхватывать и манерно ласкать член.
Крис кривится.
-Какой, к черту, мальчик...
Лухань тихо — Крис может поклясться — смеется, легко касаясь кончиками пальцев своей шеи в районе кадыка.
-Этот мальчик, - повторяет он, - Имя которого ты так сладко произносишь, когда кончаешь мне в рот.
На секунду Крису кажется, что он снова теряет сознание; нет, он просто раньше никогда не замечал, насколько черно и ненормально выделяются на бледном лице Луханя его раскосые темные глаза. Крис чувствует, как его разум сгибает пополам и скручивает в плотную пружину; резко отпускает и бросает на какие-то эфемерные холодные стены, по которым он, разум, растекается отвратительной радужной массой, окисляющейся на воздухе и принимающей неприятный скользко-серый окрас.
Крис осторожно касается плеча Луханя и встает, делая пару шагов на абсолютнейшем автомате — создается впечатление, что им управляет какая-то наспех написанная, но качественная программа. Задумчивым взглядом окидывает комнату, явно разыскивая что-то; подхватывает с соседней постели рубашку Луханя и бережно накидывает на его оголенные плечи, терпеливо и отрешенно дожидаясь, пока тот расправится с рукавами. Затем все так же безумно аккуратно Крис застегивает все до единой пуговицы, включая манжеты, и расправляет складки ткани на плечах Луханя.
Спокойно протягивает его куртку и приоткрывает входную дверь, делая шаг в сторону и освобождая дорогу.
-Прошу, - голос у Криса глухой и совсем низкий. - По коридору прямо, первый поворот направо и вниз.
В глазах Луханя — ненормальное смешение бессилия, раздражения и бешенства с парой капель искреннего изумления; он вскидывает на Криса абсолютно трезвый, злой взгляд, безуспешно пытаясь взять себя в руки.
Крис молчит. Лухань подается вперед и касается его губ своими — Крис терпит. Терпит — не более.
Лухань вихрем вылетает вон, взметнув за собой порыв свежего сладкого ветра, от которого Криса начинает мутить, когда он с силой сжимает пальцами виски.

Неверным шагом двигаясь вперед, Крис падает на первую попавшуюся на пути горизонтальную поверхность — чунмёновскую постель — и, дотянувшись до подушки, сгребает её в охапку, утыкаясь в неё лицом и делая несколько глубоких вдохов. Она, подушка, не пахнет ничем — никаких духов, шампуней или гелей; просто какой-то неуловимый запах кожи и волос — теплый и совсем немного горьковатый. В нем дышать почему-то намного проще, чем при прочих равных обстоятельствах в самой комнате.
Окно Крису открывать не хочется — на подоконнике навал всякой мишуры в виде учебников, тетрадей и маленьких игрушек, к которым Чунмён питает ненормальную слабость, и если все это добро сейчас свалить, то скандала точно не избежать.
А не свалить не получится.
С запозданием накатывает апатия пополам со злостью — Крис кулаком забывает подушку у угол, а затем, вспомнив, что она чужая, бережно расправляет и возвращает на прежнее место. И долго бездумным взглядом смотрит на противоположную стену, безуспешно пытаясь собрать в кучу разбегающиеся, как сотни маленьких Чханёлей, мысли.
Крис с раздражением кривится и не понимает, откуда у него такие гнусные ассоциации по отношению к этому почти незнакомому человеку.
Программа, видимо, по-прежнему в работе, потому что действие все такие же автоматические и лишенные эмоций. Встать, опуститься на колени, собрать разлетевшиеся листы, аккуратно рассортировать в стопку по датам, указанным на конспектах; нашарив под кроватью карандаш, исправить пару мелких ошибок в записях и нарисовать ржущий смайлик.
Сложить книги, поправить на постелях покрывала. Собрав собственную, насквозь пропахшую сладкими духами одежду, закинуть её в стиральную машину, не запуская стирку - нет порошка.
Крис невесело усмехается и прислоняется спиной к входной двери, невольно прислушиваясь к тому, что происходит снаружи — пожалуй, в этом чертовом мире существует только один человек, которого он сейчас хочет и может видеть рядом с собой.
Не видеть — видеть рядом с собой.

Проходит, наверное, часа четыре, и короткая стрелка на циферблате упрямо вязнет на отметке «два ночи», не желая, как кажется Чханёлю, двигаться дальше.
Импровизированные таро предсказывают всякую хуеверть типа веселого вечера, блэкджека и американских горок, но рядом только неспокойно ворочающийся во сне Чунмён и мокрый, злой Пэкхён, которого в ванной случайно окатило холодной водой из душа.
-В бридж? - в никуда адресует вопрос Ёль, а Пэкхён поднимает на него тяжелый, как пара тонн металлолома, взгляд.
-В дурака, - мрачно.
-Да чего в тебя игра...
Чханёль, собственно, никогда не думал, что подзатыльник может быть такой силы и четкости, если дать его с амплитудой размаха всего сантиметров в двадцать. Ёль обиженно дует губы и начинает раскидывать в дурака, но в последний момент тормозит и сгребает карты на пол.
Они разноцветным веером ложатся на полу, чем-то до отвращения напоминая всякие гнусные пасьянсы с претензией на стопроцентные предсказания ближайшего будущего.
Пэкхён не задает лишних вопросов, и только косится изредка на Чунмёна, заботливо проверяя, не свалится ли тот с кровати ненароком.
Когда стрелка часов перемещается за отметку «три», Чханёль позволяет Пэкхёну задремать, оперевшись головой на его плечо; правда, не особо долго выдерживает сидеть недвижно в одном положении, чтобы не потревожить, и вскоре осторожно отползает, устраивая Пэкхёна на кровати и с весьма ехидным фырканьем укрывая его одеялом.
Подумав, ржет в кулак и со всех сторон подтыкает края одеяла.
После умиротворяющей тишины, нарушаемой только шорохом ткани, тихий стук в дверь кажется чем-то вроде гула труб Иерихона — Чханёль подскакивает и в панике бросается к двери, бормоча под нос «блядь, всех детей мне перебудят, еретики растреклятые».
Перед Ёлем, потирая кончиком указательного пальца переносицу, стоит Крис. Чханёль замолкает и дает задний ход.
-Здравствуй, - Крис склоняет голову набок, но руки не протягивает. - Могу я...
-… Нет, не можешь.
Чханёль сердито встряхивает головой и щурит глаза, не пытаясь скрыть возмущение и порядочную злость во взгляде.
-За каким хером вы сюда явились, сударь? Детей мне разбудить? А кто потом укладывать будет, молоком отпаивать? Тоже вы?
Чханёль не считает нужным сдерживать вполне, как он думает, справедливое раздражение; Крис же предпочитает проигнорировать всю эту клоунаду. Только равнодушно и спокойно пожимает плечами.
-Я прошу прощения за позднее время, конечно, - и даже в голосе нет намека на враждебность, только сухость. - Но я бы хотел поговорить с Чунмёном. У него завтра тест по экономике...
Чханёлю мгновенно кажется это все ужаснейшей нелепостью — это дурацкий и откровенно глупый предлог. Он смеется.
-У меня тоже тест по экономике, - Ёль тут же становится серьезным. - Меня забрать не хочешь?
Крис молчит, задумчиво изучая Чханёля взглядом. Тот облизывает губы.
-Не трогай Чунмёна, окей? А то ж кто нам завтра будет тот самый тест писать... Ну, впрочем, можешь сыграть со мной в го на право тронуть нашего отличничка. А?
Крис начинает злиться и - медленно, но верно и качественно выходить из себя. А Чханёль поспешно оглядывается вокруг, но цепляет взглядом только раскиданную колоду карт на полу.
-Чханёлли, - Пэкхён, тихо. Сев на постели и натянув на себя одеяло до подбородка. - У нас... Нет набора для игры в го.
Ёль хмурится, а Пэкхён отчасти нервно кусает губу.
-И... Играть ты в го тоже не умеешь, Чханёлли.
Чханёль с досадой шипит и запускает руку в волосы, с силой их растрепывая, а Крис тихо смеется, прикрыв глаза ладонью и опустив взгляд в пол.
-Оставь, - говорит Пэкхён неуверенно. - Оставь, Чханёль, а тест я тебе как-нибудь сам напишу...
Ёль только поджимает губы, когда Крис — Чханёлю сложно в это поверить — извиняющеся пожимает плечами и проскальзывает мимо него в комнату, опускаясь на колени рядом с неспокойно нахмурившимся Чунмёном.
Пэкхён, путаясь ногами в свалившемся на пол одеяле, впихивает Чханёля в ванную и исчезает там следом, тихо прикрывая дверь и толкая Ёля в бок. Тот молчит — только с укором и бессилием качает головой.

-Чунмён-а...
Чунмён во сне на мгновение перестает дышать и совсем чуть слышно стонет — Крис чувствует, как внутри него что-то рвется и зависает над огромной черной пропастью. Что-то тонкое и золотистое, как скрипичная струна.
-Просыпайся. Ну же.
Крис невесомо гладит кончиками пальцев скулу Чунмёна — кожа горячая, словно он слег с лихорадкой, а дыхание ещё больше обжигает кисть руки. Крис не замечает, когда Чунмён открывает глаза и смотрит на него, Криса, в упор, не двигаясь и позволяя себя касаться.
-Пойдем отсюда, - Крис наклоняется и касается губами его шеи. - Пойдем домой, Чунмён-а.
Тот не двигается.
-Я не хочу, - говорит он чуть слышно спустя долгую паузу. - Там налево. Я не хочу налево. Там страшно.
Крис пытается проглотить противную вязкую горечь на языке после этих слов.
-Ты, - внезапно продолжает Чунмён, глядя в одну точку поверх волос Криса, - Ты пойдешь туда? Налево?
В этом комнате совсем не душно и нет даже намека на сладость — Крис глубоко вдыхает и закрывает глаза, по-прежнему не отстраняясь от шеи Чунмёна.
-Нет, - почему-то теперь Крису совсем не нужно времени на то, чтобы обдумать ответ на вопрос. - Не пойду. Я не люблю автобусы. Я больше по метро...
Чунмён ещё некоторое время не двигается, а потом садится на кровати, неуверенно касаясь плеч Криса ладонями; тот позволяет медлить и внимательно разглядывать себя, трогая волосы и крошечные серьги-капли в ушах.
Чунмён медленно сползает с кровати вниз, опускаясь на колени рядом с Крисом, и обнимает его обеими руками, укладывая подбородок на плечо и закрывая глаза.
-Пойдем домой, Чунмён.

Hey, mister neighbour {5}.final

Визуально Крис не замечает, как Чунмён отстраняется от него, отпуская ладонь — просто ощущает скорее кожей, что его, Чунмёна, рядом больше нет. Он идет на пару шагов впереди, не оборачиваясь и устало опустив взгляд в пол.
Крис замедляет шаг.
-Эй, чувак.
Там, позади, из только что покинутой комнаты высовывается голова Чханёля — он ужасно мокрый, с волос капает вода, а на лице до жалости мученическое выражение с примесью откровенного желания мести.
Чханёль пинается пока ещё невидимыми ногами, а потом пулей выскакивает из комнаты, в панике захлопывая за собой дверь и наваливаясь на неё спиной. Крис смотрит с интересом.
-Ну, чего уставился? - бормочет Ёль, отфыркиваясь от воды. - Чай, не в цирке, а я тебе не тюлень. Собственно, я чего тебе хотел сказать...
Крис терпеливо ждет, пока Чханёлю надоест валять дурака и ловить губами капли воды, стекающие с мокрых прядей.
-... Знаешь, в чем проблема многих детей дошкольного возраста? - Спрашивает Чханёль, переступая с ноги на ногу и смущенно оглядываясь на дверь, за которой раздаются вопли и угрозы недвусмысленного характера.
Крис молчит — он решительно не знает, как даже в общем реагировать на этого человека; он лишь только недоуменно пожимает плечами и качает головой. Ловит себя на мысли, что почему-то не очень желает слышать ответ на этот вопрос.
Чханёль крисовских желаний не учитывает.
-Многие дети, - продолжает он, - Часто путают право и лево. Ну, знаешь, бегут такие налево, свято веря, что это право, а там всякая такая неприятная хуета...
Чханёль замолкает и неподвижным взглядом смотрит на Криса. Тот еле заметно кривит губы и засовывает руки в карманы джинсов.
-Так вот, - говорит Чханёль невозмутимо, не получив ответа. - В таких случаях им советуют ориентироваться по рукам. Протянул правую руку — вот тебе право. Протянул левую — лево. Да только я тебе такого не посоветую, а то ещё протянешь правую руку налево и со спокойной душой туда зарулишь, думая, что это право. Такие дела.
Крису хочется взвыть на луну от ощущения до абсурда неправильной правильности, которую несет этот мокрый идиот с абсолютно серьезной физиономией. Он, Крис, только на задворках подсознания понимает, что Чханёль просто случайно подобрал эту гнусную аллегорию про направления, поэтому медленно начинает закипать, пытаясь не смотреть ему в глаза.
А Чханёлю это и не требуется — он усиленно пробует сдержать напор с той стороны двери.
-Поэтому, - с трудом договаривает он, отпрыгивая от древесной панели, - Иди вот за ним, у него в мозгах встроенный датчик верности. Верности направления, в смысле.
И кивает в ту сторону, куда ушел Чунмён.
Дверь чханёлевой комнаты наконец распахивается, и оттуда вылетает полиэтиленовый пакет, до краев наполненный ледяной водой; он приземляется Чханёлю на лоб, окатив жидкостью с головы до ног и облепив лицо противным шелестящим материалом.
Следом — победный индейский крик Пэкхёна.
Крис собирается уходить.
-Послушай, - кричит ему Чханёль вдогонку, - А какие у баб таблетки есть от ПМС?
-Никаких, - растерянно отвечает Крис и адресует Ёлю бездумный взгляд. - А что?
-Да так, к слову, - отмахивается Чханёль и, пригнувшись, проскальзывает в комнату, закрывая за собой дверь и чуть не поскользнувшись на луже воды, разлитой прямо на полу этой чертовой университетской общаги.

Следуя за ушедшим Чунмёном, Крис поворачивает направо — долго стоит у поворота, качая головой, и только затем двигается вперед, думая, что откровенная дрянь это все. Эти ваши верования, эти ваши гороскопы, эти ваши приметы и эти ваши интернетики с треклятыми статьями про четвертую группу крови и уровень ебанутости в лимфе, переносимый лейкоцитами.
Крис застает Чунмёна уже в комнате — тот стоит, настежь распахнув окно, перевалившись через подоконник наружу и свесив руки вниз. Вокруг — наспех скинутые с подоконника учебники, игрушки и бессистемные ворохи исписанной белой бумаги. Крис точно помнит, что среди них должна быть пара листов с началом первой главы чунмёновской курсовой — их просто не наблюдается. Наверное, вылетели в окно.
Он ведь пошел направо.
В комнате пахнет ночной городской прохладой, смешанной с еле заметным запахом работающих моторов автомобилей и влажного от дождя асфальта.
Крис неслышно делает несколько шагов вперед и становится за спиной Чунмёна, скрестив на груди руки.
-Ты же знаешь, - начинает, осторожно вдыхая холодный воздух, - Что нельзя стоять у окна, когда сзади находится другой человек. Он может столкнуть тебя вперед.
Чунмён не двигается.
-Толкай, - его голос отвесно падает вниз, разбиваясь на мириады ярких, звенящих осколков, эхом тающих в мелких ложбинках уличного асфальта.
В нем, в этом голосе, нет ничего — абсолютно ничего, и создается впечатление, что он просто мимикрирует под окружающую действительность, становясь то гулом автомобильных моторов, то всплесками луж, то неравномерным стуком в левой части груди.
Крис осторожно обхватывает талию Чунмёна руками, притягивая к себе и делая шаг назад, чуть дальше от окна; Чунмён слегка дрожит — все-таки на улице ещё совсем не лето.
Крис сзади обнимает его крепче, укладывая подбородок на плечо и чуть касаясь щекой его скулы.
Теплая.
-Ты доверяешь людям? - спрашивает он как-то смущенно от осознания некоего пафоса вопроса и недовольно прикусывает губу изнутри от собственного неуверенного тона.
Чунмён, не двигаясь по-прежнему, рассматривает руки Криса на своей талии и, кажется, раздумывает, можно ли к ним прикоснуться.
-Я не доверяю людям, - отзывается он эхом. - И не верю им. Я живу по факту.
Крису становится немного горько — а может, это запах волос Чунмёна.
-По факту, - повторяет тот. - Нет смысла верить в кого-то или ещё что-то там... Есть факты.
Чунмён очень осторожно касается кончиками пальцев запястий Криса и ласкает кожу короткими поглаживаниями, выводя каждую выступающую вену.
-Например, - Крис хоть и не видит лица Чунмёна, но слышит, как тот легко, но невесело улыбается. - Из-за тебя я выжрал три с половиной пачки противорвотных таблеток в глюкозной оболочке. Факт. Из-за тебя я вылакал пол-литра Доктор-мома. Факт. Из-за тебя я разлюбил цветы со сладким запахом. Факт. Из-за тебя я двадцать три раза кукарекал в коридоре общежития и девять раз перечитывал Оруэлла. Факт.
Чунмён на секунду замолкает.
-Из-за тебя я начал видеть кошмары. Факт. Я живу по факту.
Крис непроизвольно опускает уголки губ — крыть ему нечем. У него, неудачника, одни шестерки на руках, у Чунмёна — сплошные тузы и короли. Крис думает, что если всю плоскость их жизни перевести в карточную игру, то всегда у него — шестерки, у Чунмёна — короли.
Если задать этот вопрос Чунмёну, он ответит с точностью до наоборот.
-Я тебя, Крис, - говорит он спокойно спустя минуты полторы, не отпуская крисовых рук, - Ненавижу. Факт. Ясно тебе?
Чунмён умудряется выскользнуть их объятий и обернуться — смотрит на Криса снизу вверх пытливым взглядом со смесью злости, тоски, уныния и облегчения, которое постепенно скапливается в уголках глаз, заставляя Чунмёна часто моргать от неприятного зудящего ощущения.
-Было бы хуже, - Крис говорит через силу и с явным трудом. - Если бы ты вообще смотрел на меня, как на ебаное пустое место. Факт. Ясно тебе?
Чунмён вздрагивает, слыша собственные слова — на секунду теряется, а потом в бессильной злобе бьет Криса кулаком в плечо, едва ли не теряя равновесия и утыкаясь носом в ворот его рубашки.
-Да, блядь! - Чунмён едва ли не кричит. - Я тебя ненавижу! Сколько раз повторить? Двадцать, двадцать пять? Или двадцать три — ровно столько, сколько раз я, как конченый дебил, бегал по общаге и кукарекал только потому, что, блядь, ты трахал у меня в комнате какую-то шлюху. А? Двадцать три? Я повторю, ты только не стесняйся!
Крис совершенно теряется и бездумно гладит Чунмёна по голове и спине; от на секунду затихает и поднимает голову — смотрит также потерянно и непонимающе, словно разгадывая какую-то безумную дэвидокопперфильдовскую загадку.
Впервые в жизни ему приходится чуть приподняться на носках перед человеком.
Он осторожно и как-то безысходно касается губ Криса своими — долго медлит, порываясь отстраниться, и, словно одернув себя в последний момент, целует отчаянно и резко, с силой прикусывая нижнюю губу Криса и заставляя того нервно выдохнуть.
Изливая в безответный поцелуй весь свой страх, смятение и непонимание, по капиллярам тела стекающее в губы и срывающееся с них физически ощутимыми горькими каплями.
Чунмён лихорадочно касается кончиками пальцев скул Криса и зализывает укус на губе, полностью закрыв глаза.
-Прости, прости, - сбивчиво и торопливо. - Хуйня все это. Ненавижу тебя.
И целует теперь уже совсем по-другому — все так же осторожно, но мягко и как-то настолько до одури нежно, что Крис пропускает вдох, отчего перед глазами плывут темные круги, а в голове тупой пилой отдается застарелая боль.
Чунмён пробует отстраниться, но Крис только ближе притягивает его к себе, заставляя сильнее приоткрыть губы; горечи на языке уже почти нет - только нечто, по привкусу похожее на морскую соль в крошечных кристалликах.
Чунмён закрывает глаза — из-под спутавшихся ресниц сбегают тонкие, как шелковые нити, влажные дорожки, которые в свете уличных фонарей, кажется, отдают блеклым оттенком белой соли.
Горькой белой морской соли.

Чунмён, наверное, действительно вознамеривается ровно двадцать три раза сказать о своей ненависти; Крис терпеливо ждет, но тот каждый раз запинается и замолкает, беспомощно глядя на него снизу вверх и отводя взгляд.
Крис оглаживает его ребра, бока и задерживает руки на бедрах; греет его холодные пальцы на своих губах, легко касаясь их кончиков; сцеловывает со скул белые соленые дорожки, секундой позже разделяя этот вкус на двоих, чтобы не было так горько и жарко на языке.
Чунмён ему не верит. Крис покорно глотает это недоверие и думает, что это, в общем-то, справедливо.
За одну ночь невозможно закрасить на огромном холсте яркими красками всю ту серость, которую упорно рисовал месяцами широкой жесткой кистью.
Чунмён обхватывает бедра Криса ногами, скрещивая их за его спиной, и оказывается совсем близко — изучает губами его веки, ресницы и совсем редко и осторожно — губы; утыкаясь носом в шею и и виски, вдыхает запах кожи, словно пытаясь разобрать его на составляющие.
Изредка по его лицу пробегает тень, но вскоре она уступает место задумчивости и усталости — теперь от Криса не пахнет ничем, кроме горечи и влажного асфальта.
Обнимает Чунмён вопреки всему очень доверчиво и тепло.
И только шепчет лихорадочно, будто боясь забыть или растерять слова:
-Время, время. Я хочу время. Дай мне его.

***

Зачетная неделя, сессия, курсовая, защита, экзамены, тесты, потерянные карандаши и игрушка в виде мелкого Спанч Боба, найденная в недрах сушилки в студенческой столовой; летающие по коридорам полиэтиленовые пакеты, наполненные холодной водой, и обрывки от гелиевых шариков, после которых половина этажа массово мимикрирует под Дональда Дака.
Вечно мокрые полы около комнаты за поворотом.
Проваленные зачеты по становлению международных отношений между Китаем и Японией, наспех написанные в перерыве между парами сочинения по истории журналистики и самолетики из листов со шпаргалками, летающие по аудитории.
Выключенные телефоны, забытые на ноут-буке вкладки со статьями про значение снов и Чханёль, смущенно предлагающий Крису сыграть в го.
Пара кем-то выигранных, а кем-то проигранных партий.
В колоде карт одни шестерки.

Чунмён приходит к Крису через двадцать три дня.
И учится верить.

***

Перед ними на полу — огромный ватман с наспех набросанным эскизом университета и парадной внешней территории. Идиотская, по мнению Криса, традиция - рисовать выпускающимся в этом году студентам разные рисунки «в добрый путь», которые с вероятностью в сто процентов сразу же после вручения будут свернуты в трубочку и засунуты в угол уборной ближайшего увеселительного заведения.
Чунмён думает так же.
Впрочем, их мнение никого интересует, поэтому работа поделена на несколько частей: с Пэкхёна, Кёнсу и Чханёля — эскиз, ещё с группы студентов — стихи-пожелания, ещё с кого-то — дополнительная мишура, а с Чунмёна и Криса — разукрасить.
У Чунмёна в руках — два серых фломастера, у Криса — горсть всех цветов радуги.
Чунмён, высунув кончик языка, разукрашивает фасад здания, а Крис — крошечные, неумело накаляканные явно Чханёлем цветочки на парадной территории у входа.
У Чунмёна фломастеры перестают писать и теряют цвет удивительно быстро. Вокруг — несколько открытых книг с художественной литературой, потому что очень скоро становится скучно.
Чунмён дует на страницы одной из них, перелистывая и играясь.
-Знаешь, - говорит он неожиданно, поднимая на Криса взгляд и протягивая руку, чтобы легко провести пальцами по его волосам, убирая их с глаз. - Если бы я писал эту историю, у неё никогда не было бы хэппи-энда.
Крис вскидывает голову и внимательно изучает Чунмёна взглядом — тот, правда, на книгу уже не смотрит и давно ещё отложил.
На языке снова становится горько.
-В таком случае, - Крис ловит пальцы Чунмёна и прикладывает их к своим губам. - Я рад, что эту историю пишешь не ты.
Он почему-то уверен, что Чунмён говорил вовсе не об этой идиотской книге.