Привет, Россия

Это откат. Безбожный и неконтролируемый откат.

Мое утро, как и утро многих сегодня, началось с блоков. И тогда я ещё подумала, что, наверное, все ещё можно сдержать; не начинать растекаться маслом по кафелю и рефлексировать. А потом я как-то поразмышляла, огляделась и поняла - нет.
Нельзя.
И начался откат.
Просто блоки стали последней каплей - они не причина, они лишь повод, как передача ключей от Храма Гроба Господня для Крымской войны 1853 года.

Послушайте, я не знаю, кому я это сейчас говорю и к кому обращаюсь. Но послушайте, я не хочу больше здесь, я хочу обратно, туда, совсем туда, где была ещё сутки назад. Я не хочу возвращаться. Никогда.
В 4 года я ничего не понимала, но в 17...
Я хочу уехать туда и больше никогда не вернуться. Потому что я, кажется, нашла свой дом.

Это все не то, что туризм или какие-то другие вещи. Я ехала туда за другим, на эту землю, я хотела другого, я надеялась и ждала - и, черт возьми, дождалась. Я нашла то, что мне нужно. И это клятое чувство, что ты попал туда, куда ты предназначен.
А сейчас я снова здесь. Здесь, блять, где все вокруг - блядская металлическая клетка. Я не хочу больше. Я хочу вернуться.

Нужно убираться, потому что завтра едем в гости в загородный дом. Я убираюсь - а сама чуть ли не херачу зеркало, потому что умудрилась выпить с утра, и мне похуй, как это выглядит со стороны. Еврейская водка - слабая, но дынный привкус отчасти вводит в заблуждение, что это не ликер и не вино...
Я вытираю пыль и слушаю Кардалла - отказываюсь ехать завтра куда-либо, и отец психует, а у меня слезы текут, как у идиотки, и я почему-то повторяю нечто вроде НЕТ БЛЯДЬ НЕ СМЕЙТЕ ПУСТЬ С ВАМИ ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО ЭЙ ПАРНИ
И просто последняя капля - мне в ближайшую неделю нужно определиться со всеми экзаменами, репетиторами и... Да, блять, решить всю судьбу за неделю? И блоки. А ещё бабушка.
-Позвони бабушке, ей снова плохо. Она тебя любит.
Знаешь, пап, я без тебя все знаю. Ты мне, пожалуйста, носом не тыкай.
А сама реву. Потому что рано или поздно это должно было случиться. Потому что все это должно было случиться - от и до.

Я получила три письма. Да, я читала полупьяная, но так, наверное, даже лучше.
 Decentra-chan, белка, белочка, спасибо тебе - я все ещё наматываю сопли на кулак, но обещаю ответить скоро. Я пока читала, мне... Ну, наверное, не легче стало - а теплее как-то? В России холодно, очень. Я сейчас это понимаю. Спасибо тебе - я уже пишу ответ...
 Osaki, солнце, у меня пока что просто нет слов - ну, знаешь, бывает так. Ты просто самое нужное написала. И самое, пожалуй, верное.
Скоро проверяй почту. )
 Барвинка., хён. Я... Я не могу. Я на 10-ой минуте - и пока не могу дальше. Слишком тяжело.
Я напишу тебе. Обязательно.

Простите меня.

Я хочу обратно. И завтра даже если что - я открою редактор и уйду. Или закрою глаза - и уйду. В Бахайские сады, в еврейский квартал Иерусалима, в окрестности Назарета и Кесарии...
Нет, я точно знаю, куда я уйду. Не сюда - сюда позже.
Я уйду в другое место. Туда, где осталась часть меня.

...

А скоро я в нескольких постах расскажу вам о Святой земле. Потому что в одном - слишком много.
Я расскажу, мне нужно только немного успокоиться.

@темы: кто-то что-то сказал?, my life, формула счастья

---

Традиционно

Мы все в сборах, хотя уже почти все упаковано - смешно, но ручная кладь у нас полностью состоит из электроники. И все.
В основном - моей.

Я что хочу сказать? Как всегда, попрощаться перед отъездом и все такое прочее. В четыре утра выезжаем из дома, в 7:05 рейс на Москву, а в 14:00 по этой самой Москве мы уже в Тель-Авиве.

На Новый Год меня с вами не будет - к счастью ли, к несчастью, для кого как. Поэтому сразу тут и скажу - парни, встретьте его достойно.
Так, чтобы вау. Вы многие этого заслужили, как никто.

luv u, guys.
я где-то рядом для тех, кому я нужна

@темы: my life, музыка, формула счастья

---

I'm here without you baby

27.XI.XII
19.XII.XII

22 days
14 chapters-signs, 82 pages
Size: maxi
Residual feeling: zero

Рядом со мной все это время физически не было ни одного человека, которому я могла высказаться, не сойдя при этом за сошедшего с ума параноика. 22 дня - хаос, разрушение планов, зачастую неправильно расставленные приоритеты, смута и в жизни, и в менталке. 22 дня целенаправленного разрушения всего того, что во мне было.
Вчера поломалось что-то маленькое, но, видимо, слишком важное для общей системы - и вновь никого не оказалось рядом, кроме музыки, подушки и Уха, которого хён подарил. И я ревела. В который раз уже - да я заебалась, честное слово.
И когда вчера я дописала последние слова эпилога, меня не хватило ни на что, кроме как «все закончилось». Наконец-то. 22 дня. Впервые мне стало много.

И смешно, и грустно вышло все с Граалем; текст, который задумывался как сборник однострочников, стал вдруг сюжетным и завершенным первым в моей жизни макси. Он действительно задумывался как, знаете, такое место, куда можно просто скинуть драббл на тысячу слов, отвлеченный и рандомный, потому что на большее нет ни сил, ни времени. А потом как-то так случайно вышло, что три первых текста повязались - и я поняла, что все.
Я в очередной раз зафейлила - не надо было загадывать ничего наперед.
Потом я подумала, что у текста не будет ни начала. ни конца - просто связанные одной ниткой однострочники.
А потом пришел Юквон, и я поняла, что финал будет - в отличие от хэппи-энда.

Я не буду описывать то, как раз за разом приходили картинки. Не буду описывать, как Джэхё из фона стал голосом разума. Не буду описывать. как создавался Зико. Только скажу, что если я когда-нибудь заведу кота, он будет _дворовый_. Подобранный на улице. Такие дела.
Оскар ли, не Оскар...

Я хочу только сказать спасибо всем, кто был со мной рядом, на другой стороне отношений автор-читатель. Хочу сказать спасибо всем, кто поддерживал своими отзывами и откликами - мне было очень тяжело, но глупо жаловаться, когда все по собственному желанию; да, черт побери, было тяжело держать это все в себе и не срываться, но благодаря вам я смогла. Спасибо, что вы есть - правда.
Я вас очень люблю, ребят.

Мне сложно было отпускать от себя Бомбей.
Но Грааль - ему я могу сказать «прощай» немного легче. Я, знаете, очень серьезно отношусь к собственным персонажам - и к их чувствам. И я попрощаюсь только потому, что знаю - они меня не простят. Сейчас - не простят.
И спустя - тоже. Поэтому я просто уйду, чтобы не делать ничего хуже.
Джэхё ушел, и я, пожалуй, тоже куда-нибудь.

Потому что бессмысленно просить прощения.
Кота я назову Оскаром.
Полосато-арбузного.

Просто прошел ещё один период моей жизни.

~~~

@темы: кто-то что-то сказал?, фанфики, формула счастья, скука по философии, би эл оу си кей

---

Мелом на Граале, ч.5

Название: Мелом на Граале
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiKwon + будут прибавляться
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор, ангст, психология, философия, недоромантика
Предупреждения: AU, сильно AU, обсценная лексика as always
Размер: Макси, 13 частей, завершен

(!)Как-то так само вышло, что несвязные драбблы повязались все каким-то странным образом, а автор _забыл_ проконтролировать себя; так что теперь, пожалуй, - встречаем сюжетно связанные однострочники, у которых будет свой логический финал.

Статус: в процессе
От автора: Я Кэп. Вопросы?

Надписи #1-4

Надписи #5-7

Надписи #8-9

Надписи #.ps.8-11

Надпись #12

Надпись #12

Юквон пропадает перед Рождеством — в середине декабря 201n года.

***

Аномально холодная зима в этом году — декабрь встречает Сеул морозным, далеко ниже нуля воздухом, обложным жемчужно-серым небом и короткими поначалу, а затем все более сильными снегопадами; чистые прежде дороги покрываются ровным белым пологом, который через несколько часов на проезжих частях превращается в грязное болото, а во всех остальных местах собирается в высокие сугробы у обочин дорог.
Холодно — люди одеваются в теплые куртки, шарфы и часто смешные вязаные шапки с рождественскими помпонами. Холодно - и Сеул одевается в Рождество: гирляндами, елками и празднично оформленными витринами магазинов, сохраняющимся на крышах домов и ветвях деревьев снегом, желтыми фонарями в парках, «Last Christmas» Джорджа Майкла и «White Confession» дебютировавших уже довольно давно Infinite.
Сеул готовится родиться заново — а Юквон пропадает где-то в середине декабря.

Первые несколько дней никто ничего не замечает — кому замечать?
Зико старательно прогуливает сессию, заявляясь в университет только в крайних, совсем ахтунговых случаях; Кён, конечно, кидает на бывше-настоящего друга странные, неодобрительные взгляды, но ничего не говорит — и кивает-то едва при встречах лицом к лицу. Юквон не приходит день, два — в группе его не отмечают даже как прогульщика.
Просто не вспоминают.
В первый день его отсутствия на занятиях в школе искусств Минхёк воспринимает нормально — в последние дни Квон выглядел не то чтобы усталым, но каким-то задумчивым и совсем «в себе». Перенапряжение, подготовка к праздникам, усталость, сессия — мало ли? Минхёк смотрит в отражение зеркала, стоя перед ним в пустом танцевальном зале — занятие давно окончилось, но ни желания, ни сил идти домой почему-то нет.
Поздно вечером Минхёк набирает домашний квоновский номер — тот практически всегда берет трубку, но сегодня только долгие гудки, а за тем отключение соединения. Несколько раз — одно и то же, а про мобильный как-то сначала забывается.
Где-то с соседнем районе Чихо, лежа на кровати и закинув руки за голову, рассматривает потолок, обложившись университетскими лекциями и надеясь, что они сами впитаются в мозг воздушно-капельным путем — и засыпает, видя во сне какие-то мятущиеся сплетенные тени, холодные и вязкие, как промозглый ночной воздух.
Сон длится всего несколько минут — Чихо резко открывает глаза, дыша тяжело и рвано, и набирает на мобильном сразу почему-то номер Юквона, слыша в ответ лишь длинные гудки. Никакого «абонент временно недоступен», просто длинные гудки, словно абонент смотрит задумчиво на дисплей телефона и качает отрицательно головой.
И Зико думает, что Квон, наверное, просто сильно устал за день.

С утра Минхёк поднимается раньше будильника, на автомате бредет в ванную, чистит зубы и, глядя в зеркало на измазанные в пасте губы, торопливо облизывает их и нашаривает в коридоре мобильный. Все те же длинные гудки, и Минхёк впервые чувствует давящее, неприятное чувство в груди. Наскоро выпив чашку чая, Минхёк одевается и, глянув на часы, решает, что до университета ещё можно успеть сбегать туда, где прямо-прямо, довольно далеко, но не сворачивая на протяжении всей дороги.
Едва он сдергивает куртку с вешалки, как раздается звонок на мобильный — Минхёк, не глядя, принимает вызов, пытаясь попасть рукой в рукав.
-Гроза морей и окиянов, князь использованных чайных пакетиков, повелитель пыльных швабр в танц-залах, - Джэхё просто в своем стиле, это нормально. - Отчего не почиваете вы в своих опочивальнях?..
Минхёк сдавленно мычит что-то, на что олльчан на том конце провода насвистывает какой-то прилипчивый мотивчик.
-Ты мне буренушку не изображай, я по делу, - Джэхё просто фантастически переключает чувствительный тумблер настроений. - Ты в универ ко скольки?
-Впритык, - отвечает Минхёк, застегивая куртку. - Надо заехать кое к кому.
Джэхё с секунду молчит.
-Осторожнее там, - говорит, наконец, неохотно. - Встретимся после первой пары.
И кладет трубку. Минхёку становится холодно — то ли сквозняк, то ли ещё чего.

К дому Юквона Минхёк из-за вновь срывающегося снега добирается только через полчаса — долго давит на входной звонок, слыша в ответ только глухое гулкое эхо, и приваливается спиной к двери, отказываясь понимать, что происходит. Пробует стучать пальцами и вновь звонить, набирает мобильный и с мобильного домашний; единственное, что меняется — раздается скрежет когтей по плинтусам и кошачье мяуканье.
Квона дома нет.
Минхёк отличает по «голосу» Оскара.

Времени до первой пары — в обрез, хватает только на то, чтобы добраться до университета; выскочив из подъезда на улицу, Минхёк лицом к лицу сталкивается с Чихо, переминающимся с ноги на ногу и дышащим на замерзшие руки. Минхёк удивленно вскидывает брови и делает шаг назад.
-Зико?..
Чихо дергает плечом и щурится — тоже явно удивлен. Минхёк чувствует, как накатывает мгновенная, ослепляющая злость, сразу же, впрочем, притупляющаяся вязким чувством нервоза.
-Его нет, - резко и отчасти грубо кидает он, быстрым шагом проходя мимо Чихо, который не двигается с места и лишь оглядывается вслед, скривив губы. - Поищи в универе — в конце концов, если помнишь, вы с ним вместе учитесь.
Зико отворачивается и вскидывает голову наверх, к многоэтажке — он по-прежнему не знает, какие из этих окон — Юквона.
-Его там нет, - говорит он негромко и, постояв на месте с минуту, уходит следом за Минхёком, но уже другой дорогой.

Юквон не появляется ни в университете, ни в школе искусств. На обратном пути домой Минхёк снова звонит в его дверь — в ответ ничего, кроме гулкого эха дверного звонка и кошачьего мяуканья, на этот раз сдвоенного и какого-то слишком отдаленного, будто коты находятся не здесь, а в другом мире, и звуковые волны — лишь эффект отражения от места истончившейся материи.

Проходит ещё один день.
Минхёк срывает мобильный, но по-прежнему — ничего, кроме долгих гудков, будто абонент устало смотрит на дисплей и отрицательно качает головой. Час, два, три — мыслей никаких, пары впустую, Джэхё только поджимает губы и отворачивается, зарываясь лицом в локоть.
Сеул живет по-прежнему, окрашиваясь в ало-белые рождественские оттенки — от леденцов на прилавках и шарфов полосатых до объемных 3D-гирлянд на ветвях деревьев и электронных рекламных баннеров в центре столицы; Сеул живет по-прежнему, и никому ни до чего нет дела — а Чихо приходит на пары, сдает несколько зачетов и вновь уходит, словно провалившись в какой-то бездонный омут.
Кён смотрит со стороны и, как Джэхё, зарывается лицом в локоть — забыто, непонятно, отдаленно. Где-то в это же время олльчан с треском ломает в пальцах карандаш, когда Минхёк встает и уходит посреди общей для них пары — психует, пинает ногой его стул и роняет голову на руки, закусывая губы и молча проглатывая все, что вертится на языке.
Минхёк полчаса простаивает у закрытой двери юквоновской квартиры, где не слышно уже даже котов.

Проходит ещё один день.

Юквона находят в переулке южных окраин Кымчхонгу.

***
Просто когда раздается короткий звонок на мобильный, Минхёк ощущает, как что-то внутри обрывается.
Там, глубоко, незаметно, чутко — с силой и неизбежно.

-Господин Ли Минхёк? - Номер неизвестный, голос сухой, канцелярский и немного усталый. - Я вас не отвлекаю?
Минхёк только головой качает замороженно — на том конце провода этого не видно, но собеседник, наверное, чувствует.
-Знакомы ли вы с неким Ким Юквоном?

Кивнуть. Сказать что-нибудь. Давай, говори.
-Да.

-Подъезжайте.

Идет снег — белый, совсем белый, легкий и мягкий, даже, наверное, теплый. Падает на скулы, губы и ладони, тут же истаивая прозрачными, как слезы, каплями.
Сеул живет — и готовится к тому, чтобы скоро родиться заново.

А на месте Минхёку сообщают о том, что Юквон умер ещё сутки назад.

***

Нет веры. Ни веры, ни жизни. Ничего в этом мире нет — только пустая, никому не нужная оболочка.

Минхёк, убрав руки в карманы, стоит напротив белой от изморози стены здания в этом узком переулке — нет веры, нет жизни. Только белый-белый снег.
Кажется, вокруг много людей — да, действительно много, и все они без устали говорят что-то, суетятся и разбегаются косяками, как рыбки-клоуны; кажется, ему, Минхёку, сообщают что-то о том, что его номер был последним в списке практически набранных на телефоне погибшего. Просто, видимо, не успел.
Не успел нажать кнопку вызова. Кажется, у него, у Минхёка, спрашивают что-то. Кажется, куда-то ведут.
Нет, он стоит на месте. Нет движения.
Нет веры, нет жизни.
-В черновиках остались сообщения, при отправке которых прошел сбой. Некоему У Чихо — знакомы ли вы с ним?
Какое право вы имели. Минхёк впервые поднимает взгляд — и молчит.
-Текст короткий: «Прости». Не мог ли это быть акт самоубийства?
Какое, блять вас, право. Минхёк, кажется, не выдерживает — бьет поддых и добавляет в живот.
Автоматически.
Больше никаких вопросов.

Идет снег — белый-белый, как кожа Юквона. Мягкий, легкий и холодный — впервые, как сам Юквон.

Он так и сидит, привалившись спиной к стене здания и согнув одну ногу в колене — излюбленная, самая удобная поза. Куртка осенняя, не по сезону, расстегнутая и открывающая побелевшие от холода ключицы — а под курткой лишь тонкая серая футболка.
Рука, безвольно опущенная вдоль тела — внутренней стороной ладони вверх, с ярко обозначившимися дорожками бледно-голубых вен.
Волосы растрепанные, припорошенные снегом и инеем — белый, ало-рыжий, белый, ало-рыжий, как рождественские фонари и игрушки.
Голова, опущенная на грудь — Минхёк осторожно присаживается рядом, аккуратно и мягко двумя пальцами поднимая подбородок. Лицо белое, как снег, симметричное, как идеал.
Идеально, совсем идеально симметричное — страх, неуловимый, белый страх.
Глаза распахнутые широко — темные, пустые, обрамленные спутавшимися от замерзшей влаги ресницами. Мертвые, совсем мертвые глаза.

Идет снег — падает незаметно легким и белым пологом, оседая на коже и волосах.
Минхёк собирает со своих губ растаявшие снежинки — а на губах Юквона они уже не тают.
Только оседают легким пологом, как и на скулы, ресницы и открытую шею.

Минхёк, медленно протянув руку, мягко опускает вниз его веки.

Нет веры.
Ни веры, ни жизни.

***
Кажется, потом проведут экспертизу — Минхёк не знает, Минхёк не помнит, нет веры, нет жизни. Скажут, что в крови не обнаружено ни алкоголя, ни наркотиков; стабильное здоровье — никаких нарушений, приступов и отклонений, просто сердце вдруг биться перестало.
Перестал человек дышать. Так бывает.
Бывает ли?
Кажется, спросят потом, к кому из родственников обратиться — ни к кому. Нет никого — правда, нет. И Минхёк ответит: «Я сам».
Голос — чей-то чужой, но так тоже бывает, когда нет веры, нет жизни.
И его оставят в покое — а потом придет Она.
Пустота — кристальная и совершенная, как симметрия черт мертвого лица.

Знаешь ли ты, как умирают кошки?
Они просто ложатся и перестают дышать. Знаешь ли ты?..
-Знаю, - ответит Минхёк.
«Теперь знаю».
И Она не уйдет.

На улицах будет играть Джордж Майкл и чья-то «White Confession» - и идти белый, совсем белый и мягкий, почти теплый снег, тающий на губах и остающийся иногда инеем на ресницах. Будут звенеть колокольчики, обвитые бело-красными лентами.

А Минхёк придет скоро к дому Юквона — и долго будет стоять перед дверью, не нажимая кнопки звонка и не стуча.
Просто будет стоять и ждать — ждать, наверное, того, чего больше никогда не будет.

Потому что нет ни веры, ни жизни.

Надпись #13

Надпись #13

Есть в объективной реальности особая такая анестезия, действие которой всецело бесконечно — сферическая Пустота объемом в число N, когда с увеличением радиуса в два раза этот объем увеличивается не менее, чем в восемь.

***
-Я сам, - говорит Минхёк и теряется где-то в другой реальности, забывая подбирать слова в ответ на вопросы и хоть как-то реагировать на то, что происходит вокруг.
-Я сам, - говорит Минхёк, чувствуя, как внешние оболочки реальности закручивают его в своей радужный омут, швыряя в разные стороны и заставляя то и дело терять сознание.
-Я сам, - говорит Минхёк, и никто больше не задает вопросов.

Минхёк забирает из мгновенно опустевшей квартиры котов — они долго не идут на руки и лишь испуганно жмутся по углам, всякий раз отшатываясь и теряясь, когда он пробует протянуть руку. Уставшие и тихие, но живые — Оскар приходит к Минхёку первым и доверительно утыкается холодным носом в ладонь, так и замирая надолго, словно пес, чувствующий любые волновые изменения.
А Чихо так и не приближается — и Минхёку приходится выманивать его хитростью, а потом встречать долгие и обвиняющие взгляды огромных желтых, словно ночные фонари, глаз. Коты молчат — ни звука, ни шороха, и движений практически нет. Коты молчат — а может, и говорят что-то, но Минхёк их не понимает.
Он не умеет разговаривать с кошками.

Несколько предрождественских дней, словно в пелене — найти наличные, потому что счет Юквона в банке заблокирован, решить вопросы с имуществом, потому что квартира уже опечатана, долго стоять посреди улицы и ловить губами снег, сжимая в пальцах деньги и бумаги. «Я сам», - говорит Минхёк самому себе и зарывается руками в пелену снега, замораживая чувства и ощущения начиная от кончиков пальцев. Они немеют — как и все, к чему притрагивается неуемный, кристальный и непрекращающийся холод.
Минхёк долго бродит по городу, не глядя по сторонам — старые, давно забытые улицы, улицы новые и совершенно не знакомые, переулки, кварталы и переходы; автострады, магистрали, спид-вэи и хай-вэи — не глядя, совсем не глядя по сторонам. Мир вокруг — лишь оболочка, потому что нет ни веры, ни жизни.

Минхёк не ходит в университет эти последние дни и не объясняет никому ничего; бросает занятия в школе искусств, потому что вдруг исчезает на них время, и очень редко берет трубку мобильного, все больше ограничиваясь сбросами и коротким «прости, я занят».
-Послушай, Мин, - говорит Джэхё однажды, после очередного сброса вызова просто появляясь в дверях минхёковской квартиры. - Перестань. Просто перестань — ты живешь, ты здесь, прекрати замуровывать себя в стене добровольцем. Ты никому и ничем так не сделаешь лучше.
И молчит, стоя по-прежнему на пороге — как и Минхёк, забывший вдруг, что друзей вообще-то принято пускать хотя бы в прихожую.
-Ты знал, - говорит Минхёк хрипло, не глядя на Джэхё. - Ты всегда все знаешь.
Хё зябко передергивает плечами — тонкое пальто, жертва моды, морозы на улице.
-Знание, Минхёк, оно такое — есть, но часто бездейственно, как теория танца на практике. К чему теория, законы и закономерности, когда нужно двигаться и чувствовать?..

Больше Джэхё не появляется — и только улыбается грустно откуда-то с передних парт в аудитории на общей паре, когда Минхёк единственный раз приходит, чтобы элементарно обозначить хотя бы свое присутствие.
-Ты знал, - повторяет Минхёк просто, а Джэхё так же просто пожимает плечами.
-Это неважно.

И Минхёк думает, что это, наверное, и правда неважно.
Уже неважно.

По-прежнему идет снег — что ему, белому? Покрывает Сеул все новыми и новыми покрывалами, сверкающими на солнце, не давая серости окрасить настоящий цвет; холодит окна и капоты автомобилей, осыпается шапками с потревоженных редкими птицами ветвей деревьев, тает на губах и скулах, стекая по лицу тонкими и теплыми каплями воды, заменяя слезы, которых нет.

***
Это Рождество Минхёк встречает в одиночестве.
Как и Зико, и Кён почему-то, и Чихун с Тхэилем где-то за городом; как почему-то и Джэхё - в одиночестве, где только банка кока-колы на краю стола, пара книг и таймер на полночь, чтобы успеть загадать желание.
Это Рождество для всех почему-то — в одиночестве.

Только Джэхё, одевшись в кои-то веки потеплее и обвязав лицо шарфом, ближе в полуночи приходит к дому Минхёка, помахивая веточкой омелы — и долго стоит под окнами, щурясь и высматривая желтый квадрат света. Он точно знает, что Минхёк не выйдет — холодно, темно и морозно, но почему бы и нет? Хё переминается несколько минут с ноги на ногу, то и дело поглядывая на часы. Почти полночь.
Есть у них традиция такая — желания, загадываемые в полночь, сбываются. Только у них, познакомившихся пять лет назад на первом курсе университета на одной из общих пар по истории культуры.
Почти полночь — уже полночь. Джэхё встряхивает омелу и поднимает глаза к минхёковским окнам.
-Дорогой Санта...
Голос сиплый с холода, и Хё прокашливается, оттягивая шарф от губ.
-Санта, - начинает он чуть громче и увереннее, разглядывая веточку омелы и разговаривая словно бы с ней. - Дорогой Санта, я знаю, что ты, морозный старикашка, существуешь. Я знаю, не спорь со мной. Санта, я в этом году...
Короткий, тоскливый взгляд на окна.
-В этом году я не хочу ничего для себя. Дорогой Санта, сделай так, чтобы у него было все хорошо — а если невозможно это, то хотя бы так, чтобы... Дорогой Санта, сделай уже что-нибудь, потому что я, кажется, уже не могу ничего.
Джэхё смотрит на омелу в последний раз и кидает её в снег, убирая руки в мягкие, грующие рукава и поднимая повыше ворот пальто.

-Дорогой Санта, ты только не забудь. Хотя бы немного.

И Джэхё уходит, то и дело оглядываясь назад — то ли на ветку омелы, то ли на вереницу собственных отчетливых следов, то ли на окна Минхёка, в которых не горит свет.

И становится немного теплее.

***

А Чихо Минхёк рассказывает обо всем только через неделю — после Рождества.

Чихо долго ничего не говорит; просто стоит, опустив голову и убрав руки в карманы - минуту, две, три, а может, и все пять. А потом срывается, до боли сжимая пальцами плечи Минхёка и оставляя на них красные следы, обязательно обещающие стать сизо-синими следами — и отталкивает прочь, в бессилии опуская сжатые в кулаки руки.

Чихо, наверное, рефлексирует — Минхёку все равно. Чихо, наверное, не сдерживается и бьет в челюсть — или в скулу, или нос ломает, может, просто классический поддых или живот. Минхёку все равно — только капля крови на правом уголке губ, но кровь эта безвкусная и холодная, потому что воздух вокруг далеко ниже нуля и не терпит проявлений жизни.

Чихо, наверное, опускается бессильно в снег — его вокруг много, аномально много и мягко. Это ведь Чихо? Минхёку все равно — глаза режет от бесконечной яркой белизны.

Нет веры, нет жизни.
И Чихо поднимает взгляд.

-Просто скажи мне, почему только сейчас.

-Скажи — я имею право на ответ.
Ты ни на что не имеешь права.

-Говори. Почему?
Я не знаю. Нет права, нет веры, нет жизни.
Ничего нет. Я не знаю.

-Почему, Минхёк. Мне ничего не нужно — просто скажи мне, почему он так? Зачем?
В глазах Чихо, темных и раскосых — кажется, отдают прозрачные капли растаявшего на ресницах снега. На его ресницах снег тает.
На ресницах Юквона — нет.

И нет злости, нет ненависти — просто бесконечная Пустота объемом в число N, а ещё голос хриплый из-за долгого молчания и глаза уставшие без сна, но видящие все ещё отчетливо и ярко. Бело-ярко.
Минхёк смотрит на Чихо прямо — хотя хочется только уйти, так и не сказав ничего. Как сам Чихо молчал годами — так и Минхёку теперь ровно так же.

***
Минхёк говорит всего несколько слов — они, эти слова, растягиваются в длинную металлическую проволоку, которую только тронь — и она, ожившая мгновенно под механическим импульсом, сплетется оковами и шипами с коррозией на концах, чтобы любое проникновение в плоть — медленное заражение и неминуемый летальный исход.
Минхёк говорит всего несколько слов.

-Это так благородно — убиваться из-за того, на кого тебе было насрать. Заткнись, Чихо — я все знаю и без тебя. Тебе, Зи Ай Си Оу, давно стоило вырасти из детских штанишек — а ещё попросить кого-нибудь умного рассказать тебе, о чем можно молчать, а о чем молчать нельзя. Например, Юквона — он бы порассказал на эту тему много интересного.

Минхёку тяжело — кажется, что кровь пульсирует где-то в висках, готовая излиться на скулы через глаза.

-Ты, Чихо, вообще знал о нем что-нибудь?.. Знал что-нибудь, кроме его имени?

Чихо не отвечает — мокрый и снежный холод в пальцах, анестезия работает плохо, а спирт на открытую вырванную кусками плоть без обезболивающего — в любом другом случае был бы пыткой.
Не сейчас.

-Он, Чихо, был другим. Ну, совсем немного другим — знаешь, люди невольно становятся другими, когда умеют понимать практически все, но являются тем, кого окружающие понять не в состоянии. Он, Чихо, своего кота твоим именем назвал. Он говорил с ним, с обоими говорил — с Оскаром тоже. Но Оскар всегда был вторым. И я всегда был вторым — а ты строил воздушные замки и мечтал в них жить. Тебе не на физмат идти надо было, а в школу реальности, где учат видеть дальше своего носа и менять детские штаны на что-то повзрослее.

Минхёк садится рядом с Зико плечом к плечу, касаясь — нет злости, нет ненависти, да и не может всего этого быть, когда Пустота с объемом в число N.
-Он, Чихо, был таким человеком, которого, наверное, воспитали кошки — сам по себе, желания собственные и взгляды, а ещё установка «если я хочу, я сделаю». И знаешь, в чем главная проблема?..
Минхёку сложно — горло давит и свербит, а ещё боль прожигает левый бок чуть ниже легкого.

-Знаешь ли ты, как умирают кошки? Они уходят. Уходят, а потом ложатся и перестают дышать. Знаешь ли ты?..

-Это само по себе происходит — когда приходит на то время.

-«Если я хочу, я сделаю». Ты не заметил? Если бы Квон знал, что ему есть, куда вернуться — он бы вернулся. Но он не знал. Хотя было куда — вот и все.
Минхёк замолкает, дыша тяжело и глубоко.
-Вот и все, - повторяет он тускло. - Такие дела.

Чихо Минхёк больше не видит — и не встречает больше никогда с этого момента. Он не знает и не помнит — ему все равно; в памяти — только смутные образы, звуки и ощущения, эфемерные и легко тающие на кончиках пальцев, как резные кристаллики снега. Минхёк не знает, куда уходит этот человек с опущенными плечами — то ли в соседний квартал, то ли на другую улицу, то ли в другую, параллельную данности реальность, где нет всего этого.
Ничего нет.
Ни веры, ни жизни.

Больше Минхёк Чихо не встретит никогда.

И не будет ничего больше.
Только однажды, в Рождество, Минхёк выйдет на улицу с веткой омелы в руках — долго будет стоять под мокрым и ненастоящим в этом году снегом, ожидая полночи, а потом, подняв лицо к небу, скажет негромко:
-Ты говорил, что оно все равно все забывается, что Время — вот такое, да, правда способное что-то, да залечить. Может — не полностью, но в процентном соотношении ожога становится меньше.

-Ты говорил, что главное - продолжать жить дальше. Потому что те, кто был рядом, но ушел, не были бы рады, узнав, что мы опустили руки. Это все ты говорил. А я запомнил...

Минхёк ещё раз посмотрит куда-то туда, в небо, и кивнет еле заметно, слегка улыбаясь. И решит, что да, нужно — просто записывать дальше всю жизнь мелом на Граале, что-то вроде небольших шпаргалок, чтобы не забыть.
Чтобы не забыть, а потом обязательно рассказать обо всем Юквону — ему будет интересно.

Обязательно рассказать — уже в другом мире.

Эпилог

Эпилог


Это будет в следующее Рождество — Чихо встретит Джэхё недалеко от набережной реки Хан, но то ли не заметит, то ли не захочет замечать.
И Джэхё подойдет к нему сам.

***
Они долго будут молчать, не глядя друг на друга — только Хё слегка нервно оторвет несколько листьев с ветки омелы в руках и поднимает воротник тонкого пальто, явно плохо греющего. Зико посмотрит вопросительно и немного непонимающе, а Джэхё подует на замерзшие пальцы и отведет взгляд в сторону — там, где река Хан.
И скажет негромко:
-Наверное, мне тогда тоже не стоило молчать. Ну... Я знаешь, почему в работу с людьми в такую пошел? Я с детства людей хорошо чувствую — даже слишком, наверное, хорошо, поэтому и работа всегда не по технике, не по алгоритму, но все восхищаются. И его я тоже чувствовал с первой встречи — но, знаешь, молчал.
Джэхё замолкнет ненадолго, а Зико отвернется совсем, чтобы не было видно горькой улыбки.
-Чихо, - скажет Джэхё мягко. Вот так просто и по имени. - Он смерть к себе притягивал — с самого детства. Она за его плечом стояла, как тень — а я молчал. Мне страшно было.
Чихо оглянется через плечо — а взгляд пустой, равнодушный и совсем немного — теплящийся узнаванием. Эй, я узнал тебя — неуверенно так. Эй, это ты — тот парень, который был с нами. Когда-то.
И ушел.
Джэхё улыбнется как-то совсем тоскливо.
-Я просто хочу, чтобы ты знал — это все равно рано или поздно случилось бы. Тот, за чьим плечом стоит смерть — её любимец, а любимцев она не отпускает. Я не знаю, правильно ли сделал я, когда смолчал; я не знаю, правильно ли сделал ты, когда смолчал. Я знаю только, что всегда верен в суждениях — а в выводах путаюсь также, как и в законах высшей физики. Если бы у меня был шанс — я бы отмотал время назад и сказал тебе, чтобы ты не отпускал его. Я бы повернул самого себя на сто восемьдесят градусов в тот момент — но что теперь?
Джэхё замолкнет, кажется, насовсем, убирая руки в карманы пальто — а потом все-таки обернется.
-Не стоит искать виноватых. Виноватый — у каждого слишком глубоко внутри, чтобы лезть туда даже скальпелем.

Джэхё уйдет, потому что Чихо не ответит ему ничего. Джэхё уйдет, оставив ветку омелы, которая сравняется с асфальтом после нескольких мокрых и ирреальных в этом году серых снегопадов. Джэхё уйдет, и Чихо больше никогда не увидит его — просто третье станет четвертым.

Сферическим, с объемом в число N.

запись создана: 17.12.2012 в 21:00

@темы: музыка, би эл оу си кей

---

Мелом на Граале, ч.4

Название: Мелом на Граале
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiKwon + будут прибавляться
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор, ангст, психология, философия, недоромантика
Предупреждения: AU, сильно AU, обсценная лексика as always
Размер: все части будут драбблами-однострочниками, не связанными по смыслу. Короче, вновь цикл - хотя, может, и не настолько уж они будут разрознены...

(!)Как-то так само вышло, что несвязные драбблы повязались все каким-то странным образом, а автор _забыл_ проконтролировать себя; так что теперь, пожалуй, - встречаем сюжетно связанные однострочники, у которых будет свой логический финал.

Статус: в процессе
От автора: Я Кэп. Вопросы?

.n

Надписи #1-4

Надписи #5-7

Надписи #8-9

Надпись #8: P.S. 2

Надпись #8: P.S. 2

Все случается если не быстро, то достаточно скоро для ожиданий Чихо — он успевает почувствовать лишь дикую усталость, ставшую почти постоянной, несколько рваных периодов «пустота-наполненность-пустота-через-край», боль в вывихнутом на тренировке плече и молчаливое присутствие Юквона.
Его единственное - молчаливо.
А всем весело, все спелись.

***
Минхёк с помощью Юквона успевает поставить танец за три дня — быстро, безо всякого нытья, не отрываясь на мелочи и в общих чертах очень подходяще. Они просто приходят в школу искусств на час раньше, включают минус трека, которому Чихо, недолго ломаясь, дает название «Nanrina», и, почти не переговариваясь, движение за движением рисуют хореографическую систему — слаженно, без лишних движений, красиво. Зико пару раз приходит на тренировки и сидит на низкой скамейке, подперев ладонью подбородок — и думает, что эти двое будто полжизни знакомы.
Такое уж безоговорочное взаимопонимание — Зико делает вывод, что это все просто от любви к танцам. Минхёк смотрит на его отражении в зеркале и всякий раз отворачивается, едва встретившись взглядом.
Через три дня танец апробируется перед полным составом группы — ввиду того, что залы в школе использовать вообще-то запрещено, Минхёк заявляет, что для репетиций, в принципе, подойдет любая площадка на улице, а с зеркалами можно в школе или универе работать максимум пару раз в неделю.
-Я тебе и без зеркала прекрасно покажу, какое ты бревно, - невозмутимо отфутболивает Минхёк Кёну, подкрепляя слова действием, после чего рыжий долго дуется и клятвенно обещает замиксовать дисс на танцора. Зико добродушно усмехается, но с Минхёком соглашается.
Танец апробируется прямо во на площадке зикановского двора — Кён одобряет, Чихун ржет, но одобряет, Тхэилю, по сути, все равно, о чем он и говорит, не таясь, а Джэхё, коротко кивнув, уплывает куда-то в мир своих фантазий, явно прямо на ходу сочиняя внешний концепт. Или, по мнению Зико, начиная гадить и без того изгаженный прежний.
Тренировки начинаются сразу же на следующий день, и Минхёк ожидаемо сталкивается с серьезной проблемой в виде пяти совершенно не умеющих двигаться дебилов. А если в Кёне внезапно обнаруживается прокачанная способность к изображению всякой хуеверти, а Зико использует прирожденное чувство ритма и умудряется изначальный танец превратить в некое «соло под себя», то Тхэиль, Джэхё и Чихун заодно вгоняют танцра в нереальный ступор поначалу, от которого тот избавляется только логическим путем перестановки приоритетов. Отныне все более или менее танцующие стоят на самых видных позициях и прикрывают всех остальных, которые, пользуясь системой, вовсю халтурят и хуи гоняют, пока Минхёк не просит Юквона проследить.
И Джэхё, постоянно баламутящий воду в стакане, почему-то становится каким-то не тихим даже, а незаметным. Смятение на задних рядах сводится к нулю.
К тому времени, когда коллективный танец перестает напоминать брачные игрища горилл и более или менее оформляется в хореографический проект, Зико, Кён и Чихун успевают довести рэп если не до совершенства, то до минимума желаемого результата; у Тхэиля и Джэхё подготовка партий не занимает много времени, а Юквону, чьими и оказываются две свободные вокальные части, хватает пары-тройки репетиций и одной длинной, содержательной лекции Тхэиля. Чихо — доволен, пусть к этому моменту уже более чем пресытился беготней и нагрузками.
Каждый продолжает исправно каждый день посещать университет, но в некоторые дни все больше с целью засадиться на задние ряды и отработать хоть что-нибудь, что реально в условиях лекций: Чихо и Кён вполголоса тренируют дикцию и тональности, Чихун у себя на гуманитарном занимается примерно тем же самым, Тхэиль просматривает записи танца на телефоне и делает фейспалм, Джэхё разрабатывает прикиды и макияж, и только Минхёк с Юквоном от «нечего делать» конспектируют лекционный материал, а потом по вечерам в зале школы искусств долго молчат, на друг друга не глядя.
-Устал?
-Не очень.
-Вопросы?
-Один. Почему?
-Не знаю.
Минхёк просто не хочет лишних расспросов — это всегда лишние проблемы, ненужные рассказы и личная жизнь, раскрытая чуть больше, чем это нужно. И Чихо — Минхёку почему-то не хочется, чтобы Чихо знал о настоящих причинах идеального танцевального взаимопонимания.
Генеральная репетиция танца происходит за три дня до арт-феста — и Минхёк почти готов сказать, что доволен.

Зико бессовестно радуется, что обязательным требованием к арт-фесту является живое выступление — это освобождает от необходимости записывать трек в короткие сроки. Чихо понимает, что ему даже днем с огнем сейчас не сыскать человека, который в теории мог бы организовать им что-то вроде походной звукозаписывающей студии за скромную плату. Или, что вообще нереально и столь же желаемо - «for free», как повадился говорить Кён после упора на английское произношение из-за разучиваемого трека.
За пять суток до дня «икс» Джэхё собирается с мыслью, рано утром является домой к Зико и собирает всех в крестовый поход за обувью, благо время стипендий, и средства более или менее имеются; в этот же день олльчан проводит ревизию всей имеющейся одежды, формирует нечто, хоть как-то подходящее его замыслу, и из «общей кассы» закупает нужное количество косметики.
И заставляет Зико перекраситься в блондина.
Тот, конечно, психует, но все истерики разбиваются об алмазный аргумент «ну ты же не хочешь выглядеть блядским лохом перед искушенной отчетной публикой».
-А по-моему именно этого ты из-под меня и хочешь.
-Завали, - но улыбка у Джэхё, конечно, бывает очень милой.
Когда остается два дня, Зико находит в подвале дома за пару кварталов от места проведения небольшое офисное помещение под гримерку и договаривается с арендатором за весьма символическую плату. Три комплекта ключей расходятся по способностям: один — Зико, второй - Минхёку, третий — Джэхё.

Когда растреклятый, сотни раз продуманный день наступает, никто почему-то не чувствует особого волнения, и только Юквон держится к Чихо чуть ближе, чем всегда до.

***

Когда Зико в панике, которая обычно сопровождает беспросветное опоздание, вбегает в полуподвальное офисное помещение, Джэхё уже там — сидит, вальяжно развалившись, на единственном нормальном стуле, потому что остальные пять обыкновенные табуретки, и, напевая что-то, подтачивает карандаши для глаз.
В интерьере давящий минимализм — пять пресловутых табуреток, стул и большое зеркало, невесть как притащенное сюда стилистом. На полу аккуратно разложена черная спортивная сумка — в ней, видимо, вся косметика и прочие прелести.
-Наше вам с кепочкой, - приветствует олльчан Чихо, на что тот только взмахивает рукой, обваливаясь на табурет. - Ты так усиленно делаешь вид, что торопился, что я аж, признаться, верю. Начнем?
Зико мотает головой.
-Нет. Да. А чего начнем-то?
Времени — шесть вечера, три часа до начала арт-феста. У Зико вибрирует телефон на беззвучном режиме — смс-ка от Кёна, что он уже на подходе, и планы жестокой расправы над опоздавшими придумывать не надо.
-Как чего? - Джэхё разве что не мурлыкает. - Грим. Макияж. Мейк-ап. Как угодно.
Чихо неуверенно оглядывает спортивную сумку — да, осталось только загримироваться, раз оделся сразу дома. Остальные, наверное, тоже.
Становится по-человечески страшно.
-Да давай уж ребят подождем...
-Ссыкло, - спокойно выносит вердикт Джэхё и не получает в глаз лишь потому, что Чихо повторяет танцевальные движения и его не слушает.

В полном составе команда собирается только к семи вечера.
Пока Зико возится с флэшками, через тхэилев ноут-бук перекидывая минуса и тексты, Джэхё бегло осматривает одежду, поправляет все наспех и начинает заниматься макияжем — первым под раздачу попадает как раз-таки Тхэиль, с которым мороки меньше всего. Потом без особых проблем Чихун и Минхёк, которому олльчан улыбается слегка садистски и вываливает на пол целый набор косметики — танцор никогда над собой измываться не позволял, а сейчас такая шикарная возможность, когда можно делать все, что угодно и не отхватить при этом тапкой по морде. К моменту, когда Джэхё берется за Юквона, Чихо уже заканчивает с делами и присаживается рядом, покусывая губу и пытаясь справиться с естественным мандражом — равномерные движения кисточкой и карандашом слегка успокаивают.
Джэхё к Юквону лишний раз старается не притрагиваться — просто жестами показывает, в какую сторону и как повернуть голову, bb-крем наносит тампоном, а волосы укладывает исключительно расческой с последующим закреплением сильным лаком, никаких рук. Чихо смотрит на работу стилиста завороженно — движения аккуратные, четкие, профессиональные и продуманные, словно на записи специального вижуал-тьюториала. Возникает ассоциация с написанием то ли картины, то ли созданием скульптуры; Юквон сидит неподвижно, прикрыв глаза, пока олльчан подводит вернее веко, и только ресницы слегка дрожат от прикосновений кончика карандаша.
Зико ловит себя на мысли, что интересно это — а ещё, наверное, порядком приятно, потому что красиво. Уголок губ Юквона чуть приподнимается в улыбке, едва Чихо начинает выглядеть совсем уж ошарашенным и увлеченным.
Джэхё занимается с Юквоном дольше всех — и не потому, что сложнее, да и не потому, что Квон ведет себя неправильно — тот вообще сидит неподвижно, словно кукла; просто олльчан то и дело отходит, долго стоит в стороне, рассматривая Юквона задумчивым, пытливым взглядом, или просто стоит, опустив руки и закрыв глаза — мгновенное, ничем не лечащееся бессилие.
Минхёк тревожно хмурится, но Джэхё, видимо, берет себя в руки.
-Ладно, все почти. Только одно осталось.
И рисует на скуле Квона специальным густым черным гелем остросилуэтный рисунок.

-Мы седьмые, - говорит Чихо негромко на ухо Кёну, чтобы было лучше слышно на фоне громкой музыки, и жестами просит передать остальным. - Сразу после Джеппа и Ко.
И замолкает на секунду.
-Тебя сильно ебет? - Интересуется Кён серьезно, а Зико только встряхивает уложенной и поднятой вверх выбеленной челкой, скривив губы.
-Мне насрать.
-Это правильная жизненная позиция, - раздается над ухом веселый голос, и Джэхё делает пальцами «виктори». - Надеюсь, ты сохранишь её, если кто-нибудь из нас внезапно перепутает свои слова с твоими или пустится в сольный пляс.
Олльчан хмыкает и поспешно отходит, когда совсем близко появляются Минхёк с Юквоном — и Кён, стоящий поблизости, готов поклясться, что в глазах Джэхё снова то ли отвращение, то ли раздражение, то ли элементарный страх.

Когда «семь», «Nanrina», первые аккорды и наскоро завязанные шнурки на ботинках - волнение достигает того предела, когда просто напросто перестает чувствоваться, как переохлажденные на морозе руки.

***

Бит, бас, бит, бас, адреналин смешивается с эндорфинами в соотношениях, во много раз превышающих количество последних капель адекватности. Бас, бит, бас, бит — микрофон слабо вибрирует под пальцами, преобразуя звуковые волны, и отдается в нервные окончания парализующим ощущением неподконтрольности.
Бит, бас — разгоняя тут же нагревающуюся кровь по венам; бас, бит — лимфу по узлам, сжигая последние препятствия, бас — и мира нет вокруг, есть только сцена, и плевать на все то, что происходит вне.

Музыка то ли слишком громкая, то ли слишком тихая — Чихо все равно; музыка то ли слишком медленная, то ли слишком быстрая — Минхёку не все равно, но танец ложится как надо, и он списывает все на мандраж. Ветра нет, но есть резкие движения — Джэхё не все равно, но укладок уже не вернуть. Микрофон в руках плавится, сгорая то ли от электрического резонанса, то ли от температуры вокруг — и Кён дочитывает свою партию в обнимку с Зико в его работающий, плюнув на рисунок танца и не заметив напряженного взгляда Юквона.
Тхэиль и Джэхё — нотная кульминация, дэнс-брейк — кульминация уже танцоров; безошибочно, ровно, четко — неподконтрольно, слишком энергозатратно, и улыбки совсем сумасшедшие, больше похожие на оскал. Жарко, а по рукам — волны горячей крови вниз к кончикам пальцев, и они, наполненные эритроцитами до отказа, дрожат, сжимая вибрирующую пластмассу, сейчас начинающую казаться жалким инструментом для привлечения внимания.
Микрофоны, какие микрофоны? Можно же просто хором, когда ор, вопли, визги и можно уже не сдерживаться.
Кажется, Тхэиль смазывает что-то, а за ним и сбившийся Чихун; кажется, сам Чихо делает что-то неверно — липкий, сосущий страх вновь накрывает с головой, давая отказ и слуху, и голосу, тут же иссушающемуся и срывающемуся с нужных интонаций. Зико отчаянно пытается понять, где срезать и убыстрить, чтобы вернуть все в колею; Минхёк с другого конца площадки не может сдержать злости.
Зико кажется, что все, блять его, упущено — а перед глазами единым, плавным движением вырастает Юквон и спокойно закрывает его, показывая, что и как делать.
Только повторяй — на раз и два.
Все просто.

У Юквона единственного укладка не растрепана, глаза подведены все так же идеально, а рисунок на скуле ничуть не смазанный даже в условиях дикой, просто разрывающей на молекулы жары.

Сам Зико чувствует, как под конец, когда звучат последние биты, в уголках глаз скапливается горячее вещество, не разливаясь, но бесповоротно смазываясь — он проводит по верхней части скулы к виску тыльной стороной ладони, на коже которой остается рваный след от черно-дымчатой подводки, теней и bb-крема.
И трек заканчивается.

Совсем, совсем все заканчивается, не только музыкальная запись в мощно стерео-системе — кажется, все звуки в этом мире. И люди — молчат.
Словно чья-то невидимая рука нажала столь же незаметную клавишу «выкл из мира», а потом накрыла реальность плотной и темной кислородной подушкой.

Эй, она, наверное, никогда не включится - эта реальность.

А включает её Джэхё.
-Хэй, парни, ну я же говорил, что все охуеют!

Пауза. И — шквал оваций.

***

Кажется, кто-то подсовывает странную бутылку чего-то, потому что Чихо совсем на взводе. Кажется, это что-то оказывается алкогольным — Зико чувствует это только тогда, когда делает два больших глотка, не обращая ни на что внимания, и ощущает, как дыхательные пути от горла до легких взрываются шквальным, непрекращающимся огнем. Просто бляди грязные, думает Зико, вот так вот неразбавленный скотч и сразу.
Впрочем, уже неважно — алкоголь в голову не бьет из-за переизбытка адреналина, и сознание остается относительно адекватным, если не учитывать бесполезные и ничего не значащие мелочи вроде откровенного возбуждения.
Призового места они, конечно, не получают — к новичкам относятся настороженно. По отдельности все они уже, если вспомнить, далеко не зеленые-новые, но вместе — увольте, отдельная и совершенно иная арт-единица; Чихо ловит себя на мысли, что огорчения нет — плевать на места, плевать на формальности, когда все эти странные люди вокруг требуют ещё
«Nanrina» - и ещё раз, и ещё, но на третий Зико психует и гонит всех вон. Хватит, ребята, все — дальше уже грань, за которую пока что заступать нельзя. Кён дышит прерывисто и тяжело, Минхёк — чуть легче, но не отрываясь от бутылки воды, Тхэиля и Чихёна попросту нет в поле зрения, а Юквон — словно и не было ничего вовсе.
А Джэхё стоит в стороне, скрестив на груди руки и изредка рассеянно покачивая головой — не усталый, не разбитый, но и находящийся, кажется, где-то в параллельной реальности.
Все, хватит, граница. Чихо толкает ногой полупустую бутылку из-под скотча, и она накреняется, разлетаясь кристальными осколками на асфальте. Резкий запах алкоголя.

В этой безумной толпе слишком легко потеряться — спустя несколько минут Чихо перестает в полной мере понимать, что происходит, и окончательно теряет ориентацию. Мелькает где-то полосатая зебровая куртка-пиджак Кёна, но друг тут же исчезает; Минхёк, только что стоявший у края сцены, будто испаряется в воздухе, оставляя на виду одного Юквона, к которому тут же начинают липнуть подвыпившие придурки.
И бабы, и мужики.
Зико чувствует мгновенную злость, когда замечает растерянность Квона, но пройти к нему нереально — впрочем, там совсем недалеко вновь материализующийся, как из воздуха, Минхёк, и танцор разгоняет всех к чертям собачьим, не жалея ни голоса, ни запаса нецензурной лексики, ни пинков. Юквон за Минхёка цепляется, как за якорь — взгляд то ли испуганный, то ли с долей отвращения к происходящему, то ли просто растерянный, и Чихо себя накручивает. Юквон его не видит, а Чихо думает, что круто все-таки эти двое сдружились за несколько-то недель.
Когда Квон находит напряженным взглядом Зико, тот уже отворачивается в другую сторону — пытается найти Чихуна или Тхэиля, но ловит вниманием только джепповских ребят, Ильхуна и Сонджэ, скачущего по сцене довольно известного парня-МС со странным прозвищем Намстар, Криса и блудно улыбающегося темному небу Чунмёна. Минхёк тянет Юквона за руку, кивком головы предлагая обойти толпу с другой стороны — тот соглашается, но через пять минут беспутных метаний они снова оказываются на том же месте, но вокруг уже нет ни единого знакомого лица.
Чихо пробирается к сцене, надеясь увидеть там хоть кого-нибудь из своих — на перилах висит черно-белая кёновская куртка, поверх неё шапка Тхэиля с микки-маусовыми ушами. Но поблизости никого нет.
Мобильные все, конечно, предусмотрительно оставили в офисе — Зико тихо высказывает в пустоту все, что он об этом факте думает и, убрав руки в карманы, опирается бедром на край сцены, прикрывая глаза. Здесь его не видно — как не видно и Минхёка с Юквоном, находящихся ровно в десяти метрах от него.
И просто никто почему-то не может найти никого, словно толпа — живое существо, у которой на каждого свои, мало кому известные планы.
Чихо решает переждать немного — должен же Кён вернуться за своими шмотками? - а потом пойти уже в этот идиотский офис, забрать электронику и валить домой. Сил на веселье — нет, и когда глаза закрываются, голова словно погружается в кристально-тяжелую толщу воды, сквозь которую все звуки представляются лишь размытым, потусторонним гулом.

Чихо не знает, сколько минут — а может, и часов — проходит прежде, чем он возвращается в действительную реальность.

***

Просто кто-то вдруг поначалу осторожно трогает его за плечо, а потом, не дождавшись никакой реакции, хватает за руку и тянет куда-то — Зико сквозь пелену ничего не ощущает и не сопротивляется, когда чьи-то холодные пальцы сплетаются с его, скрадывая весь аномальный жар и возвращая часть самообладания и способности к здравому смыслу. Остановка — только через долгих минуты три, и Чихо трясет головой, оглядываясь по сторонам.
Параллельная месту проведения феста улица — намного тише, намного прохладнее и темнее. Намного, намного спокойнее и реальнее, подальше от этого адового котла с варящимися в нем проклятыми грешниками. Если там — девятый круг, то тут не ниже третьего.
Напротив Зико, прислонившись бедром к металлическому крытому контейнеру для сборки макулатуры, стоит Джэхё, скрестив руки на груди — растрепанная волнистая челка фиолетового оттенка падает на глаза, скрывая задумчивый, мрачный взгляд. Не олльчан — даже не пахнет этим. Что-то — совсем качественно иное.
Зико почему-то на секунду становится не по себе.
-Wassup deli boy? - Хрипло выдает он первое, что приходит в голову, а Джэхё, услышав первые строки песни, вдруг кривится, как от сильной головной боли. И сдувает челку с пустых, будто странно отсутствующих в этом мире глаз.
-Послушай, Зи Ай Си Оу, - начинает он своим привычным слегка развязным, язвительным тоном. - Я тебя сюда притащил не от хуйни всякой фестовской спасать, а по поводу сугубо приватного разговора. Эй!
Щелкает пальцами, де, ты тут вообще, мальчик? Чихо деревянно кивает.
-Ну, удиви меня, - голос у Чихо все ещё порядком сорванный, пусть и возвращающийся мало-помалу в нормальное состояние.
А Джэхё вдруг вздыхает — прерывисто и тяжело.
-Знаешь, Зи Ай Си Оу, я даже твоего имени-то не помню настоящего. Вернее, как можно помнить то, чего не знал и не узнаешь никогда? И это все не потому, что ты там дерьмецо обыкновенное уличное или ещё чего, просто я человек такой, для меня это нормально. Засим хочу отметить, что я тебе никто и звать меня никак — это у нас с тобой, сам понимаешь, взаимообразное. Поэтому все, что я сейчас тебе скажу — твое дело, слушать или посылать меня нахуй, мне все равно. Нет, я, конечно, ненавижу, когда меня посылают нахуй, я сам люблю это делать, но тут случай особый — при всех равных условиях я тебе даже мстить не буду, Зиакоу.
Джэхё ещё раз щелкает звонко пальцами — словно пробует что-то; облизывает красиво очерченные, яркие губы и прикусывает нижнюю, тут же её отпуская. Все — естественно и ненаигранно, но Чихо не может отогнать вязкого, противного чувства страха.
-Зи-ко, - олльчан склоняет набок голову. - Этот мальчик-танцор, которого ты с собой привел.
Зико резко вскидывает голову — на лице Джэхё нет даже признаков насмешки или иронии. Только тщательно скрытая, серая усталость и что-то совсем плохо идентифицируемое.
-Юквон, Ким Юквон, я помню его имя, - продолжает Джэхё негромко. - Ты... Правда прямо сейчас имеешь право послать меня нахуй. Но, Зи Ай Си Оу, я бы на твоем месте не связывался с этим человеком.
Джэхё мотает головой и поднимает вверх руку.
-Нет, заткнись, я не хочу ничего объяснять. Я говорю, как есть. Просто по-человечески так говорю — не надо. Твое право — слушать меня или не слушать.
Олльчан проводит ладонью по лицу, словно снимая невидимую глазу паутину, и отворачивается от Чихо, убрав руки в карманы и глядя куда-то в конец улицы, а Зико чувствует, как внутри что-то лопается тонкой, золотой струной — и не при чем здесь ни неразбавленный алкоголь, ни адреналин, ни эндорфины, ни усталость. Просто — лопается и теряется эфемерным, ускользнувшим сразу же следом.
-Ты, блять, вообще о чем...
-Оставь, - взмахивает рукой Джэхё и разворачивается, направляясь в сторону выхода из квартала — туда, где совсем тихо, совсем ночь и другой мир. - Не хочу ничего больше.
Зико смотрит ему вслед, прекрасно понимая, что бесполезно задавать какие-либо вопросы — проигнорирует, не ответит, не вернется.
И Зико мирится с этим.

***

Джэхё останавливается только у самого поворота.
И оборачивается, не вынимая рук из карманов.
-Забыл сказать.
Молчит.
-Я ухожу. Насовсем.
Чихо не делает ни шага — просто чувствует, что упасть намного легче, чем это кажется на первый взгляд. Джэхё не выглядит виноватым — только равнодушным.

-И Тхэиль — тоже.

После Джэхё остается только легкий запах чуть сладких, быстро испаряющихся духов.

Надпись #10

Надпись #10

Shayne Ward - Waiting in the Wings .mp3

Зико не успевает ухватить за хвост тот единственный мимолетный момент, когда остается один — ухватить за хвост и, подняв на уровень глаз, посмотреть вдумчиво и сказать вслух, что он, этот момент, не прав.
Или сам Зико — не прав.

***
Вслед за Джэхё и Тхэилем, не оставившими после себя даже записи голосов в треке, как-то совершенно естественно и незаметно уходит Чихун — просто-напросто перестает появляться как в жизни Зико, так и в жизни Кёна. Чихо начинает неумолимо казаться, что все они — лишь мираж, умело сотканный руками реальности; призрачный шанс, сплетенный бесшовно и идеально, шанс яркий и слишком ощутимый, но развеянный в одну секунду, потому что цель — всего лишь подразнить, дав почувствовать вкус только раз. Чихо отчаянно не может понять, что он делает неверно в этом алгоритме — подолгу сидит без движения, стиснув пальцами виски, и смотрит в одну точку, одну за одной разрушая стройные теории, рассыпающиеся могильным прахом прямо в руках, стоит только попытаться потрогать. Он думает об этом, кажется, слишком много и долго — пока не убеждает себя, что все это ему только приснилось на последней паре по высшей математике.
И действительно начинает так думать — пока где-то в районе Содэмунгу на противоположном эскалаторе метрополитена не встречает Джэхё.
Олльчан кидает на Чихо торопливый, узнающий взгляд — и сбегает быстро вниз по и без того движущимся ступенькам, уже во второй раз не оставляя после себя ничего.
И Зико понимает — бредово уговаривать себя, что все нормально.

Поначалу медленно — миллиметр, два, три, сантиметр, потом неуловимо быстро — метр, два, три, километр — начинает отдаляться Кён, и вскоре логическим завершением — длинная и узкая пропасть глубиною в бесконечное число «n», где они оказываются по две разные стороны. Зико психует, срывается и выкрикивает что-то в эту сразу же проглатывающую все звуки пустоту; Кён ничего не слышит, ведь звуковые волны элементарно не достигают адресата, затухая в падении вниз длиною в бесконечность.
Все чаще на парах в университете и на перерывах между ними Чихо остается один, и все чаще от Кёна невозможно услышать ничего, кроме «прости, у меня дела», «прости, у меня свидание», «прости, у меня сессия» и «прости, сегодня вечером я улетаю в Антарктиду на постоянное место жительства, давай потом как-нибудь»?
И Зико чувствует, как вновь начинает расшатываться — ужасно хочется отловить дружка за шкирку, встряхнуть хорошенько, от души прописать в челюсть и напомнить, что не все в этой жизни так просто, и далеко не все покупается обычной формулой «прости + охуенно-важный-аргумент». Кён только отводит взгляд — за четыре года неплохо научился читать Чихо по выражению лица.
-Прости, у меня зачеты, - говорит Кён негромко, глядя под ноги и пиная носком ботинка отколотую с одной стороны керамическую плитку. - И у тебя, кстати, тоже...
Где-то с крана падает капля проточной воды - оглушительный грохот в тишине.
-Перестань лелеять глупые надежды.
Это становится последней каплей.

Нет, Зико не скандалит, не срывается и не орет, топая ногами и порываясь полезть в драку; просто стоит с полминуты молча, убрав руки в карманы, и смотрит куда-то в сторону, покусывая уголок ободранной губы. Кён ощущает, что все-таки перегнул палку; спустя мгновение Зико переводит на него пустой и даже отчасти растерянный, но от этого ничуть не легкий взгляд.
В раскосых темных глазах — ничего, идеальная пустота, где радужка практически сливается со зрачком, и непроглядная чернота, поглощающая любые лучи света со всех углов и ракурсов. Чихо медленно, с трудом кивает.
-Да, прости, я понимаю, - голос у него тихий и чуть хриплый, безо всяких интонаций, но не жалкий, как могло бы быть с любым другим. - Наверное, действительно следует подготовиться.
Зико делает небольшую паузу, собираясь с мыслями — с тем, что от них осталось.
-Не буду больше отнимать время.
И, развернувшись, уходит прочь — все также руки в карманах, походка привычная, уверенная, плечи расслаблены, и голова не опущена вниз, только взгляд расфокусированный и неподконтрольный.
Кён чувствует, как поперек горла встает стальная скоба с острыми углами, распарывающая слизистую и словно бы выходящая через кожу наружу — хочется кашлять, долго и безудержно, выплевывая легкие, а потом заодно и все остальные внутренности, потому что слишком, блять его, тошно. И слишком не видно никакого другого пути начать все заново, кроме как разрушить до основания то прежнее, что осталось после.

Чихо уже не удается восстановиться.

Визуальные рецепторы отказывают как-то не систематически — Зико по-прежнему прекрасно видит все, что происходит вокруг, но движения контролировать не может. Он идет просто вперед, глядя вроде и по дороге, но совсем куда-то сквозь пелену в другой мир; не замечая прохожих, задевает их плечами, не извиняясь и только по привычке щуря левый глаз в темную узкую полосу. Не следит за движением, то и дело сталкиваясь с людьми, не смотрит ни по сторонам, ни под ноги, наступая в неглубокие, но отчаянно грязно-пыльные лужи, окрашивающие кроссовки в невеселые серые разводы, и только в последний момент, переходя дорогу на красный свет, успевает уйти из-под колес автомобиля.
И чувствует, как кто-то сзади хватает его за руку — яркое, чувственное дежавю, все, как тогда было, тоже сзади и тоже за руку, только эти пальцы, в отличие от тех, холодных, аномально горячие и сухие.
Параллельная месту проведения феста улица — намного тише, намного прохладнее и темнее. Намного, намного спокойнее и реальнее, подальше от этого адового котла с варящимися в нем проклятыми грешниками. Если там — девятый круг, то тут - не ниже третьего.
Параллельный университетской улице переулок — намного тише, намного спокойнее и медленнее, чем сеульский спид-вэй в нескольких десятках метров от. И только напротив — не Джэхё, мираж-сон, а Юквон, растрепанный, рвано дышащий от быстрого бега и одетый в легкую осеннюю куртку, не застегнутую ни на одну чертову пуговицу.
Чихо молчит, глядя прямо и равнодушно.
-Чихо.
Мягко, бессмысленно, столь же пусто.
-Чи-хо...
Столько всего в одном обыкновенном звуке и слове на два коротких слога.
Зико смотрит на Юквона долгим, пытливым взглядом, в который капля за каплей возвращается понимание, хоть какое-то осознание — черт побери, и вновь Юквон, этот рыжий странный малый, оказывается связующей красной нитью между тем, что было и тем, что стало. Вновь, как и тогда — теперь двойная, в два раза крепче нить, нить-канат, стальной трос, который ножницами уже не перебить; трос, сшивающий воедино первое со вторым, второе с третьим и третье повязывающий на само себя, чтобы не дать системе разойтись бахромой на конце.
Удлиненные кошачьи глаза и чуть опущенные уголками книзу четко очерченные губы — старый потрескавшийся диафильм, идеально вокруг себя воспроизводящий до мелочей все кадры того, что было раньше, того, что могло бы быть, пойди все по пунктам верного алгоритма. Зико мечется, как тогда, в первый раз, едва увидев Квона в аудитории университета — снова ищет причины в объективной реальности, в реальности субъективной и, наконец, в самом себе, но не находит и просто выписывает себе пиратскую справку о том, что найдено и проанализировано; снова пытается понять, какого черта все так, почему все рушится в самом фундаменте, почему не восстанавливается ничего, почему красная нить снова — один и тот же странный, до боли странный мальчик с глазами, в которых, кажется, записано на внутренней стороне радужки то, что будет.
И никак иначе.
-Чихо, - Юквон делает неверный шаг назад. - Я знаю, в чем ошибка. Я знаю, как исправить...
Ничего уже не исправить, парень, о чем ты? О машине времени? Так я же сам пошел на физмат, чтобы когда-нибудь изобрести её, вернуться в прошлое и поправить то, что нужно — чтобы одно целое вместо всех этих «из первого во второе, из второго в третье, третье само на себя», чтобы никаких связующих красных нитей, чтобы область определения D(y)=R и никаких блядских ограничений, как в дробно-рациональных уравнениях и неравенствах.
Чихо отступает и пробует уйти, убежать, скрыться; просто отчего-то становится физически больно даже смотреть на Юквона — и на эти расстилающиеся вокруг него практически визуально ощутимые диафильменные кадры, острыми концами снимающие верхние слои кожи на скулах и руках. Юквон одним ненавязчивым, простым движением кладет обе руки на плечи Зико и чуть сжимает пальцы, сминая шуршащую легкую ткань ветровки.
Вот они, эти пальцы аномально горячие — чувствуются даже сквозь куртку и футболку под ней, пусть и тонкую, но все же.
-Тебе не нужно было приводить меня с собой, - продолжает Квон негромко, не обращая внимание на ветер, бросающий в глаза рваные пряди яркой челки. - Просто отмени один ход и начни игру заново...
Зико молча смотрит на Квона и отшатывается, опуская голову и устало закрывая глаза.
-Нет.
И снова мысли и слова берут различные пути - Зико думает, что нужно быть сумасшедшим идиотом, чтобы вот так просто, будучи расколотым натрое, отпускать единственную нить, которая связывает воедино три блока, потеря хотя бы одного из которых — неминуемая и неизбежная потеря самого себя. Зико думает, что нужно быть откровенным съехавшим с катушек дебилом, чтобы терять то, что в итоге почему-то единственное держит на плаву, не давая окончательно спуститься на дно и напоминая о том, что было — сдерживая, сдавливая пальцы на запястье до красных следов и крови.
Когда целостно — нити обрезают.
Когда расколото — прошивают ими насквозь.
-Нет, - повторяет Чихо чуть громче, качая головой. - Все верно было, просто так вышло. Я не знаю, почему так. Все было верно... Забудь об этом.
Он оглядывается и чуть отходит, опускаясь на высокий бордюр и упираясь локтями в колени, и смотрит на Квона снизу вверх чуть прищуренным, усталым взглядом.
-И не вини себя.
Юквон с силой закусывает нижнюю губу, дергая плечом — а потом, подумав, опускается на бордюр рядом Зико, то соединяя кончики пальцев на руках, то разъединяя и соединяя вновь.
-И не уйду, - говорит тихо.
Вот так вот просто, как когда-то - «я тебя люблю».
И Чихо чувствует, как мир вокруг него проворачивается на сто восемьдесят проклятых, слишком крутых и сумасшедших градусов.

Наверное, он прижимает к себе Юквона слишком резко и сильно, смыкая руки на поясе и притягивая как можно ближе, крепче и отчаяннее; зарывается лицом в растрепанные, мягкие волосы, яркие на грани алого и пахнущие то ли кофе, то ли какао, а то и вовсе, может быть, неуловимой ноткой чая. Чихо обнимает рвано, негармонично и слишком, пожалуй, эгоистично — а Юквон лишь молчит, утыкаясь губами куда-то в область его открытой шеи и закрывая глаза.
И не двигается, давая делать с собой все, что угодно.
Зико не отпускает его долго, не говоря ни слова и только дыша чуть сбито и сорванно — пропускает через пальцы шелковистые, ослабленные постоянной краской волосы, гладит шею, слегка оттягивая воротник куртки, и только сильнее притягивает к себе, физически чувствуя сильное, гибкое тело и лихорадочный, ненормально сбивчивый стук сердца сквозь футболку.
А потом, словно опомнившись, делает несколько шагов назад и, развернувшись, уходит торопливо, нахохлившись и подняв воротник ветровки, словно воробей.

Юквон смотрит в след около минуты — и тяжело опускается обратно на высокий бордюр, бессильно роняя на грудь голову и закрывая вновь глаза. Если бы там были слезы — они, наверное, долго бы не прекращались, но слез там давно уже нет.
Очень давно.

***
Зико не успевает поймать за хвост тот момент, когда рядом с ним остается только Юквон.
И Минхёк, смотрящий почему-то то ли задумчиво, то ли обвиняюще.

Зико ровно два раза в неделю уходит из университета не один, а с Юквоном — и идет вместе с ним в школу искусств, но нет, не танцует, а лишь смотрит на занятия со стороны; Минхёк изредка предлагает ему присоединиться, но Чихо лишь качает головой с легкой улыбкой — мол, эй, ты же знаешь, какое я бревно. Минхёк не уговаривает, а Юквон касается неуверенно руки — ну же, пойдем, начни все сначала.
И Зико снова становится щемяще-больно — то, что было, слишком редко возвращается, чтобы лелеять нелепые — вправду, нелепые — надежды. И вспоминается Кён — но злости уже нет, есть только что-то вырезанное из плоти не скальпелем даже, а канцелярским ножом, не пожалевшим ни сосудов, ни жил, ни сухожилий.
Чихо наблюдает за слаженными, гармоничными движениями и чувствует, как ему становится немного легче — отвлекается, забывается, а ещё, наверное, радуется тому, что хоть кто-то из всей этой мути извлек для себя что-то хорошее. Например, Минхёк — Юквона.
Или Юквон — Минхёка.
Или Зико — неплохой урок о том, что не стоит быть слишком уверенным в своих силах.
Иногда Чихо все равно даже по прошествии времени ловит на себе растерянный, болезненный квоновский взгляд — Юквон уже глаз не отводит, а только улыбается криво и слабо словно бы в оправдание, а Чихо не остается ничего, кроме как вновь повторять о том, что все в порядке, и верно все было, просто случайно вышло так, как вышло.

-Забудь об этом. И не вини себя.
-Я не уйду.

Уходит Джэхё, уходит Тхэиль, Чихун; уходит даже Кён, а Юквон остается.
Здесь, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки — и Чихо очень хочется потянуться, коснуться его, обнять и не отпускать никогда, чтобы не говорил там этот Ан Джэхё, хочется дотрагиваться пальцами до волос, скул и губ, хочется плюнуть на все и перестать бегать за несбывшимися мечтами, а остаться с той, что сбылась ещё четыре года назад.
Зико вспоминает, что обещал Юквону когда-то подумать обо всем этом — и действительно думает, действительно решает, но молчит, определяя для себя, что глупо все это, пусть и правда настоящая.
Или же — просто не время, так быстро все не решается. И продолжает лишь смотреть на Квона полуприкрытыми, растертыми до красноты глазами, изредка приходить к его подъезду, тиская дворовых кошек, которых там почему-то аномально много, по вечерам записывать на листы то, что рифмуется само по себе, а потом читать с записки под окнами, искренне надеясь, что Квон об этом никогда не узнает.

Чихо, конечно, не догадывается, что у Юквона квартира на первом этаже, а окна никогда не закрываются на ночь.

***
Зико проводит много времени с Юквоном и Минхёком — и почему-то втроем они остаются совсем одни, хотя вокруг, кажется, всех так давяще много и нескончаемо.
Дни осенние, обыкновенные и немного прохладные, очень похожие друг на друга и отчасти — на самого Чихо, который меняется сильно за эти несколько месяцев, словно сбрасывая с себя внешнюю кожу, как змея, и оголяя что-то совсем иное, незнакомое и окрашенное в другие оттенки. Зико смотрит в зеркало и говорит вслух, что, наверное, вот так вот уходит что-то вроде затянувшегося детства — вместе с разрушенной до основания детской мечтой, рожденной ещё в младшей школе с первым написанным текстом песни.
И это, наверное, правда нормально.
Ни Юквон, ни Минхёк не говорят об этом больше никогда, и только Минхёк смотрит на Зико совершенно как-то смешанно, словно читает его, как открытую, хорошо написанную книгу — и Чихо почему-то думается, что он, этот охерительный танцор от природы, знает о нем если не все, то слишком много, чтобы пытаться что-то скрывать.
И не скрывает — ни насмешек над самом собой, ни попыток забыться и начать что-то заново, ни долгих, тоскливых взглядов в сторону Юквона.

Минхёк же только качает головой — и сжимает зубы, когда однажды на перекрестке Зико уходит в одну сторону, а ему, Минхёку, нужно в другую — а Юквон, постояв с секунду на месте, уходит вслед за Чихо, виновато вскинув прощальный взгляд.

Зико — в одну, Минхёку — в другую.
Так часто бывает — но почему-то в один момент слишком болезненно и одиноко.

Надпись #11

Надпись #11

Чихо ненавидит календари — в чем удовольствие смотреть, как дни уходят, не оставляя после себя ничего, кроме зачеркнутых черными крестами прямоугольников на бумаге? В чем удовольствие отсчитывать сутки до конца?
Чихо ненавидит календари — но знает, что прошло ровно четыре года. Днем больше, днем меньше — неважно.
Четыре года.

***
Зико елозит на стуле, вытягивая шею в сторону Кёна и зло фыркая, когда преподаватель кидает на него строгий взгляд — школьные выпускные экзамены явно не то место, где можно безнаказанно списать. Зико помнит прекрасное поверье о том, что «как новый год встретишь, так его и проведешь»; помнит и интерпретирует его в стиле «как вступительные начнешь, так их и проведешь», нервно скулит и растекается по парте паникующей лужицей, думая, что это откровенный позор — провалить зачет по математике, не решив практически ни одного задания из третьего уровня, обязательного для профильников. Ну, может, не столь обязательного, сколь престижного.
Чихо нервничает — все решено и оформлено, только пару заданий бы ещё сложных решить, но мозг отчаянно отказывается вникать в суть, выдает какие-то нереальные решения и откровенно скатывается в бред душевнобольного. Кён оглядывается и кидает сочувственный взгляд — другой вариант, другие задания, помочь практически ничем невозможно, когда осталось десять жалких минут.
Несколько уже сдавших вышли из класса — Зико закатывает глаза и думает, что ради такого случая можно немного кого-нибудь поломать на тему решений.
-Можно выйти?
-Да, оставляйте телефон и помните, что осталось восемь минут.
Чихо кивает и выскальзывает из класса.

Как и ожидалось, в коридоре ожидают несколько человек полярно разных контингентов — те, кто ни черта не знает и сдал, чтобы отвязались, и те, кто знает все и сдал, потому что сидеть скучно аж сил нет. Первого контингента — а Зико давно их успел изучить — четыре человека, второго — один.
Один, совсем один, стоящий прямо напротив аудитории, опершись бедром на подоконник и скрестив на груди руки. Зико чувствует, как ему моментально становится почему-то неловко — в том числе и пытаться даже подойти к этому Ким Юквону.
Столько слухов, столько слухов. Чихо им не верит — но все равно отчего-то не страшно даже, а волнительно.
И стоит так четыре из восьми минут, подняв глаза к потолку и моля небеса о просветлении в применении производной к исследованию графиков.

-Тебе помочь?..
Негромкий голос Юквона раздается откуда-то сверху, и Чихо вскидывает взгляд — промах, Квон ненамного, но все же ниже его. Стоит, сунув руки в карманы и склонив набок голову, отчего довольно длинная рыжая челка укладывается на одну сторону.
-Эм... Ну...
Гениально, думает Зико и испытывает огромное желание со всей дури въебать себе самому в коленную чашечку - стоишь тут, краснеешь, как дебил, и в ответ обыкновенному пацану, предложившему помощь, не можешь сказать ничего, кроме блистательного «эмну».
-Да, - вздыхает Чихо и вытаскивает из кармана свернутый лист с переписанными заданиями. - Было бы неплохо. Последнее и десятое...

Юквон решает все за несколько минут, расписывая вкратце — у Зико остается ещё две минуты, чтобы наспех переписать все решения и сдать пусть одним из последних, но точно неплохо написанную работу. Кён ждет его у лестничной площадки, потому что следующим физкультура; Зико наспех хватает спортивную сумку и мчится к другу, знаками показывая в ответ на вопрос «ну как?», что все оки-доки, и можно пока передохнуть.
И замечает в дальнем конце коридора уходящего Юквона — у того вечное освобождение от физкультуры как таковой.

Чихо догоняет Квона только на середине лестницы вниз, сбегая по ступенькам и чуть ли не врезаясь в его спину — приходится опереться ладонями на плечи, чуть ли не повиснув на нем, и тут же отскочить, виновато улыбаясь. Юквон смотрит настороженно.
-Ну я это, - Зико дышит тяжело из-за быстрого бега. - Спасибо?..
Квон сдувает с глаз челку и улыбается легко — а ещё как-то совсем светло и тепло, и Чихо чувствует, как оголенные нервные окончания внутри слегка притупляют электрические разряды.
-Да было бы за что.
И, пожав плечами, спускается вниз, задержав на Зико странный, не изучающий даже, а пытающийся понять взгляд.
-Правда, спасибо! - Кричит Чихо вдогонку, но Квон даже не оборачивается.

За экзамен выше балл только у самого Юквона — Чихо раскачивается на стуле, едва ли не бьется лбом об парту, чтобы выбить излишки радости, и отбивает пальцами на её крышке какую-то самбу.
Юквон на заднем ряду улыбается — и Зико оборачивается, чтобы ещё раз поймать это мимолетное, эфемерное тепло, которого оказывается достаточно, чтобы.

-Нет, Кён, он не индюк.

***

Чихо убеждается, что все-таки шум в университетских коридорах может быть неплохой в действительности штукой — так или иначе.
А ещё думает, что отсутствие Кёна тоже может быть в некоторых случаях ощутимым плюсом — не всегда, конечно, и далеко не в большей части, но конкретно сейчас очень кстати. Иначе Юквон, наверное, сбежал бы от этого феерического в своей глупости, несвязности и нелогичности разговора.

Серая рубашка с закатанными по локоть рукавами, жилетка поверх, простые джинсы с неприметным, но стильным ремнем, подходящие полуспортивные довольно высокие ботинки, сумка «адидасовская», непродуманная, но от этого ещё более правильная укладка — Чихо рядом с Юквоном чувствует себя обыкновенным ботаником-переростком, эдакой подружкой красотки, хотя и сам по виду вполне подходит на роль первой. Поток студентов вроде и огибает их по наитию, но все равно едва ли не сбивает с ног, не считая первокурсников за людей — Юквона кто-то грубо толкает, и тот поворачивается, кидая в ответ злобный, раздраженный взгляд.
-В Корё, наверное, было бы получше, - говорит зачем-то Чихо, просто не зная, что сказать в этом бесконечном неуемном потоке мыслей и людей. - Поспокойнее.
Юквон дергает плечом.
-Нет.
-Я не понимаю тебя, - Чихо вздыхает и поправляет ремешок сумки на плече. - Просто вот так спуститься в самое дерьмо по собственному желанию... Ты странный.
Юквон вдруг вскидывает на Зико вспыхнувший, едва ли не столь же злобный, как секунду назад взгляд — и столь же внезапно успокаивается, опуская плечи. И молчит — довольно долго, до того момента, как не приходит время третьей пары. Зико ещё раз кивает, мол, до скорого, и разворачивается, чтобы догнать Кёна, только что попрощавшегося со своей девушкой.
-Может, и странный, - говорит Юквон тихо и пожимает плечами. - Я люблю тебя, Чихо. Вот и все.
И Чихо останавливается.

На третью пару они так и не приходят.

***

-Послушай, ты издеваешься, - произносит Зико едва ли не со слезами в голосе, сидя на подоконнике в мужском туалете и попинывая пяткой кроссовка батарею под ним. - Издеваешься и шутишь, Ким Юквон.
Квон от нечего делать то включает, то выключает воду в кране раковины. Холодная-горячая, горячая-холодная, сильная-слабая, слабая-сильная. Бессмысленное занятие — такое же, как и нервное болтание ногами со стороны Зико.
-Ты волен думать, как желаешь, - отвечает Квон спокойно, вытирая руки от воды бумажным полотенцем и кидая его в урну. - Я уговаривать и доказывать что-либо не привык.
Зико хмурится и кривит губы — и Юквону кажется, что сейчас этот У Чихо, гроза первого курса, успевший побывать в каждой официально и неофициально зафиксированной переделке, просто проломит ему череп, поменяет руки-ноги местами и скажет, что так оно и было. А этот У Чихо только смотрит как-то беспомощно и — смущенно?
Юквон запрыгивает на подоконник и устраивается рядом с Зико, укладывая руки на колени, как примерная школьница — и молча слегка касается плечом чиховского плеча, словно обозначая свое присутствие, ставя какую-то странную, обжигающую печать, сколь жаркую, столь же и ненавязчиво-спокойную.
-Извини. Ты задал вопрос — я тебе на него ответил.
Чихо как-то деревянно кивает.
-Я просто...
Юквон взмахивает рукой, сползая с подоконника и беря свою сумку.
-Да ладно тебе, Чихо. Давай забудем. Это уже мое дело.
И уходит, осторожно прикрывая за собой дверь.

Чихо просиживает перед этим проклятым умывальником половину пары, глядя в одну точку — когда его находит Кён, Чихо только взмахивает руками, проносится вихрем мимо друга, привычно ругается с кем-то по дороге и уходит домой, плюнув на то, что учебный день ещё не закончен.

***
-Если хочешь — ты можешь забыть об этом. Я не удивлюсь...
-Это плохо, что не удивишься. Это плохо, что ты не удивляешься, когда о тебе забывают.
-Это привычно. Я не обижусь, если ты об этом.
-Да нет. Никто ничего забывать не собирается...
И Чихо, наверное, правда уже сейчас отдаленно болезненно видеть в глазах Юквона это чувство, всепоглощающее и неконтролируемое, стянутое со всех сторон канатами и решетками, чтобы не вырывалось — тщательно сдерживаемое, но написанное двоичным кодом на внутренней стороне темного оттенка радужки.

***
А на День Всех Влюбленных Чихо, не выдержав, отпинывает Юквона прямо в мужском туалете на третьем этаже главного корпуса университета Кунмин.

-Юквон, блять, ты с ума сошел? - шипит Зико, толкая его в плечо и заставляя сделать несколько шагов назад. - Что за хуйня неведомая происходит? Шарики за ролики заехали? Шурупчики из крыши окончательно повывинчивались? Завинтить?..
Квон, сжав зубы, молчит — только в глазах что-то яркое и нечитаемое.
Зико кладет обе руки на его плечи и слегка надавливает, вынуждая почувствовать тяжесть, а потом резко встряхивает — так, что Квон шипит, щуря один глаз и прикладывая руку к левой стороне шеи.
-Ты, блять, просто охуел. День Всех Влюбленных и твое проклятое... Нахуя ты подошел? Я, блять, и без того здесь как индюк конченый, а теперь ещё...
Чихо не хватает злости — он просто изо всех сил отталкивает Юквона к стене; тот больно бьется лопаткам и сбивает дыхание, на мгновение опуская низко голову и пытаясь его восстановить. А потом спокойно и молча, как ни в чем ни бывало, делает шаг вперед и прописывает прямой, крепкий и грамотный удар в скулу.
И уходит — снова, как и всегда, уходит.

На скуле — синяк и ссадина, а к вечеру Зико приходит к подъезду квоновского дома.

***
Чихо стоит, убрав руки в карманы и задрав высоко голову — окидывает взглядом все окна и верхнего к нижнему, задерживая на каждом внимание не дольше двух-трех секунд и словно пытаясь идентифицировать, какие из них — квартира Юквона. Там силуэт, тут его уже нет; света нет практически нигде, в одном из окон ближе к низу он мигает неровно, словно замкнутый, а в боковом окне отсветы рыже-красные из-за, наверное, оттенка штор на карнизе.
-Что ты здесь делаешь?
Юквон стоит в пяти шагах позади Зико, грея руки в карманах тонкой кожаной куртки и глядя не то чтобы мрачно, но как-то то ли тоскливо, то ли просто грустно. Чихо теряется.
-Тебя ждал.
-Дождался. Можешь идти...
Квон пробует пройти мимо Зико, но тот хватает его за руку, притягивая к себе и не давая отстраниться — заглядывает в глаза, которые тот упорно отводит, и сжимает пальцы на запястье, оставляя там пока ещё невидимые, но ощутимые следы. Юквон морщится, отворачиваясь.
-Послушай, - Зико чувствует, что кожа у Юквона аномально горячая и пульсирует теплом. - Прости меня. Ну, Юквон.
Квон облизывает губы, на Чихо по-прежнему не глядя.
-Я не хотел, я был слишком груб, о Сильвия, прими мои искренние раскаяния, - вроде и передразнивает язвительно, поддавшись порыву, но как-то настолько тоскливо и болезненно, что Чихо не хочется отвечать на этот выпад. - Чихо, оставь, все нормально.
Мягко высвобождает запястье из пальцев Зико и приподнимает уголок губ в вымученной улыбке.
-Правда, Чихо. Я забуду — все хорошо. Подумаешь...
Зико в злости вдруг пинает первый попавшийся камень — тот улетает в кусты, вызывая возмущенное шипение полуночных дворовых кошек. Квон чуть оборачивается на звук.
-Это плохо, что забудешь, - чувство какого-то ненормального дежавю. - Это плохо, что ты так просто отпускаешь все обиды.
Юквон качает головой, застегивая куртку повыше, но не до конца.
-Я никому не спускаю обид, - говорит он спокойно, поводя плечами и убирая руки вновь в карманы кожанки, где пусть и ненамного, но теплее. - Только с тобой все зачем-то по-другому. Кто ты такой, У Чихо?
Зико молчит, а Юквон поднимает руку в останавливающем жесте, едва завидев первое движение губ.
-Молчи, я и без тебя все знаю. Спокойной ночи.

Но сидят они на улице ещё добрых полтора часа — Чихо нещадно мерзнет, и Юквон греет его руки в своих, молчаливо поясняя, что в противном случае Чихо завтра просто не может написать лекцию на главную тему семестра.
И Чихо уговаривает себя, что это действительно так.

***

В этот день Чихо возвращается из университета на два часа позже обыкновенного из-за отработки по причине срыва лекции — усталый, взвинченный и злой спускается в метрополитен, думая, что это окончательная подстава — вместо дома ещё ехать в центр за сменой сгоревшему аккумулятору в телефоне. На станции не смертельно, конечно, но довольно людно — Чихо окидывает взглядом платформу и ныряет на ближайшую полукруглую скамейку, распутывая наушники и только через три минуты понимая, что сидит рядом с кем-то ужасно знакомым.
Юквон, устало опустивший подбородок на грудь и закрывший глаза. Видимо, ему в ту же сторону.
Чихо проклятых пять минут нервно пытается сделать из морского узла проводов нечто, что можно безболезненно воткнуть в уши, и Квона не трогает — во-первых, устал человек, наверное, а во-вторых — попросту нечего сказать. Только косит периодически взгляд — красивый он, стервец.
Специфический такой, слишком яркий — до той неправильной грани, когда происходит взрыв сверхновой, образуя черную дыру в космическом пространстве. Зико любит проводить астрономически параллели, как сейчас — звезды светят ярче всего перед неизбежным взрывом.
Когда подходит электричка, Зико вскакивает и трогает осторожно Юквона за плечо — мол, ты идешь? Квон встряхивает головой, во мгновение приходя в себя — благодарно кивает и ныряет в салон вслед за Чихо, в последний момент успевая подхватить сумку и затолкать в карман свисающие провода белых самсунговских наушников. Кажется, теряет вакуумную подушечку — во всяком случае на платформу, остающуюся позади, смотрит с порядочным сожалением. В вагоне только два свободных места — по обе стороны от какой-то женщины; Чихо, сам не зная почему, тихо просит её подвинуться немного, чтобы места были рядом.
Ехать довольно долго — Квон, подумав, устраивается рядом с Чихо, как и тогда, снова в безумном дежавю — в университетской уборной на подоконнике.
Плечом к плечу.
Рядом с Юквоном удивительно спокойно.

В наушниках что-то андеграундное, но смутно заглушаемое гулом подземки — Зико откидывает голову назад, прикрывая глаза и вслушиваясь в равномерную читку, отмечая какие-то детали и анализируя по привычке каждый звук; мир вокруг постепенно погружается в кому, где вместо тишины вокруг — осязаемые физически звуковые волны вперемешку с сплетающимися из воздуха словами, которые тоже, кажется, можно потрогать пальцами, изменяя и делая вернее.
И Зико касается их, подсознательно меняя буквы местами и как всегда получая что-то иное — так рождаются строки под звучащую музыку, новые и отличающиеся от оригинала даже подтекстом, и разве что ложащиеся на музыку уже кем-то созданную.
Знакомый запах то ли кофе, то ли какао совсем рядом — Чихо открывает глаза, слегка шевелясь и скашивая взгляд. Голова Юквона с растрепавшимися от ветра и тоннеля волосами практически склонена на его плечо, и кончики прядей слегка щекочут скулу — совершенно непроизвольно, видимо, и Квон, кажется, дремлет уже давно.
Чихо улыбается краем губ и чуть двигается, чтобы голова Юквона полностью оказалась на его плече — и вдыхает незаметно смешение привычных уже почему-то запахов, каких-то уже совсем родных и от Квона неотделимых.
Все происходит как всегда слишком быстро — Чихо понимает это только сейчас. От чужого к родному, от странного к тому, чего не хочется отпускать из рук и делиться ни с кем, кроме самого себя. И даже с самим собой.
Чихо чувствует на свой как обычно открытой от куртки шее теплое и ровное юквоновское дыхание — оно совсем слегка щекочет кожу, согревая её и пуская вниз по сети чувствительных точек неяркое, но сводящее с ума удовольствие. Зико чуть склоняет голову, чтобы коснуться щекой мягких волос, легко сминающихся под любым, даже самым легким давлением; одним коротким, верным движением находит ладонь Юквона, сплетая пальцы и чуть их сжимая.
Слишком все быстро, слишком все очень.
Юквон пусть и дремлет всего лишь, но глаз не открывает — видимо, действительно очень устал. Только яркие губы чуть приоткрыты — и Чихо до безумия хочется, чтобы они, теплые и сухие, коснулись его кожи, но нужно движение, нужен импульс, но это значит — разбудить, отнять единственные, скорее всего правда единственные минуты спокойствия этим непонятным, лишенным логики днем.
-Оскар, перестань его трогать, - шепчет Квон тихо сквозь сон, сильнее сжимая пальцы Зико. - Оскар, маленький гад, не трогай Чихо, у тебя свое есть...
Зико вздрагивает, услышав свое имя — горло неумолимо сдавливает прочными стальными тросами, мешающими нормально сделать вдох. Наверное, оговорился.
Так бывает.
Да, оговорился, точно же — Чихо умеет убеждать себя даже в том, в чьей противоположности уверен на сто процентов.

Они пропускают свою остановку — Чихо не хочется будить Юквона.
Они доезжают до конечной и остаются в вагоне — рано, поспи ещё немного, ты сильно устал.
Не только за этот день.
Они едут обратно и возвращаются к университету — кажется, проходит целая вечность.
И Зико хочет, чтобы эта теоретическая вечность стала реальной.

***

А календарь отсчитывает дни.

запись создана: 12.12.2012 в 16:43

@темы: музыка, фанфики, би эл оу си кей

---

Было дело

Было дело, завидовала - два, три года назад, не помню уже. Сейчас - нет, видимо, повзрослела, изменилась, приоритеты другие стали. Назавидовалась...
Радовалась жутко, когда она в 10-ом классе в другую школу перешла - думала, легче будет, проще, не такой идиоткой казаться буду. Самая первая подруга в школьной жизни, с которой мы взаимообразно перестали замечать друг друга классе, наверное, в 4-ом.
Не ссоры - просто пути разошлись.
Завидовала - да, красивая, шмотки охуенные и все такое прочее. Парни там, тусовки, ну вы понимаете, о чем я. В 11-ом она вернулась - и я поняла, что все закончилось.
И что мне теперь как-то насрать.

Насрать - это такая универсальная жизненная позиция, в определенных (а то и в подавляющем большинстве) ситуациях до пиздецов просто удобная и помогающая сохранить себе, любимой, нервы, хоть какую-то моральную устойчивость и самооценку. Но только в том варианте, когда «насрать» - не аутотренинг и не кровавые уговоры менталки, а реальная такая вещь. Когда действительно проще - и смотришь на мир по-другому, без заебов.

И сейчас я смотрю - да, айфончик пятый, красотка, фотосеты охуенные, парни, как перчатки. Смотрю и понимаю - да все, завяли помидоры, кэп, ты стал другим человеком, вообще другим и не из той плоскости. Вернее, ты всегда был из другой плоскости - а такое, как сам знаешь, сравнивать нереально.
Смотрю и понимаю - там головы нет совершенно. Ну... Как это сказать? Ни чувств, ни мыслей, ни каких-то принципов, ни самого мировоззрения как факта. Ни уровня, ни развития, ни уровня развития... Стагнация, одним словом, пусть и крайне привлекательная. Эдакая лужица глубиной в пять сантиметров, грязная и мутная.
Человеку ничего не интересно, человеку ничего, кроме секса и бабла, не нужно, человек искренне считает, что развился и проапгрейдился до высшего уровня.
Короче - грех завидовать.

И я понимаю - я повзрослела. Облезла, как змея, пусть и болезненно, но очень качественно.

И думается, в самом деле - с моими-то мириадами личностей и миров...


Скачать Paul Cardall - New Life.

@темы: my life, музыка, формула счастья, скука по философии

---

Небольшая сводка

Боль в швах на внутренней стороне губы немного утихла, и теперь я могу относительно адекватно изъясняться, а не мычать зверски, грязно при это матерясь и психуя. Ужасно иметь друзей-троллей в такой ситуации - ржать хочется, а больно. Даже улыбаться больно.
А эти бляди на химии рисуют друг другу в тетрадях хуи, когда кто-то выходит к доске, гогочут, как бараны, рыдают от смеха, не глядя на препода - Я ТОЖЕ ХОЧУ, НО МНЕ НЕЛЬЗЯ, И ВСЕ, ЧТО Я МОГУ, ЭТО ВОЗИТЬСЯ НА СТУЛЕ И ШИПЕТЬ, ЧТО ВСЕ ОНИ МАЛЕНЬКИЕ БЛЯДСКИЕ УБЛЮДКИ. Мне потом, правда, пересказывают все в лицах. но кэп в стороне - это кэп в шизофреническо-параноидальном припадке.

Завтра начинается сессия - прямо с пробника по русскому. Это меня сейчас вообще не радует - учитывая, что мысли вообще уже в другой стороне. Например, в том, что в воскресенье мне на стрижку, 23-го - на маникюр, а 24-го в утро уже улетаем нахер в Израиль. АХ ДА И О ТОМ, ЧТО Я ПОНЕДЕЛЬНИК К СТОМАТОЛОГУ
Буду шепелявить с брекетами, как последняя свинья. Урур.

О более привлекательном.
Пришли результаты олимпиад: вышла победителем в географии и вторым призером по русскому. Во всех остальных - аврал, но я и не надеялась, так что сюрпризом не стало. Теперь, считай, плюс две региональные олимпиады грядут. Неплохой результат, учитывая, что это была уровневая городская олимпиада.
Великий, блять, географ.
А препод наша по русскому, когда портфолио сдавала, встречалась с контролерами олимпиады по русскому. В общем как-то так получилось, что в их кругах я уже заимела нехилую славу. Ну ещё бы - вам кто-нибудь доселе сдавал сочинения на пять листов? Ололо просто, что я ещё могу сказать.
И этот конечный прикол. когда директору нашей школы звонит директор 9-го лицея и говорит, что был бы рад видеть меня в их заебисто-круто-пиздатом заведении. Я И БАЛ.

Всем peace, а я король бензоколонки

@темы: фейспалм, кто-то что-то сказал?, my life, формула счастья, дикое ололо, би эл оу си кей

---

Мелом на Граале, ч.3

Название: Мелом на Граале
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiKwon + будут прибавляться
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор, ангст, психология, философия, недоромантика
Предупреждения: AU, сильно AU, обсценная лексика as always
Размер: все части будут драбблами-однострочниками, не связанными по смыслу. Короче, вновь цикл - хотя, может, и не настолько уж они будут разрознены...

(!)Как-то так само вышло, что несвязные драбблы повязались все каким-то странным образом, а автор _забыл_ проконтролировать себя; так что теперь, пожалуй, - встречаем сюжетно связанные однострочники, у которых будет свой логический финал.

Статус: в процессе
От автора: Я Кэп. Вопросы?



Надписи #1-4

Надписи #5-7

Надпись #8

Надпись #8

Кён вообще, конечно, считает, что он — человек бывалый, и это, в сущности, так и есть, но нездоровый энтузиазм Зико всегда слегка вводит его в ступор.
А Зико обладает феноменальной способностью отыскивать нужных людей в толпе.

***
В арт-фестах, на которые они выбираются почти каждые выходные за исключением тех дней, когда Чихо выступает в клубах, участвуют они не по настроению, а почти всегда — разве что если Зико совсем зол или раздражен чем-то, Кён предпочитает уговорить его остаться зрителем, чтобы не разъебашил чего сгоряча. По обыкновению Чихо выходит на сцену всегда, стараясь не упустить ни одной возможности засветиться; в перерывах же между блоками феста то околачивается в толпе, спокойно и молча всех игнорируя, то входит в режим «сделай репутацию за один вечер» и умудряется перезнакомиться с тремя четвертями всего народа, на фестиваль пришедшего. Кён закономерности в его поведении не видит, но исправно следит, чтобы друг не попал в передрягу — а если и попал, то не один.

Когда на сцене появляется Ёнгук, который Джепп, Зико мгновенно делает охотничью стойку и настраивает локаторы — Кён уверен, что в его истинно техническом мозгу происходит четкое фиксирование всех деталей, плюсов и минусов выступления в виде двоичного кода нулями и единицами на внутренней коре. Чихо сильно щурится, отчего слегка подкрашенные глаза превращаются в две дымные полосы, и изредка облизывает губы, склоняя голову то на один, то на другой бок — явно усиленно думает, запоминает и делает выводы. Джепп выступает в дуэте с знакомым на вид белобрысым парнем, несмотря на рост выглядящим откровенным школьником; рэп тот читает космически быстро, но тоже с определенным шармом, который, по скромному мнению Чихо, достигается простым контрастом с низкой и прокуренной медлительностью Джеппа. Кён укоризненно качает головой, но Зико в ответ только плечом дергает — отъебись, дорогой друг.
Трек у них называется, вроде, «Unbreakable» - после окончания первой партии на сцене появляется Химчхан, на что Зико таращит глаза, как заправский европеец, и делает фу-фейс. У Химчхана партия небольшая, а ему в плюс идет столь же небольшая, но подкрепленная хореографией партия Муна.
-Что, блять, там творится? - Чихо нервно вытягивает шею и наступает Кёну на ноги. - Какого ебического черта они все вместе на сцене? Почему они все танцуют? Одновременно? Кён-а, они что, э...
-Это называется синхронность, - говорит Кён с непробиваемым выражением лица, за что получает полный спонтанной и по обыкновению смешной агрессии взгляд и болезненный тычок в бок. Охает и трет ушиб.
-Умничать дома с кактусом будешь, - шипит Зико, наблюдая, как на припеве трека на сцене появляется ещё пара человек. Один из них, Чихо знает точно, уже засветившийся Тэхён с вокального, а второй, с длинной косой челкой, тоже знаком внешне, но имени вспомнить не получается.
-Физматовец хренов, Ёнджэ его зовут. Память, как у тряпки, - Кён, иронически.
-У тряпки охуительная память на грязь, которую ты натаскал в мой коридор позавчера.
-Уймись.
-Сам такой.
-Детский сад, блять.
Вокальные партии на сцене причудливо сплетаются с разностилевым рэпом, словно соединяя в себе два отдельных до того мира — миры первого и второго блока, никогда не смешивающиеся и живущие по отдельности. Ритмическая читка сменяется полной силой голоса, и звучит это не разрозненными, наскоро сшитыми грубой нитью лоскутами, а единым полотном совершенно гармоничных отзвуков, ложащихся на ткань реальности идеальным принтом, на который сверху наносится акриловый лак хореографии. Чихо впервые в жизни проклинает свой чуткий музыкальных слух и острое зрение — хочется скулить, как щенок, визжать и пинаться ногами от банальной зависти. От той зависти, что его, зикановские, песни просто теоретически не могут быть исполнены так же — в их команде всего двое игроков, и оба те, что рэперы.
Чихо кривится и, развернувшись, ныряет в толпу людей, стремясь оказаться побыстрее вне зоны досягаемости звука, картинки и вообще всего, что с этим связано — уже далеко за полночь, становится довольно прохладно, но сейчас это только на руку.

Через пять минут Кён, спохватившись, находит Зико в соседнем от места проведения феста квартале — тот сидит на бордюре, упершись локтями в колени, и изучает пробоины в асфальте.
-Молчи. Ничего не хочу слышать.

А через неделю Чихо на таком же фесте находит этого смешного парня с нереально низким голосом, который на вид, черт бы его побрал, уже мужик взрослый, а по факту оказывается младше самого Зико.

***
-Кён-а! Кён, едрит тебя направолево, ты где шатаешься? Смотри, кого я нашел!
Зико, как часто бывает, прыгает, размахивает руками и выглядит в совершенстве счастливым — и, как не менее часто бывает, не обращает внимания на реакцию Кёна на предмет его счастья. А этот самый предмет счастья, возвышающийся над Кёном ровно на голову, стоит, лыбится и явно не имеет ничего против такого поведения Чихо.
Высветленный, с хвостиком-пальмой на затылке. Заебись теперь, думает Кён, Чихо снова прокачивает скилл активной, хрен знает на что направленной деятельности.
-Познакомься, это Чихун и он наш новый рэпер.
-Пио, - поправляет блондин, а Зико фыркает.
-Чей, прости, рэпер? - Тормозит Кён, только сейчас начиная более или менее возвращаться в реальность, оглушенный этим вечным чиховским энтузиазмом, бьющим по макушке не хуже резиновой дубинки полицейского. Чихо же упирает руки в бока и старательно дышит через нос.
-Моей новой группы, как чей? Кён, ты вообще меня слушаешь или насрано?
-Ты ещё спроси: ты мне друг или сосиска...
-Ты мне друг или сосиска? - Немедленно переспрашивает Чихо, как всегда назло и вопреки. Кён уходит в глубокий фейспалм и думает, что вообще как-то бездарно проморгал момент, когда Зико успел воплотить в жизнь свою голубую мечту и на скорую руку создать собственную группу, о которой он в последнее время заговаривал все меньше, но думал, видимо, пропорционально больше. Нет, они двое, в принципе, всегда были чем-то вроде группы — дуэт же тоже коллектив, верно?
Только без вокала и хореографии, что, видимо, Чихо с некоторого момента жрало со страшной силой.
-Подожди, - Кён поднимает руку. - Нет, я, конечно, не против, но ты же вроде мозг проел тем, что хочешь хорео? Нет?
Зико делает очень выразительное «прррррр», взмахивает руками и оббегает вокруг Чихуна, заинтересованно рассматривающего Кёна, как диковинную зверушку — тот со своими кажущимися искусственными рыжими кудряшками и смешно накрашенными глазами и впрямь выглядит в крайней степени занимательно.
-Это все потом! Ты слышал его рэп? Нет, ты слышал? А голос слышал? Это же такой контраст будет!..
Кён слышал — он, в отличие от Чихо, который концентрируется на меньшем количестве вещей, охватывает диапазон несколько больший, пусть и чувствует его хуже, чем Зико свой. А Зико — если сконцентрируется, клещами не отодрать, пока не выпьет всю кровь и не заест десертом чаще всего кристально верных выводов. Голос этого Пио Кён слышал не раз — в конце концов, этот парень не в первый раз на арт-фестах.
-Ты только представь, - Чихо мечтательно закатывает глаза и улыбается. - Весь такой грубый и низкий голос Чихуна, весь такой прекрасный и несравненный я и весь такой... Ну, ты, короче.
Зико сдавленно хмыкает, когда Кён кидает на него раздраженный взгляд — всегда было сложно оценивать навыки читки того, кто с тобой постоянно рядом и на кого смотришь также, как и на себя ввиду практически полного сращивания жизней.
-Представил.
-Ну и как? - Зико, заинтересованно.
-А ты песни пишешь? - Игнорируя друга, спрашивает Кён у Пио, а тот радостно кивает, улыбаясь во все тридцать два — парень явно жизнерадостный и нормальный, если надолго не оставлять рядом со слегка неадекватным Зико. Кён берет это себе на заметку.
-Так мы с Чихо-хёном уже припев к новой песни написали! - Выдает это чудо, а Кён понимает, что все — поздно уже, совсем поздно. - Ну мы там все такие гу-гу-га-га, гу-гу-га-га...
-А потом я такой, значит, выбегаю и пщ! - Чихо заразительно смеется и потирает ладони. - Такой пщ и — нали-нали-налина, нали-нали...
-Налина, - Кёну хочется сбежать с этой планеты на другую.

***

Минхёк дышит тяжело, вновь чувствуя последние отголоски почти ушедшей из лодыжки боли — танцевальный баттл против Хои выиграть удается неожиданно сложно, и проходит три тура, прежде чем зрители успевают, черт бы их побрал, выбрать победителя. Минхёк проклинает собственную несобранность, давшую оппоненту неожиданную фору в первым туре, проклинает Джэхё, который настоял на охуительно красивых и охуительно неудобных ботинках, проклинает Тхэиля, который не сумел олльчана отвлечь от внешнего вида танцора, проклинает лак для волос и тупые косметические закидоны стилиста.
И понимает, что стилист-дизайнер — это не профессия, это призвание, которое в крови и правилом Чаргаффа на молекулах ДНК. Хочется воды и отпинать Джэхё; Минхёк выбирает из двух зол меньшее и смывается к автомату с напитками — вернее, лишь делает попытку, потому что на плечо ложится чья-то сильная, уверенная ладонь.
-Привет, - улыбается темно-русоволосый с челкой, закрывающей половину левой части лица, довольно высокий парень. Улыбка — вполне себе дружелюбная, но не лишенная оттенка какого-то самодовольства и сарказма. - Не найдешь минуточку времени на короткий разговор?
Голос — не низкий и не высокий, а нечто вроде золотого сечения — знакомый; окинув парня взглядом, Минхёк практически мгновенно узнает в нем того первого рэпера из странного дуэта с тяжелым битовым треком — который издевательский поклон, усмешки, звукоподражания и идеальный ритм. С ним ещё был рыжий кудрявый, но сейчас никого нет. «Физматовцы из Кунмина», - вспоминает Минхёк спонтанно слова Джэхё.
И снова что-то тянет в груди.
-Найду.
А отчего нет?
Скрестив на груди руки, рэпер смотрит на Минхёка долгим, пытливым взглядом оттененных косметикой глаз. Танцор думает, что Джэхё нашел бы этот макияж удачным.
Пидор. Взять бы и уебать за этот лак для волос.
-Меня зовут Зико, - говорит парень уже без улыбки, которой не остается даже в уголках пухлых губ. - И я хочу, чтобы ты танцевал в моей группе.

***

А этот Зико, который У Чихо на самом деле, как растрепливает Джэхё, чертовски пунктуален.

Минхёк почему-то не говорит сразу «нет», а соглашается на безобидную встречу через два дня в одном из торговых центров Чонногу, всегда живых и людных, где никто никому не нужен и никто ни на что не обращает внимания. В любое другое время, думает Минхёк, он бы точно послал любого к чертям собачьим, быстро выудив из натренированной памяти блядское расписание — однако теперь, когда тринровки в спорт-зале отменены по причине длительного переезда в другой район, а воскресная группа из двойной стала одинарной, Минхёк позволяет себе подумать даже не о согласии самом, а о том, как в теории может выглядеть предложение Зико.
Да, Минхёк, пожалуй, действительно бы послал всех к чертям собачьим — но слишком уж интересно и необычно звучал тогда, на том фесте, этот рэп-дуэт, и слишком ярко в голове кистью появлялся хореографический рисунок на то тяжелое звучание трека.
Зико чертовски пунктуален, поэтому Минхёку не приходится ждать — тот сам уже ожидает, прислонившись бедром к боковой стороне одного из эскалаторов. Минхёк, приблизившись, устраивается рядом, слишком остро чувствуя вибрацию движений лестницы.
-А я уж было подумал, что ты не придешь, - без приветствия хмыкает Зико, выразительно указывая взглядом на часы, электронный циферблат которых показывает 13:02.
Минхёк, оказывается, пришел аж на целых две катастрофических минуты позже. Зико, впрочем, не злится — в конце концов, это была его инициатива, и каким бы Халком в плане ненависти к ожиданию он не был, плеваться ядом как минимум глупо.
-Здесь будем стоять или, может, пройдемся? Не думаю, что разговор будет коротким, - говорит рэпер, делая ненавязчивый шаг в сторону эскалатора. Минхёк не против — до начала группы ещё космическое количество времени, поэтому можно не торопиться, раз все равно сбежал с последней пары.
Минхёка раздражает теория танца — он больше практик.
-Ну, Ли Минхёк, у тебя было целых сорок восемь часов на обдумывание моего шикарнейшего предложения, - начинает Зико, когда они, в ударном темпе пробежавшись по второму этажу, находят музыкальный магазин. Рэпер ищет какие-то минусы к трекам, а Минхёк заглядывается на стойку с «Sims 3». - Вычтем, грубо говоря, восемнадцать часов на сон, три часа чистого времени на принятие пищи, час на перебегание дороги вне пешеходного перехода, где размышлять о чем-то опасно для жизни... Двадцать шесть часов, чтобы сказать мне «да».
Минхёк, рассматривая обложку диска, иронично выгибает бровь и думает, что прав Джэхё был — этот точно с физматиматического, хотя видом своим никак к этому не располагает. Чихо — Минхёк предпочитает запоминать и реальные имена — смотрит выжидательно, находясь по другую сторону стеллажа и постукивая по его поверхности пальцами.
-Ты не рассматриваешь варианта, что я могу сказать «нет»?
Зико, помедлив, растягивает губы в весьма наглой, самоуверенной улыбке.
-Нет — это когда красны девицы-девстенницы ломаются. А я тебе не трахаться предлагаю, так что давай не будем растекаться мыслью по унитазу.
Минхёка от такого сравнения ожидаемо тянет то ли в злость, то ли в дикий ржач — просто злиться особо не комильфо, когда перед тобой стоит вот такой вот кадр, у которого, кажется, на любую твою фразу найдется что-то настолько нейтрализующее, что потом пять минут будешь разгребать вокруг себя грязь.
-С какой вообще вселенской радости ты вдруг решил сделать мне предложение руки и сердца? - Минхёку несложно играть по чужим правилам.
-А давай я не буду рассказывать тебе душещипательную историю о том, как я увидел тебя на одном из арт-фестов, влюбился с первого взгляда и с тех пор только спал и видел, как бы уломать тебя на столь интимную связь?
«Заебись», - думает Минхёк со странным чувством, гнусно схожим с восхищением. - «Тонко-то как: интимная связь на тему создания баттловой группы».
Зико, легко, судя по всему, умеющий читать по выражению лица и глазам, ржет громко, от души и явно привлекает к себе внимание консультантов, поэтому приходится быстро сворачивать лавочку, покупать нужный диск и направляться на следующий этаж. Там — магазин электроники, а у Минхёка полетела micro-sd карта на телефоне.
-Ладно, не рассказывай, - милостиво соглашается Минхёк, проползая вдоль рядов с крошечными флэшками. - Но тебе все равно придется обрисовать мне, как хотя бы в теории это все выглядит.
Зико — парень не промах, и по тону минхёковского голоса понимает, что это ещё не согласие и даже не намек на него. Просто сухой вопрос, справедливо требующий обыкновенной информации. Чихо зависает напротив больших желтых наушников и с тоской смотрит на ценник.
-Это я могу, - говорит, помедлив. - Короче, знаешь же ведь, что каждые три месяца проводится отчетный арт-фест? Половина Сеула и все такое прочее, многодневные подготовки и на выходе — довольно крутые, надо признать, вещи.
Минхёк знает — бывал на паре.
-Так вот — следующий через месяц, - продолжает Чихо, бегло просматривая характеристики наушников на обратной стороне упаковки и прикидывая, сколько откладывать со степендии. - И я хочу, чтобы к этому моменту у меня была группа. Просто группа, в которой соединялись бы все три блока классического арт-феста. Понимаешь, о чем я?
Минхёк, наконец, останавливает выбор на 8 Гб.
-Рэп, вокал и хореография, - вместо ответа перечисляет он, и Зико удовлетворенно кивает. - Но ведь это необязательный набор для отчетного феста. Зачем напрягаться?
Зико терпеливо дожидается, пока Минхёк расплатится на кассе, и утаскивает его практически на буксире в ближайшее небольшое кафе, где заказывает два эспрессо без учета желания танцора, но тот и не против.
-Ты не понимаешь, - говорит он, тщательно подбирая слова и складывая из салфетки какую-то фигурную то ли птицу, то ли самолетик обыкновенный. - Я хочу попробовать соединить все это в одно целое — так, чтобы все было одной сферой, монолитной и... Неразрывной, что ли? Чтобы три мира стали одним, понимаешь? Показать, что я, блин, тоже могу, что не один Дж... Ладно, что-то я заговариваюсь. Короче, плюнем на них на всех — ты пойдешь?
Минхёк, дождавшись кофе, делает небольшой глоток — сварено неплохо, но знает он одного человека, который из кофе способен сделать шедевр, даже не добавляя пера или корицы. Зико даже не пробует, опустив взгляд на стеклянную поверхность стола — и, видимо, полностью погружается в свои мысли, оставляя на поверхности только один микро-датчик, следящий за реакцией Минхёка.
-У нас почти написан трек, - говорит Чихо глухо. - Готов микс и примерный концепт. У нас нет хореографии — и никто из нас в душу не имеет, что это такое.
Минхёк покусывает нижнюю губу.
-И сколько вас?
-Трое. Один трек, один концепт, трое рэперов и месяц на то, чтобы не облажаться. Я просто, черт побери, себе ни в жизнь не прощу ошибки...
-И другим — тоже?
Зико поднимает на Минхёка оценивающий взгляд и хмыкает — нейтрально так, без особой насмешки и сарказма.
-Другие — это другие. Ошибок я прежде всего не прощаю только себе.
Минхёк смотрит на Чихо долго и задумчиво — кофе постепенно стынет, а мыслей в голове все больше и больше; они, эфемерные птицы, сплетаются в другие силуэты, более тяжелые и сильные, и перемежаются со вспомнившимся вдруг тяжелым битовым звуком дуэтной песни на том арт-фесте. Минхёк думает, что это, наверное, правильно, действительно правильно — не прощать ошибок прежде всего самому себе. И он кивает.
-Хорошо. Я согласен.

Уже выходя из торгового центра, Чихо вдруг спохватывается и останавливается, принимая философскую позу мыслителя — Минхёк, успевший уйти вперед, тоже притормаживает и, обернувшись, вопросительно на Зико смотрит. Тот трясет головой.
-Минхёк, ты же на хореографическом учишься?
-Ну...
-А у тебя случаем нет знакомых вокалистов? Ну, одного достаточно — главное, чтобы согласился.
Минхёк чувствует, как вереница мыслей упрямо ползет только в единственно верном выбранном направлении.
-Есть. Ровно один — как и требуется.
Чихо, хлопнув в ладоши, расплывается в хитрой, широкой улыбке — и, пританцовывая, догоняет Минхёка, имея вид при этом такой, словно на его глазах разворачивается как минимум Открытие Первых Олимпийских Игр.
-А ещё, - добавляет он под конец. - Нам нужен человек, который сумел бы нас попинать на тему внешнего вида, прикидов и макияжа. Нет у тебя такого?
Минхёк обреченно вздыхает, тоскливо глядя в даль.
-К сожалению, тоже есть...
-Блеск!

***

-Алло, Джэхё?..

Надпись #8: P.S

Надпись #8: P.S

Всем составом удается встретиться только через три дня — и Зико, пожалуй, не может припомнить, когда в его жизни дни были длиннее и невыносимее.

***
Чихо долго не может выбрать нормальное место для сходки — перебирает десяток вариантов и, психанув и плюнув на все, просто обзванивает ребят и диктует свой домашний адрес, решив, что это самый удобный и экономичный вариант. Кён молча кивает, Чихун радостно что-то вопит в трубку, а Минхёк сдержанно обещает передать все своим — с минхёковскими друзьями Зико так и не удосужился никак пересечься. Все три дня он носится, словно в задницу ужаленный, упорно сбегает почти со всех пар, а на оставшихся просиживает на задних рядах, подолгу глядя на кого-то задумчивым, сомневающимся взглядом; Кён милостиво прощает Зико подобные выходки и думает, что тому и вправду нужно побыть одному — составить план, расписать все и желательно подумать, как объяснить каждому, что от него требуется.
Уже потом Кён понимает, что на задних партах Чихо не делает ни черта — и только рассматривает Юквона, словно решая про себя, быть или не быть. Блять или не блять.

Когда вечером раздается звонок в дверь, Зико подкидывает едва ли не до потолка — уже давно пришедший Кён хмыкает, а Чихун отрывается от листов бумаги с текстами и заинтересованно вытягивает голову; Чихо, приняв показательно наплевательский вид, плывет в коридор и дверь открывает — и тут же впрыгивает обратно, дико вращая глазами.
-Матерь божья!
-Что вы, что вы, меня зовут Ан Джэхё, можно просто Джэхё, не стоит, очень приятно.
Кён еле сдерживается, чтобы не взвыть в голос от смеха, но тут же затыкается, когда в комнату протискивается фешенебельно разодетое, по последней моде накрашенное и надушенное одеколоном нечто с темно-фиолетовыми, довольно длинными вьющимися волосами. Нечто, которого, судя по всему, и зовут Ан Джэхё, неторопливо осматривается и занимает самую приличную горизонтальную поверхность — смахивает пыль с зиковского письменного стола. Зико, вжавшись в стену с диким выражением лица, пытается слиться с бетоном, сдавленно мычит что-то и явно отказывается верить своим глазам; следом за этим Джэхё в комнату, вежливо поздоровавшись, входит невысокий парень в больших очках и сильными диоптриями — его Кён видел на баттлах — и устраивается рядом с фиолетововолосым.
Минхёк останавливается в дверях рядом с Чихо.
-Как и заказывал, - тянет танцор с ленцой в голосе, щурясь и приветственно кивая рэперам. - Ан Джэхё — стилист-дизайнер...
-Дизайнер-стилист, - вставляет вышеупомянутый стервозно, скривив губы.
- … Олльчан, - спокойно продолжает Минхёк. - И Ли Тхэиль — профессиональный вокалист только с одним «но» в этой жизни — не поет то, что не нравится.
Кён и Чихун выразительно переглядываются — младший втихую показывает лист бумаги с переписанным на беловик текстом песни, где Зико по привычке выделил оранжевым маркером единственную проблемную партию, которая и должна была быть отдана вокалисту — полторы инвалидные строчки. Кён разве что не скулит от смеха, а Зико упорно молчит, не отделяясь от стены и продолжая весьма затравленно рассматривать олльчана.
-Чихо-хён? - Пио, настороженно.
-Минхёк.
Теперь Зико, игнорируя Чихуна, сверлит взглядом спокойно насвистывающего какой-то прилипчивый мотивчик танцора. Тот даже ухом не поводит.
-Мин-хёк. Это. Блядь. Кто.
И тыкает пальцем в спокойно поправляющего челку Джэхё.

-Ты хотел спросить, что это за пидор? - Минхёк реагирует очень спокойно, не обращая внимания, как Джэхё возмущенно подпрыгивает на месте и не душит его только потому, что сейчас это выглядело бы как минимум некрасиво и нестильно. - Ну, Зико, будь немного толерантнее. Джэхё прекрасно знает свое дело и то, где можно по дешевке достать любые сценические костюмы.
Устанавливается недолгое молчание, во время которого олльчан с довольной снисходительной улыбкой рассматривает хмурого Зико; Чихун, наконец, не выдерживает и зафутболивает листы с текстами под кресло:
-И где же их достать?
-Сшить, - спокойно отвечает Джэхё таким тоном, что становится ясно — если понадобится, действительно сошьет все, что угодно. А потом догонит и ещё раз сошьет. - А носки у тебя дебильные. Какой идиот станет носить красные носки в белую полоску?
-Это под трусы, - буркает Пио недовольно, а Джэхё приподнимает брови.
-Ну раз под трусы, то ладно.
-Ты не по хеп-хапу, - оживает наконец Чихо, не отрывая от олльчана тяжелого взгляда. Тот поворачивается к нему и слегка скалится — сильно напоминает какое-то хищное, несмотря на классическую красоту, животное.
-А ты без меня будешь выступать в подранных трениках, судя по всему, - отвечает спокойно, слегка улыбаясь, пока Минхёк с индифферентным видом наблюдает за происходящим, по-прежнему стоя рядом с Зико и не заходя в и без того мелкую комнату. А Чихо вдруг фыркает, недовольно кривится и — широким жестом взмахивает рукой, проходя и с размаху усаживаясь на пол посреди помещения.
Кён удивленно приподнимает брови — на персональном языке Зико это значит, что олльчан тест на вшивость прошел, и некоторое время Чихо заебывать его не будет, если совсем не бесить. А может, даже если бесить — кто знает, возможно, и тогда не заебет. Кто кого — вот в чем вопрос. Джэхё выглядит в крайней степени довольным ситуацией.
-Я так полагаю, все уже успели познакомиться? - Интересуется Чихо будничным тоном, оглядывая комнату. - Никому ничего объяснять не надо? Ну там, предположим, напоминать, что я ненавижу, когда меня называют по имени, и все могут обращаться ко мне только «Зико»?
-А мелкий обращается по имени, - Кён тыкает пальцем в Пио.
-Сделаем вид, что я оглох, потому что он младше, а «Зико-хён» звучит глупо.
-И я обращаюсь.
-А ты вообще баран.
-Брейк, хёнчики, - Пио успевает влезть между рэперами прежде, чем Чихо додумается, насколько удобно таскать Кёна за кудрявую рыжую челку. - Может, начнем уже разговор по делу?
Минхёк откуда-то сзади согласно мычит что-то и все-таки протискивается в комнату, довольно бесцеремонно отодвигая Зико и усаживаясь на пол рядом с ним, по-турецки скрестив ноги. Чихо не возражает — может, потому, что занят своими мыслями, а может, потому, что элементарно понимает — собачиться с единственным человеком, разбирающимся в танцах, крайней неосмотрительно. Чихо, подняв голову, оглядывает внимательно каждого в поле зрения: выжидающе замершего Чихуна, из-под кресла которого торчат листы с текстом нужной песни, треплющего челку Кёна, трогающего указательным пальцем оправу очков Тхэиля, лениво зевающего Джэхё и Минхёка, сидящего совсем рядом и отвечающего Зико задумчивым взглядом с сочетании с легкой, отвлеченной улыбкой.
«Заебись команда», - не сдерживает саркастической мысли Зико, а Минхёк, перестав улыбаться, вдруг склоняет голову, и Чихо почему-то вспоминает о том, что он не прощает себе ошибок.
Даже если это все — ошибка, он не простит. Большая такая ошибка, конкретная, очкастая, фиолетововолосая, рыжекудрявая и вообще катастрофическая.
И Зико уверенно хлопает одной ладонью о другую, поднимая голову.
-Ну что, парни. У нас есть ровно месяц, чтобы надрать всем задницу.

***
-Да я тебе за месяц не три, а тридцати три костюма сошью, но если я сказал, что будет с мехом, значит, будет с мехом, и мне насрать на твои доводы про погоду, красота требует жертв! - Орет Джэхё, размахивая руками, словно блаженный, и топает ногой в так и не снятом на пороге стильном высоком ботинке на шнуровке. - Я тебе, блять, за месяц ещё успею и кисточкой для теней глаза повыкалывать, так что поаккуратнее с выражениями!
Зико с воем катается по полу, закрывая лицо руками, и рычит; сдавленно, грязно ругается и изредка порывается встретиться лбом с плинтусом, но Кён предусмотрительно придерживает его за плечо, сидя рядом на корточках, и ненавязчиво вообще удерживает Чихо от того, чтобы он ненароком не убил командного стилиста в первый же день сборов.
Зико, впрочем, берет в себя руки и принимает более или менее адекватный вид. Садится на полу и, вздохнув, сдержанно сверлит взглядом одну точку в поле зрения.

За предыдущие полчаса они успевают собраться с мыслью и втроем — в составе Кёна, Чихуна и самого Зико — на скорую руку воспроизвести написанную специально для отчетного арт-феста песню, указать Тхэилю его партию, поделить её наполовину с возмутившимся Джэхё, дать слова Минхёку и воспроизвести все ещё раз, запнувшись лишь на том, что две партии по-прежнему остались пустые. Зико трет пальцами виски, обещает, что все устаканится, и начинает выслушивать возможные предложения по концепту.
Минуты три новоиспеченная команда солидно молчит, явно активно мозгуя, а потом Джэхё, наконец, открывает рот — и Чихо не уверен, что он хочет слышать то, что собирается поведать олльчан с такой до ужаса довольной мордой.
И оказывается лично для себя прав, когда стилист-дизайнер в двух словах — которые даже в количестве этих самых двух штук успевают вывести Зико из себя — описывает пришедший в голову внешний концепт.
И Зико воет, потому что слов элементарно не находится.

-Да ладно тебе, мех и мех, - примирительно высказывается Кён, стараясь не замечать, как руки друга помимо воли тянутся к его шее. - По-моему, будет даже прикольно, если ещё хореографию подходящую поставить.
-Предатель, - шипит Зико, скривившись. - Вот специально на тебя шубу каракулевую из материнских запасов натяну, пупырчатый.
-Натянешь пупырчатый? - Чихун вычленяет из концепта только несколько последних слов, и Кён заливается краской, мысленно обещая себе четвертовать Чихо при первой же возможности, когда будет реально сделать это без свидетелей, чтобы потом не загреметь на крупный срок. Зико, не замечая, трясет растрепанной головой и подпирает подбородок ладонями.
-Ещё предложения? - Тянет он то ли лениво, то ли с тщательно замаскированной усталостью, то ли досадливо. - Ну, что-нибудь относительно адекватное?
Тхэиль поднимает руку — ей-богу, как в школе, думает Чихо, но делает вывод, что этому как раз-таки относительно адекватному человеку не очень-то пока что привычно в этом цирке уродов. Хотя, если он общается с Джэхё — теория Зико о тхэилевой адекватности терпит немедленный и бесповоротный крах.
-Я бы в своей партии там на пару октав поднял бы, это возможно? - Спрашивает вокалист, и Зико радостно кивает, что хотя бы этот не про мех, узкие джинсы, краску для волос и косметику.
-Да хоть до визга поднимай, я не против, - соглашается он, выразительно глядя на тут же фыркнувшего Джэхё. Надо же, какой понятливый малый. - Ещё пожелания насчет вокала? Минхёк, тебе нормально твоя партия?
Танцор отвлеченно кивает, рисуя пальцем что-то на полу и явно находясь в другом, совсем далеком от реальности мире — Зико краем глаза различает кружочки, какие-то линии, треугольники и прочие пифагоровские наборы.
-Тангенс угла равен отношению противолежащего катета к прилежащему, - интимно шепчет Чихо ему на ухо, и тот резко подпрыгивает, ошарашенно оглядываясь по сторонам и навскидку пытаясь определить, на какой круг ада он попал. Чихо хихикает. - Не спи, я голодный. Как тебе микс на текст?
Минхёк протягивает руку к лежащему на полу неподалеку телефону Зико и нажимает на нем клавишу «плэй», уменьшая громкость и подтягивая аппарат поближе к себе. Переслушивает половину минусовой записи и неопределенно поводит плечами, не обращая внимания на фоновый ор, в котором различаются вопли Джэхё по поводу мейк-апа, радостный ржач Пио, редкие здравомыслящие замечания Кёна и высокий голос Тхэиля, который, кажется, начал разучивать песню не отходя от кассы.
-Неплохо, - говорит танцор, покусывая нижнюю губу — пагубный жест, дурная привычка, и кожа сразу пухнет, как после поцелуя. - Во всяком случае, есть простор для того, что Кён назвал «подходящей хореографией»...
-В смысле? - Зико устраивается поближе к стене и к самому Минхёку, чтобы было лучше слышно на фоне творящейся содомии. Команде, видимо, весело. Команда, видимо, сдружилась.
-Я так и вижу, как все такие мы в этом тризлоебучем мехе отплясываем брачный танец голожопых горилл, - с максимально непробиваемым выражением лица отвечает танцор, на что Чихо закатывает глаза, молится несуществующим богам Зазеркального мира теней и просит о терпении, милости и скором апокалипсисе.
Минхёк обреченно вздыхает.
-Зико, да ты не бесись, серьезно. Я Джэхё четыре года знаю, с тех пор как в университет поступил — и поверь, парень он нормальный, просто если чего в задницу залетело, так никаким циркулем не выковырять, говоря вашим, физматовским, языком. Сделаю я какой-нибудь подходящим к прикидам танец — правда не обещаю, что он будет адекватным.
Зико молчит, рассматривая потертые джинсы.
И наставляет на Минхёка палец пистолетом.
-Я же чувствую, что ты ещё что-то хочешь сказать. Так говори, пока я никого не убил — а то я щас, походу, натурально пойду вершить правосудие.
Команда, видать, действительно неплохо спелась — Тхэиль с Джэхё вовсю скулят свои партии, парочка рэперов им вторит, от души звукоподражая, и в итоге какофония звуков достигает своего апогея, откладываясь в подсознании Зико желанием уебать всех к чертовой матери.
Минхёк потирает лодыжку, которую отчего-то снова сводит застарелой болью, в теории давно вылеченной и забытой.
-Да я... Чихо, тут вообще кто-нибудь танцевать умеет?
Чихо кидает на танцора быстрый взгляд — тот замечает, но не акцентирует внимания.
-Нет, - Улыбка. - Всех учить надо, все долбоебы. Ну своих ты знаешь, а за Кёна с Чихуном знаю я.
Минхёк издает короткий рык, когда в него прилетает какой-то книгой по математике, набором которых уже начали кидаться оставшиеся без контроля адеквата припадочные — оказывается, пособие по вышке, и танцор впечатывает его в руки Зико.
-Знаешь, Чихо, я уже три года преподаю в школе искусств — там и взрослые долбоебы, и мелкие долбоебы, и гнусные долбоебы, и просто долбоебы... Но почему-то конкретно сейчас я ни черта не уверен, что смогу очередных долбоебов чему-то научить.
Зико открывает книгу на первой странице и водит кончиком указательного пальца по надписи с указанием издательства, года выпуска и именами редакторов; потом, глянув на часы, устало прикрывает глаза и — молчит, минут пять молчит, не меньше, только затем полнимая на Минхёка взгляд.
-Ну я понимаю, о чем ты. И я, Минхёк, тоже не такой дебил, каким могу показаться на первый взгляд. И кое-как попытался исправить положение...
У Минхёка почему-то ужасно свербит где-то глубоко в горле.

***
Следующий — и последний - звонок в дверь чиховской съемной квартиры настигает часов в десять вечера: темно, довольно прохладно, но уже хотя бы чуть тише ввиду того, что Джэхё успевает устать, едва ли не заснуть на плече Кёна, передав власть в содомии Чихуну, а сам Чихун, вдоволь навеселившись, с унылым видом эмоционального отката рассматривает строки «дебютной» песни и находит их ужасно смешными и нелепыми, до того смешными и нелепыми, что хочется плакать.
А Зико, стоя на пороге комнаты, напряженно хмурит брови и, крепко сплетя пальцы, держит за руку отводящего взгляд чуть растрепанного рыжего парня.
-Ой, какой милый, - тянет проснувшийся от неожиданной тишины Джэхё тоном скорее не умиленным, а каким-то задумчивым, сползая с Кёна и подходя поближе. - Цвет такой, а ещё стрелки подлиннее и вообще шикарно будет, на кота похож, красиво...
И, подойдя совсем близко и взглянув в глаза, вдруг резко отпрыгивает, глядя настороженно и — почти испуганно. Юквон отчаянно пытается сделать шаг назад, но Чихо держит крепко — и пальцы у него теплые, в отличие от вечернего сеульского воздуха.
Минхёк, все ещё сидящий, опершись спиной на стену, не двигается — только зрачки чуть расширяются, выдавая напряжение, которое, впрочем, никому не заметно.
-Ребят, - голос у Зико усталый, плюс ко всему слегка сорванный и хриплый. - Помолчите секунду, а?
Кён послушно перестает бормотать свою партию и поднимает голову — замирает, так не сказав ни слова в ответ. Только глаза чуть округляет — также, как Джэхё.
Поразительная синхронная похожесть.
-Я подумал, - продолжает Чихо, помедлив и взглянув на танцора. - Что Минхёку будет сложно одному тянуть танец — учитывая, что никто из нас и трех шагов-то нормально сделать на счету не может. И я нашел нам второго танцора.
Минхёк, опершись ладонью на стену, поднимается, делая шаг вперед — Юквон вновь молча пытается назад, но Зико упорно его не отпускает.
-Это Юквон. И... - Чихо почему-то запинается, мгновенно растеряв весь запас приготовленных слов. - Ну, он круто танцует. Правда.
Пио ненапряжно кивает, Джэхё молчит, как и Кён, Тхэиль смотрит с интересом, а Минхёк чуть — почти не заметно — приподнимает уголки губ.
-Я знаю, - негромко.
Юквон кидает на него быстрый взгляд.
-Что? - Переспрашивает Зико настороженно.
-Все в порядке, - улыбается Минхёк и протягивает Юквону руку. - Ли Минхёк, приятно познакомиться. Думаю, мы сработаемся...

***
Ещё полтора часа на то, чтобы изменить кажущиеся совсем уж нелепыми слова дебютного трека, более или менее решить вопрос с внешним видом, не задев тонких и ранимых чувств Джэхё, выслушать лекцию Тхэиля о том, что рэперы тоже не должны забывать о нотной грамоте; Юквон, сунув руки в карман толстовки, сидит на краешке диванного подлокотника и молча смотрит все это время то на Зико, но на Минхёка — и если Чихо, обнаружив в себе второе дыхание, носится по квартире, промывая мозги то одному, то другому, то Минхёк, перекидывая в пальцах брелок от ключей и задумчиво склонив голову набок, смотрит на Квона и улыбается, только сейчас понимая, кто же когда-то говорил ему о «двух дружках-рэперах», учащихся на физматовском факультете университета Кунмин.
Вот так все просто оказывается — мимо снова проносится Чихо, который и на взводе уже вроде как, но счастливо чему-то улыбающийся. И Квон улыбается ему вслед.
Только Джэхё смотрит совсем настороженно, и Минхёку, знающему его не первый год, все больше кажется, что там, в умело подведенных и оттененных косметикой глазах — ни что иное, как страх.
Юквон лишь отворачивается, закусив губу.

***

А им — снова на один и тот же номер автобуса. Ночью ещё холоднее, чем вечером — это нормально, так всегда бывает, и Минхёк тоже прячет руки в карманах.
-Не надо, Квон. Пусть все так будет... Без лишних вопросов.
И Юквон кивает.

А Минхёк думает, что мир похож на токийское метро в час-пик понедельника, когда весь японский мегаполис разом поднимается и отправляется на работу по линии Синдзюку и Маруноути — только плюнь, и попадешь обязательно в своего.
И все равно, что Минхёк ненавидит подземки и в Токио никогда не был.

Надпись #9

Надпись #9

Минхёк не помнит, наверное, ни единственного момента в жизни, когда он не смог бы понять себя самого — всегда все на своих местах, надписано, помечено текстовыделителями и проанализировано; черное к черному, белое к белому, все, что между — в порядке верной цветовой палитры.
Только в один момент все мешается, как будто кто-то резко встряхивает коробку с разложенными по оттенку конфетти.

И когда Минхёк понимает, что с этим нужно что-то делать, становится уже совсем поздно.

***
Юквон приходит в его жизнь столь же внезапно, как наступает весна — открывает дверь и без спросу входит, не постучавшись и не задержавшись на пороге. Улыбается приветливо и руки не протягивает, но смотрит как-то совсем тепло и радостно; Минхёк теряется, конечно, но улыбается в ответ — и Квон, сделав первый шаг, обнимает его невесомо, смыкая руки за спиной, и стоит так долго-долго, пока Минхёк не обнимает ответно, прижимаясь теплыми губами к горячему виску.
Юквон часто улыбается — даже, пожалуй, улыбается всегда, когда видит Минхёка, и старается дать ему тепла чуть больше, чем тот осмеливается просить — просто потому, что просить Минхёк совсем не умеет; получается лишь что-то вроде растерянных шагов назад, в никуда, смущенного взгляда, спутанных слов и нервных перещелкиваний пальцами. А Квон понимает — ему хватает одного взгляда, чтобы понять и, склонив набок голову, ободряюще сжать сухими, горячими пальцами ладонь.
Кожа у Юквона всегда температурой выше, чем у обычного человека — только кончик носа прохладный и мерзнет постоянно, если на улице около нуля по Цельсию. Минхёк тогда притягивает Квона к себе, позволяя зарыться лицом в меховой воротник на куртке, или просто греет легким прикосновением губ, пока никто не видит.
Минхёк не хочет, чтобы кто-то видел, знал — а Юквон только смотрит совсем как-то тоскливо и рано или поздно все равно отстраняется, отворачиваясь и уходя.
И убрав руки в карманы.

Юквон приходит в жизнь Минхёка внезапно, как крещенские морозы, и приносит с собой запах кардамона, вкус хорошего кофе и двух котов, дворняг обыкновенных, один из которых полосатый, как арбуз, а второй серебристый и ужасно похожий на породистого аристократа. Аристократы любят молоко по утрам, шуты полосатые уважают свежевыжатый апельсиновый; для Оскара у Минхёка всегда находится что-то, а Чихо вечно недоволен отсутствием апельсинов и лишь фыркает, когда Минхёк пытается его погладить. Юквон чуть рассеянно улыбается и только наблюдает — а Оскар к Минхёку очень быстро привязывается и практически не слезает с его рук, когда выдается возможность, в то время как Чихо мяукает недовольно, трогает лапой минхёковские джинсы и явно просит пожрать.
Квон в такие моменты радуется, что нашелся хоть кто-то, способный отвлечь внимание котов, и наскоро решает дополнительные задания по ядерной физике, углубляясь в бесконечный мир искусственного языка и чисел, которые вроде как никогда не врут.
Поглядев с минуту на отстраненного совершенно Юквона, Минхёк хмыкает и понимающе улыбается — кормит котов, поит их, купает, вычесывает шерсть, заставляет сжевать витамины, играет вдоволь какими-то разноцветными игрушками и, уложив спать, как детей, незаметно уходит, тихо прикрывая за собой дверь.
А Юквон возвращается из параллельного мира только ближе к утру — растерянно смотрит на сладко сопящего Чихо, полосатая лапа которого нагло свешивается с дивана, и аристократически замершего в клубке Оскара, благоухающего новым бальзамом для шерсти.
И становится немного стыдно — а ещё почему-то ужасно тепло.

Юквон приходит в жизнь Минхёка внезапно — приходит и остается, усаживаясь на скамейке бесконечной серо-зеленой аллеи, и смотрит на него, Минхёка, чуть насмешливо, поводя плечом, лаская прикорнувшую на коленях уличную кошку и задумчиво поглядывая на сизое небо, полотно которого несколько минут спустя прошивается золотистыми солнечными нитями, окрашивая серые деревья живительным и текучим, словно расплавленное вещество, многогранным зеленым оттенком.
А он, Минхёк, сидит на скамье напротив и долго не решается подойти — и тогда Юквон делает все сам, просто поднимаясь и ведя за собой к выходу, которого нет на самом деле, потому что бесконечная аллея не имеет ни начала, ни конца, как и любой мир, созданный воспаленным сознанием как крепость и защита, пароля от которой нет ни у кого, кроме создателя.
А у Юквона — есть, от всех защит, кажется, есть, и выход — тоже.
Выход из этой бесконечной сизо-зеленой аллеи, которая рассыпается под ногами, стоит сделать лишь верный шаг вперед.

Минхёк не замечает, как Юквон становится тем, без чего жизнь представляется все сложнее — специфические специи для хорошего кофе, музыка для композитора, слова для поэта и прозаика, числа для математиков и BB-крем для Джэхё, а ещё, пожалуй, баллады для Тхэиля. Минхёк тихо смеется над собой и говорит вслух, что бред все это, в сущности, просто накрутка, усталость, напряженный жизненный график и больная потянутая лодыжка, которая все никак не хочет успокаиваться и периодически о себе напоминает. Минхёк ищет причины по привычке поначалу в себе — не находит; затем в объективной реальности — получает игнор и посыл в далекие края; затем в реальности субъективной — выгребает из углов чулана бесконечную гору мусора и вновь возвращается к себе, но сейф «Я» уже закрыт, а причин все нет, и Минхёк с чистой совестью по привычке скидывает все на Джэхё и его бесконечные разговоры о теоретической личной жизни.
-Послушай, Мин, - говорит Джэхё однажды, задумчиво кусая конфету и рассматривая на свет начинку. - Иногда ты, сам того не замечая, выглядишь таким одиноким и несчастным, что мне хочется дать тебе копеечку. А потом отобрать, осознав, что это, может, вообще фальсификация. А потом снова дать и снова отобрать. И так до бесконечности...
Минхёк с минуту обдумывает слова, а потом, наградив друга хорошим таким пинком, отбирает коробку с конфетами.
-Никаких ликерных, обморочный. Тебя с кока-колы сносит, а тут конфеты алкогольные... И ничего я не несчастный. Понятно?
-Да понятно, понятно все с тобой, - вздыхает Джэхё, тоскливо глядя на убранную на верхнюю полку коробку. - Я крутой Ли Минхёк, вы все мне в подметки не годитесь, мне никто не нужен, Ан Джэхё, пошел в задницу, я сам спасу весь мир, а, нет, сначала завоюю, а потом спасу от самого же себя... Просто я вот чего сказать хотел: оставь в покое объективную и субъективную реальность и посмотри на самого себя — увидишь много чего интересного. В том числе и причины глобального потепления.
Джэхё собирает глазки в кучку и, осоловело поморгав, проваливается в полудрему — Минхёк с минуту перекатывает по столу алюминиевую палочку для еды и, пробубнив что-то на тему маленьких пьяниц, уходит в другую комнату.
Джэхё, мгновенно открыв глаза, совершенно трезво и совершенно счастливо улыбается, стягивая с полки конфеты:
-И нихуяшеньки меня не сносит, за собой следил бы лучше, крутой парень Я-Делаю-Рондат-А-Ты-Фуфло.

Минхёк стоит на балконе, опершись локтями на парапет, и смотрит вниз, на медленно движущийся поток автомобилей — неторопливый и вязкий, как оставшаяся после варки кофейная гуща, отливающая золотистыми всполохами в свете лампы. Слишком холодно сейчас в одной футболки, но Минхёк клятвенно обещает себе, что не зайдет в комнату, пока не найдет причин, и черта с два его кто увидит, пока он в себе не разберется. Стоит на балконе, не двигаясь, полтора часа, не обращая внимания на прилепившегося носом к стеклу Джэхё; олльчан вращает глазами и превращается в плоских блин, размазанный по стеклянной поверхности. А потом плюет на все приличия и пинком распахивает дверь, впуская на балкон комнатное тепло.
-Вот ты мудила, - говорит Джэхё просто и без предисловий, как у него часто бывает. - Когда я говорил найти причины, я не имел ввиду отморозить задницу и лишиться репродуктивной способности.
-Детей не задницей рожают, - хрипло говорит Минхёк, не глядя на Хё.
Тот кривится.
-А некоторых, мне кажется, рожают.

И после этого Минхёк почему-то перестает вообще думать о каких-либо причинах — просто посреди ночи одевается, выходит на улицу и как всегда по прямой, довольно далеко, но не сворачивая, как привычно уже.
Юквон открывает практически сразу — Минхёк же просто обнимает, не давая отстраниться, и, отпустив все же, разворачивается, чтобы уйти.
Квон, конечно, молчаливо удерживает — и за руку тянет обратно, а у ног уже сидит Оскар, задравший вверх морду с прищуренными янтарными глазами и разве что не улыбающийся длинными темным усами.

А Чихо, конечно, недоволен — ты, тупое человеческое создание, снова забыл про апельсины. Минхёк извиняется вежливо и обещает, что в следующий раз уж точно-точно, зуб даю, на что кот важно кивает — что, черт побери? - и скрывается под диваном.
-Я говорил с котом?
-Нет, - улыбка у Квона очень красивая. - Я тебе перевел.

***
Минхёк плюет на причины, вспомнив, что это, в общем-то, вне компетенции будущих профессиональных танцоров и хореографов, да и вообще не царское это дело — причино-седственные связи выявлять и анализы на десятки листов расписывать.
Минхёк плюет и просто признает — протупил, опоздал, не сумел понять, проебался. И глупо так, совсем просто проиграл в мини-раунде «Кто из нас быстрее найдет пароль к твоей базе данных».
Минхёк проигрывает даже несмотря на то, что сам пароль и придумывал — и база рушится, смешивая информацию, как будто кто-то резко встряхивает коробку с разложенными по оттенку конфетти.

А Юквон — Квон просто математик, для которого существует слишком мало паролей, которые он не сумел бы разгадать.

запись создана: 08.12.2012 в 19:04

@темы: кто-то что-то сказал?, фанфики, би эл оу си кей

---

А о снеге напоминают только картинки

Скучали? А из апдейтов только тексты, это нормально, когда сказать больше нечего.

Каждый мой поход в школу с утра (а я встаю половину седьмого, чтобы в двадцать минут восьмого уже выйти) - это излюбленная игра «прятки с лужами», в которую я безбожно проебываю все больше день ото дня. Мокро, темно - хоть глаз выколи, разъебический окраинный Ангарский, где пробоин в псевдоасфальте, кажется, больше, чем в Кировском, где это ещё считается ровненьким. У меня замшевые ботильоны, потому что для сапог ещё тепло (в самом деле, у нас 10 градусов тепла опять), и я, цветасто матерясь, наступаю ими, кажется, в феерически все лужи, которые вообще можно найти; промокаю, конечно, сжимаю зубы и клятвенно обещаю, что «хрен я ещё в школу пешком пойду, хуй я клал на ваш район».
А сегодня - ну правда было страшно. Чтобы перейти дорогу к школе через трамвайку, нужно с асфальта перейти на землю, потом через линию и только потом - дорога наверх. Земля там обычно сухая, а сегодня... Скользкая. А я по такой хуйне хожу на носочках, чтобы не вляпаться шпильками. Ну и... Стою я по уши в этом дерьме, понимая, что ещё шаг - и я наебнусь. ВСЕЙ СВОЕЙ КОРОЛЕВСКОЙ БЛЯТЬ ТУШКОЙ В ГРЯЗЬ. И я делаю шаг вперед.
На узкий бордюр. А там - проезжая часть и гигантская лужа на ней. И МАШИНА.
ЕДЕТ. ОНА, СУКА, ЕДЕТ. И я, вздохнув, отхожу в грязь. В наушниках Зико отчитывает «11:30», я медитирую и познаю дзэн.
-У тебя ботильоны чистые, - говорит Арина, встретив меня в школе.
-Только потому, что они в пизду мокрые, - отвечаю я на удивление спокойно, потому что заебало уже, правда. И только Зико начитывает «11:30»... Я повторяюсь?

Почему-то перед парой литературы я начинаю рассказывать ей отрывок из Грааля. Аньки нет, хёнчик не обращает на нас свое царско-юридическое внимание - и нас медленно, но верно упарывает, как всегда бывает. Я рандомно рассказываю про юквоновского Оскара, арт-фест и Джэхё; она слушает внимательно - я неплохой рассказчик. Нет, серьезно, это не в плане техники речи - с речью у меня беда из-за зашкаливающего количества прочитанных начиная с раннего детства книг. Техники, по сути, вообще нет - сплошная инверсия, сдвиги ударений, акценты от украинского к стебно-кавказскому, резкие нарушения манеры и все такое прочее - но я подсознательно жестикулирую, играю в игру «перекоси ебало», звукоподражаю и всячески развлекаюсь.
И меня слушают...
А потом Арина вдруг говорит - слушай, дай мне почитать.
И - мы читаем два урока подряд. Неотрывно - этот проклятый Грааль. Арину сносит со страшной силой, и телефон она мне не отдает даже под угрозой скорой смерти, а потом...
-Саш, откуда эта авторша знает наш прикол про шпинат?
И я молчу. Молчу долго так, смотрю на неё, а потом растираю пальцами правый висок.
-Это мой текст, Арин.
И у нас начинается истерика. Долгая. Хёнчик из-под очков смотрит на нас укоризненно - препод читает вслух Улицкую. Я читала Улицкую, мне не нужно.
-А я все думала, - успокоившись, говорит Арина. - Почему Зико и Джэхё здесь разговаривают ровно так, как ты в жизни.
И мне почему-то норм.

Мы читаем Грааль весь день: она - запойно, я - критически. Когда текст заканчивается, она, кажется, не может в это поверить - а потом я рассказываю ей сюжет до конца, потому что он плавит меня изнутри, как воск, и я чувствую себя в примерно такой же степени аморфной. И она говорит мне, что я маленький урод.
Я никогда не обижаюсь на это. Ведь отчасти - правда.
-Эй, Кэп, я сяду с тобой на истории, ладно?
-Окей.
-А то ж я буду скучать, как Зико по Юквону. Или Юквон по Зико.

-Я ненавижу историю также, как Оскар ненавидит апельсиновый сок.
-В тексте поднимается проблема маленького пидораса в современном обществе...
- ... А ещё одиночества.
-И загрязнения русского языка нецензурной лексикой.
-Ладно, проблема двух маленьких пидорасов в современном обществе.

-Я люблю тебя, как Юквон Зико. Нет, это так нельзя...
-Нельзя. Это слишком громко.

Вернувшись домой, я встречаю на пороге отца, который протягивает мне платежку за детский сад, деньги и извещение. З/п. Иди, дочь, получай.
А мне только одно заказное письмо шло. От Ашии. С оригиналом арта к Бомбейской истории. И я, плюнув на грязь, иду.
-Де-е-е-евушка, можно с вами познакомиться?
Хэй - две полупьяные девушки. Замедляю шаг - лолшто? Штопростите?
-Ну же, девушка...
-Нет, - стервозно шиплю я, со злости наступая каблуком в лужу и красиво разбрызгивая почти чистую, слава богам, воду. - Нельзя.
-Ну почему? - слышится в ответ разочарованное, но я уже вбегаю в ангарское отделение почты России и занимаю две очереди. В первую и в третью... Почему, блять, нельзя? А потому что.
Вы пьяные и вообще, кажется, лесбиянки. Хотя чего мне, человеку, живущему по принципу «один раз не пидорас»...

Письмо я получаю раньше, чем успеваю оплатить детский сад. Конверт формата А4, а на нем - наложенный друг на друга рисунок птиц. Сорока и питоху. Чонхун и Сынхён. И силуэта птиц на обратной стороне...
Я обнимаю письмо и улыбаюсь, как идиотка - а потом слезы на глазах, потому что вдруг как-то слишком счастливо, и сквозь бумагу просвечивает изображение Аравийского моря, бутылки молока и рыжих юквоновских волос. И силуэт карточки - потом, уже дома распечатав, я увижу там Сеёна с красными кардиналовскими крыльями. Люди на почте оборачиваются - а мне все равно.
У меня счастье. И я имею право на слезы.

Одно дело - видеть сканы. Совсем другое - держать в руках живой акварельный рисунок на шершавой слегка бумаге, чувствовать краску, цвет, само изображение... Это - волшебство. Это - больше, чем волшебство. Всю дорогу от почты до дома я даже не слушаю музыку - просто иду по лужам, не глядя под ноги, и обнимаю это письмо.
Там - Юквон и Минхёк. Там - Бомбей.
Там - то, о чем я мечтаю больше всего в этой проклятой жизни.

Там - иллюстрация к моему второму миру.
Вот и все.

@темы: кто-то что-то сказал?, формула счастья, скука по философии, би эл оу си кей

---

Мелом на Граале, ч.2

Название: Мелом на Граале
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiKwon + будут прибавляться
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор, ангст, психология, философия, недоромантика
Предупреждения: AU, сильно AU, обсценная лексика as always
Размер: все части будут драбблами-однострочниками, не связанными по смыслу. Короче, вновь цикл - хотя, может, и не настолько уж они будут разрознены...

(!)Как-то так само вышло, что несвязные драбблы повязались все каким-то странным образом, а автор _забыл_ проконтролировать себя; так что теперь, пожалуй, - встречаем сюжетно связанные однострочники, у которых будет свой логический финал.

Статус: в процессе
От автора: Я Кэп. Вопросы?



Надписи #1-4

Надпись #5

Надпись #5

-Люди его боятся, - говорит Кён однажды, а Зико только кривит губы и задумчиво качает головой, глядя куда-то совсем в сторону.

***
Чихо — из тех школьников, которые подрываются с урока сразу же после звонка на перемену, каким бы интересным ни был преподаваемый материал. История, основы религий, биология, физика, математика — даже последние две, пусть и не горячо любимые, но удающиеся дисциплины неспособны удержать Зико за партой хотя бы на секунду дольше положенного на урок времени. А физкультура — эту он вообще бы проебывал каждый божий день за милую душу, если бы не любящий попрыгать и побегать Кён.
Сколько раз Зико предлагал бегать и прыгать где-нибудь за пределами спортивного зала — Кён отказывался, отнекивался и на урок оставался, вынуждая и Чихо оставаться рядом с собой.

И сейчас — едва звенит звонок, как Чихо в стиле всемогущей матрицы в один шаг добирается до Кёна из другого конца зала, нехило въезжает в него плечом и чуть не валит на пол, не обращая внимания на неодобрительный взгляд преподавателя.
-Кён, - быстрый, тихий шепот. - Ты жрать сильно хочешь?
Физкультура сегодня — последним, а потом обычно обед. Кён выразительно изображает рвотный рефлекс.
-Не, я после сегодняшнего завтрака на еду ещё дня четыре смотреть не смогу...
-Ну и шикарно, - Зико мгновенно начинает светиться, как высоковольтная лампочка дневного освещения. - Пойдем на крышу песню порепаем? Я слова захватил, можно даже в класс не заходить. Шевелись, ёпта! В удовольствие торчать в этой тупомозглой индюшачьей толпе?
Кён отодвигает Зико и направляется в раздевалку, намеренно растягивая шаги и изредка выставляя персонально для Чихо оба средних пальца на руках.
-Мизантроп? - Хитро.
-Реалист, - коротко.
Зико одевается, как в армии — быстро, четко и почти без зеркала, разве что с волосами долго мучается перед любой отражающей поверхностью, потому что челка отросла и лезет в глаза, и её нужно постоянно поднимать, чтобы стояла торчком. Кён одевается куда медленнее, поэтому удостаивается всяческих шипений, пинков и вполне себе серьезных угроз, за которыми Чихо, как обычно, в карман не лезет. В итоге из раздевалки они выходят минут через восемь: Чихо — матерящийся и злой, как оса, Кён — снисходительно улыбающийся и довольный, что не один он морально страдает от сего дружественного союза.
Дверь на крышу почти всегда открыта — в школе немало отчаянных любителей риска, которым только в радость с утра спиздить ключ с вахты, потусить там перед уроками, а потом, заметя все улики, забыть про это место на весь день, потому что тупо некогда, и даже на переменах приходится доделывать домашние задания. После обеда те, кто остается на дополнительные занятия, обычно тоже сюда являются — поэтому Чихо и торопится, чтобы успеть первым, припереть чем-нибудь дверь снаружи и на все поползновения отвечать улюлюканьем, посылами нахуй и вполне себе реалистичными ударами по металлической поверхности двери.
На счастье, вход не заперт, и через две с половиной минуты марафона от спорт-зала до нужного места Зико с Кёном, запыхавшись, вбегают на крышу, захлопывая за собой дверь и в качестве предупреждения подкладывая вниз несколько увесистых кирпичей. Чихо, пританцовывая, выделывает какую-то херню на середине открытой площадки.
-Ни-ког-го! Идеально! Кён, тащи сюда свою задницу, я там рэпчик слегка видоизменил.
Зико взбудоражен, как всегда бывает в моменты, касающиеся текстов и читки; он подпрыгивает, роется в сумке в поисках ручки и раскидывает вокруг листы бумаги, явно ни на что не обращая внимания. Кён, скрестив на груди руки, напряженно смотрит за его спину.
-Чего ты там увидел? - Зико недовольно машет текстом перед кёновским носом и чуть ли не пар из ушей пускает. Кён только кивает куда-то в сторону.
В углу квадратной площадки, сидя прямо на бетонированной поверхности и прислонившись спиной к высокому парапету, сидит этот странный парень — кажется, его зовут Юквон.

Первое, что замечает Зико, едва увидев Юквона — его слегка смущенный, настороженный и явно растерянный взгляд, направленный ну уж точно никак не на Кёна. При этом поза — все та же идеально комфортная, раскрепощенная и расслабленная; с чуть запрокинутая назад голова, открывающая довольно бледную шею с мягким изгибом, и согнутая нога, на колене которой свободно лежит рука со множеством тонких браслетов на запястье.
Второе, что замечает Зико, едва увидев Юквона конкретно сейчас — это, черт побери, то, что даже самая простая одежда на этом мальчишке смотрится проклятущим брэндом за немереные тысячи баксов. И тетрадь по математике валяющуюся рядом тоже замечает, но уже краем глаза.
Чихо молчит, чувствуя, как Кён сзади неопределенно фыркает, делая шаг вперед.
-Что ты здесь делаешь? - В кёновском голосе нет агрессии, но присутствует то ли насмешка, то ли раздражение, то ли капля презрения. Зико чуть оборачивается, чувствуя какую-то странную неловкость.
Будто Кён этими интонациями тщетно пытается скрыть что-то непреодолимо наружу лезущее. Юквон опускает запрокинутую голову, склоняя её набок — очень легко и настолько же непонимающе.
-Имею право на ответный вопрос...
Голос у него — мягкий, скользящий, как шелк по оголенной коже, и отчасти странно мурлыкающий; не утробно, конечно, но довольно ощутимо. Юквон не обращает внимания на Кёна, глядя только на Чихо — при общей расслабленности все так же чуть растерянно и смущенно.
А Чихо словно парализует — он молчит, сжимая в пальцах помятый листок с текстом песни, где двумя разными маркерами выделены партии. Кён нервно передергивает плечами, не понимая, какого хера Зико все ещё пинками не прогнал неугодного с отвоеванной у не успевших примчаться с обеда одноклассников территории.
-Послушай, Юквон, - Кён старается говорить как можно дружелюбнее, но в тональности все равно прорывается что-то срывающееся и неровное. - Нам сейчас дохуя нужно, чтобы тут никого не было — ну дело важное и все такое прочее. Ты не мог бы свалить, а? Вернешься, когда мы закончим.
Квон, кажется, Кёна и не слушает — только опускает взгляд на сложенные ладони, выпрямляя ноги и отряхивая джинсы на коленях от несуществующей пыли. Кён знает, что Юквон не станет спорить — давно перестал вообще хоть сколько-нибудь контактировать с одноклассниками; и правда — тот, подобрав тетрадь и сунув её в сумку, легко поднимается, не касаясь руками бетонированной поверхности, и направляется к двери, слегка задержавшись у выхода и обернувшись.
Чихо не оборачивается, но взгляд чувствует — внутри что-то мгновенно обрывается резким, леденящим и парализующим нервные окончания страхом, который на мгновение задерживает дыхание и заставляет сердце сбиться с ритма. То лишь секунда; затем страх проходит, будто его и не было, и непродолжительный вакуум наполняется до странности уютным теплом, которое устраивается в нем, Чихо, так, словно всегда здесь жило.
Тихо хлопает дверь — Юквон уходит, осторожно за собой её закрывая.
Зико без раздумий садится на голый бетон и скрещивает по-турецки ноги, глядя в одну точку.

-Кён?..
-М-м-м?
-Зачем ты его прогнал?
Кён вздрагивает от неожиданного, вообще внетемного вопроса и замирает, склонив набок голову — а потом встряхивает ею, словно освобождаясь от ненужных мыслей. Строчку за строчкой перечитывает слова в своей партии.
-А нахуя он тут? Мне показалось, что ты репетировать хотел, а не на каких-то инопланетян любоваться. Да и вообще...
-Что «да и вообще», Пак Кён? - Тихо спрашивает Чихо, усиленно глядя в сторону, и только сейчас Кён замечает, насколько тот зол и раздражен. - Что «да и вообще»? Я тебе вопрос прямой задал — ты нахуя финтишь ушами?
Кён раздраженно фыркает, сует лист с текстом в сумку и, выпрямив ноги, закидывает руки за голову, щурясь на яркое солнце. Глаза режет, но потерпеть можно — зато потом наркоманские картинки перед глазами бегают в виде всяких неоновых пятен. Интересно понаблюдать.
-Ой, блять, как будто я у тебя последнюю девчонку из-под носа увел. Птичку жалко, что ли, стало? Так пойди, догони и предложи встретить вместе старость, раз кол сочувствия встал, простите мне мой французский, конечно.
Кён не знает, что заставляет его так реагировать — разве что та постоянная настороженная неприязнь к этому странному парню, который с первого года обучения здесь прячется на угловой задней парте, на время ланчей пропадает в неизвестном направлении, а от физкультуры имеет годовое освобождение с обыкновенной сдачей рефератов на спортивные темы. Кён не знает, да, но ожидает от Чихо конкретных пропиздюлин за свои слова.
А тот только отворачивается и молча складывает свой лист и так, и эдак, делая из него в конце концов самолетик и запуская с крыши вниз.
-Кён, - тихо говорит Чихо лишь спустя долгие пять минут. - Расскажи мне про этого Юквона. Кто это? Какого хера вы все так к нему относитесь?
Делает паузу, рассматривая пальцы.
-Давай, поработай немного девочкой-сплетницей для человека, который на прошлой контрольной за тебя решил две системы неравенств.
Кён фыркает.
-Кён...
Тот закатывает глаза, а Чихо раздраженно пинает ногой белую сумку.
-Господи, да нахера он тебе сдался? - Спрашивает Кён в энный раз, а Зико только плечом дергает и елозит по бетонированной поверхности, явно намереваясь устроиться поудобнее и надолго.
-Я ненавижу повторяться, а ты меня заставляешь.
-Ну?
-Он не индюк, а мне интересны те, кто не являются этими бесполезными хуйлами. Оки-доки?
Кён вздыхает.

-Люди его боятся.
Зико молча кривит губы, глядя куда-то в сторону, и не говорит ни слова ещё долго — будто переваривает совсем прогнившую и просроченную информацию. На Кёна переводит взгляд только спустя минуту.
-Дальше.
У Кёна такой вид, будто он до крайности сильно хочет переебать другу по загривку, отрубить, оттащить с крыши вниз, отвести под ручку домой, напоить снотворным и заставить отсыпаться пару суток, чтобы пришел в себя и не молол всякую чепуху. Тот факт, что Зико кроме слова «дальше» ничего не сказал, Кёна волнует мало. Впрочем, заявление о двух решенных системах неравенств — это вам не шутки, так что он решает не пинаться копытами.
-Он учится здесь с самого начала средней школы, как и я, - говорит Кён глухо, переворачиваясь на живот и укладывая подбородок на кисти рук. На нагретом солнцем бетоне довольно тепло, пусть и твердо порядком. - И знаешь, честно вот — все, что я помню с того времени, это первое математическое тестирование после младшей, чтобы определить уровень знаний и отправить в нужную группу. Он тогда первый все решил — и... Все верно. У него учителя спрашивают, мол, как ты это сделал или вот это, а ещё вот это и это... А он улыбается и говорит, что не знает — а по нему, блять, видно, что он реально не знает, как это сделал. Решения идеальные, самые короткие пути — поверь, некоторые наши до сих пор ебутся с подобными заданиями, а там — ученик средней школы. Штоблять? Это все, что я помню сначала. Ну и то, конечно, что его по первой не любили только за эти финты — а потом просто начали опасаться.
Кён умолкает на секунду, а Зико задумчиво растягивает языком жевательную резинку, никак на вид не реагируя.
-Не знаю, как это произошло — слухи пошли какие-то странные, вроде как в младшей школе на его глазах три одноклассника погибло или что-то в этом роде. Ну в том плане, что во время смерти каждого из них он рядом был. Но и про это потом перестали говорить, пусть и не забыли — только чувство страха подсознательное появилось, как будто рядом с ним что-то поганое постоянно находится. Честно, Чихо — хрен его знает, у меня у самого холод по позвоночнику, когда я к нему близко нахожусь. Такие дела...
Зико надувает большой пузырь из резинки и профессионально четко лопает его, умудрившись не измазаться в сладости. И смотрит на Кёна — выжидающе.
-Он и сам на контакт не шел — видимо, понимал, в чем дело. Ну или элементарно догадывался, что не прокатит фишка с собственной инициативой. Понятное дело, что такие слухи — они сразу и по всей школе. С тех пор открыто на него никто не наезжает, но стороной всякий обходит — мало ли, вдруг копыта откинешь, как те трое пацанов в младшей школе. Вот и все...
Чихо ждет, пока Кён добавит ещё что-нибудь — но тот даже не делает попытки просто потому, что сказать больше нечего. Только лежит по-прежнему на животе, прикрыв глаза, и, видимо, пытается избавиться от вязкого и навязчивого ощущения не то страха, не то неприязни.
Зико не осуждает — лишь качает головой без единого слова, странно потухшим, словно бы неживым взглядом изучая мелкие пробоины внизу, забитые мелким песком цвета стали вперемешку с ржавчиной. Вставая, Чихо перекидывает через правое плечо сумку, предварительно отряхнув её от отпечатка кроссовка, и поправляет на бедре, чтобы не мешалась.
И позволяет себе только одну фразу:
-Ну и придурки вы все. Пошли? На завтра ещё доклад по зоологии писать.

***

Кён вспоминает об этом только тогда, когда они уже подходят к подъезду его дома — Чихо живет дальше на один квартал и часто забегает в кёновский двор погонять на качелях или железной вертушке.
Как дитя малое, ей-богу.
-Эй, Чихо, ты же текст своих партий с крыши выкинул. И как теперь?
Зико, остановившись, слегка оборачивается, глядя на Кёна через плечо чуть насмешливым, с извечным прищуром пытливым взглядом.
Усмехается, взмахивая рукой и направляясь к выходу со двора.

-Кён-а, ты правда думаешь, что я не помню того, что создал сам?

Надпись #6

Надпись #6

А Юквон попросту и не помнит, когда у него в квартире в последний раз бывал кто-то, кроме него самого и разносчика пиццы, да и то — лишь на пороге.

***
-Надеюсь, у тебя нет аллергии на шерсть, - говорит Квон, поддерживая бедром сумку и роясь в ней на предмет ключей от квартиры, а потом долго ковыряется в замке, потому что на лестничной площадке ещё позавчера перегорела лампочка, и никто не удостоился её сменить. Минхёк качает головой в ответ на реплику и заинтересованно заглядывает за плечо Квона, когда тот, наконец, отпирает дверь.
-Нет, нету, а чего такое? - Успевает он спросить, делая шаг за порог и окидывая коридор первый беглым взглядом.
Впрочем, это все, что он успевает сделать до того, как ему в ноги кидается что-то шипящее, пушистое и даже по запаху теплой шерсти ужасно наглое, настырное и движущееся со скоростью, близкой к скорости света. Минхёк теряется и делает пару шагов назад, чуть ли не натыкаясь спиной на вешалку с несколькими легкими куртками.
-Эй, мелкий, канай отсюда, я, кажется, тебе разлитую миску молока ещё не простил — хер ли ты не в углу?! - Юквон шипит и сгребает в охапку тонконогого и длинноногого короткошерстного кота той бесподобной дворовой породы, что можно встретить почти в каждом квартале и опознать по серо-черным арбузный полоскам по всему телу и даже на хвосте. Кот брыкается, вырывается из рук, вращает большими желтыми глазами и шевелит ушами со странными рысьими кисточками на концах. Юквон, привычный, видимо, к подобным финтам, открывает дверь в ванную и запускает животное в свободное плавание по кафелю, щелкая замком.
-Извини, - Минхёку, слегка смущенно. - Он просто по-прежнему не особо любит гостей. Хотя, будто он когда-то их видел...
Минхёк, которому отчего-то становится неудобно, растерянно улыбается, качая головой — мол, чего ты, в порядке все. Квон стягивает в себя куртку, оставаясь в одном пуловере, и кивает на вешалку.
-Вот сюда можно. Проходи, что ли, в зал — я пока сооружу что-нибудь на кухне, если у меня вообще, конечно, хоть что-то осталось, - хмыкает Квон, одним плавным и незаметным движением исчезая за поворотом и оставляя Минхёка в одиночестве. Слышится скрип кошачьих когтей о дверь ванной и утробное, недовольное мяуканье.
Минхёк, хмыкнув в теоретический ответ, отчасти неуверенно проходит в самую большую по площади комнату — щелкает выключателем, в сумраке различая только смутные очертания, и осматривается, присаживаясь на подлокотник низкого длинного дивана.
Зал — светлый сам по себе и выполненный в светлых бело-бежевых тонах, комфортный и в крайней степени минималистичный. На бесшовном паркетном полу светло-древесного оттенка ничего, кроме небольшого по площади пушистого ковра в середине, из мебели только низкий стеклянный столик, столь же низкая полка под телевизор, белый диван, напольная ваза и высокий узкий шкаф для книг и других принадлежностей, такой же стеклянно-невесомый, как и все вокруг. Создается впечатление до нереальности открытого пространства — даже несмотря на то, что в комнате нет зеркал.
И подушек много на полу — в основном, вокруг столика с забытым на ним пособием по высшей математике, полупустой чашкой чая и листом с каким-то незаконченным карандашным чертежом. В воздухе витает аромат, чем-то напоминающий запах новой, недавно отпечатанной книги. И испарившегося зеленого чая.
Минхёк только спустя мгновение замечает, как из-за угла комнаты выруливает нечто и легким прыжком оказывается у него на коленях — то гладкий и короткошерстный, монотонно серый кот с темно-янтарными глазами и узкой, меньше половины миллиметра, вертикальной полоской зрачка. Меньше, чем первый, но чуть плотнее и явно если не добрее, то уж точно спокойнее. Минхёк, протянув руку, осторожно гладит кота пальцами по загривку, пока тот настороженно топчется на его джинсах и явно строит себе гнездо «на поспать».
-Эй, тебя как зовут? - Тихо спрашивает он, а кот, улегшись наконец, поднимает морду и смотрит на него долгим и отчего-то — как кажется Минхёку — презрительным взглядом. Становится неуютно; ситуацию недопонимания спасает Юквон, вошедший в зал с небольшим подносом и тут же поставивший его на пол за неимением других поверхностей.
-Уже познакомился с Оскаром? - Усмехается он, потрепав кота против шерсти. Тот, видимо, недоволен, но молчит и на хозяина не покушается.
-Оскар? - Переспрашивает Минхёк рефлекторно, наблюдая, как кот — ей-богу! - фыркает все также словно бы презрительно и утыкается носом в лапы.
Юквон кивает.
-Ага. Мне он на Уайльда показался похож — такие дела. Базируйся на пол, тут всяко удобнее, все равно с подогревом. Извини, кстати — кофе у меня нет, так что только чай...
Минхёк не в претензии — кофе он не пьет уже очень давно и принципиально, в отличие от Джэхё, который лакает его литрами в течение дня.
Квон не лукавит — на полу действительно почему-то мягче и удобнее, а ещё на порядок теплее, чем на диване, поэтому Минхёк устраивается, опершись спиной на диван, и прикладывает ладонь к паркету, чувствуя, как вверх поднимается генерируемое встроенными механизмами тепло. Оскар, подумав, тоже спрыгивает вниз и сворачивается компактным клубком.
-А того, первого как зовут? Которого ты в ванной запер?
Юквон лежит на полу, вытянувшись во весь рост и закинув руки за голову, и задумчиво рассматривает потолок, выплывая из своих мыслей только при минхёковском вопросе — весь день вообще странно тихий, неактивный и уставший. Видимо, перезанимался.
-Полосатого-то? - Квон хмыкает. - Чихо его зовут, мелкого. Хотя как мелкого — два с половиной года отроду, пора бы ума набраться.
Словно в подтверждение сказанного из коридора доносится протяжный вой, явно не похожий на обычное кошачье звуковое сопровождение. И скрежет, словно по металлу.
Юквон меланхолично зевает, приподнимая брови.
-И как ещё сказать — закрыл. Минут через пять он активирует все свои моральные силы и явится мстить. Ты убрал кроссовки?
Минхёк чуть не обливается горячим, как огонь, явно правильно заваренным зеленым чаем с экстрактом манго и маракуйи.
-Н-нет.
-Мне вставать лень, тебе, видимо, тоже, поэтому будем лелеять надежды, что с прошлого раза он забыл, как правильно гадить в обувь.
Вставать действительно лень, и Минхёк только закрывает глаза, когда вниз по горлу скатывается упругая горячая волна, быстро согревающая все тело до кончиков пальцев и расслабляющая, кажется, чуть больше, чем нужно; Квон легко улыбается одними уголками губ, прищурившись и мурлыкая под нос какой-то ненавязчивый мотив. Времени — около девяти часов вечера, и на улице почти совсем темно, только проезжающие автомобили то и дело озаряют вечерний полог неоново-ксеноновыми вспышками.
Минут через десять скрежет в коридоре сменяется звуком пары ударов чего-то мягкого о деревянную поверхность, трубным счастливым воплем и цоканьем длинных когтей по паркету. В зал пулей влетает освобожденный полосатый кот, от неожиданности проезжаясь лапами по скользкой поверхности пола и спотыкающийся только о ковер.
Туда Чихо благополучно и наворачивается мордой вниз — феноменальная неуклюжесть для представителя семейства кошачьих.
-Чихо-я, - зовет Юквон негромко, и Минхёк чувствует, как в его голосе кроме усталости проявляется ещё что-то легкое, неуловимое и незаметное почти. - Чихо-я, маленький, иди ко мне.
Кот, фыркнув, вытягивается полосатой стрункой у границы ковра с паркетом и не откликается — только кончик хвоста подрагивает, будто отгоняя невидимых насекомых, да кончики острых ушей, как локаторы, улавливают частоту звуковых волн. Квон выгибается, чтобы взглянуть на кота — пластика ничуть не хуже кошачьей.
-Чихо-я, - мягко, тепло, уютно. Минхёку кажется, что он совсем лишний здесь — здесь, сейчас, вообще в этом мире, этой параллельной обыкновенному течению жизни реальности. Юквон совсем неуловимо улыбается, когда кот, притихнув, осторожно укладывается на его груди, вытягиваясь все той же излюбленной стрункой и утыкаясь влажным носом в область шеи — тихо и утробно мурлыкает, прикрыв большие ярко-желтые, с широким вертикальным, но из-за ширины больше напоминающим сферу зрачком.
Юквон кончиками пальцев зарывается в мягкую короткую шерсть, а Минхёк задумчиво смотрит на печенье, думая, что ещё неплохо бы чаю.
-Возьми мой, - словно читая мысли, предлагает Юквон. - Я все равно не особо хочу. Разве что остыть мог.
Не остыл — все ещё горячий, на грани горячий.
-Ты один здесь живешь? - Спрашивает Минхёк, чтобы хоть как-то вернул атмосферу настоящей, а не сотканной необъяснимым теплом реальности. - Красивая квартира.
Квон слегка кивает.
-Да, один. Осталась после смерти матери два года назад.
-Прости, - Минхёк отводит взгляд. - Я не знал.
Квон щурится и обеими ладонями проводит по шерсти кота, отпуская его — Чихо, встряхнувшись, бодро скачет к спокойно посапывающему Оскару и задирает его лапой, пулей вырываясь в коридор. Оскар, продрав глаза, презрительно осматривается по сторонам и мягким, расчетливым шагом направляется следом — Минхёку почему-то кажется, что кто-то сейчас отхватит конкретных таких пинков.
-Ничего страшного, откуда ты знать-то мог, - Квон позволяет себе бесцветную полуулыбку, замолкает и прикрывает глаза, замирая разом и совсем естественно.
Шарнирная кукла авторства неизвестного, но умелого на грани с фантастикой мастера.
Минхёк чувствует в горле то ли ком, то ли ожог от горячей жидкости — скребет, жжет и ужасно давит; он, не двигаясь, наблюдает, как слегка дрожат опущенные ресницы Юквона — значит, в сознании, значит, в порядке, значит, реальность. Минхёк упускает момент, когда Юквон открывает глаза и смотрит на него долгим, пытливым взглядом, полным то ли тоски, то ли просто серой грусти — а может, тяжестью чего-то невысказанного и застарелого.
Минхёк только молчит — ничем другим он помочь не может.
-Она на моих глазах умерла, - вдруг говорит Квон тихо. - Как и отец шесть лет назад. Я рядом был — на расстоянии вытянутой руки.
Юквон перекатывается на живот и прячет лицо в высоком ворсе ковра — сердце стучит, словно с цепи сорвавшееся, и сбивается в нужного ритма, вызывая обыкновенную колкую боль в груди и круги перед глазами. Он не знает — да, черт побери, действительно не знает, зачем и почему сейчас все так откровенно.
-Как и три одноклассника в младшей школе. Хреново, правда? - Голос звучит глухо, словно откуда-то из-под земли. Глубоко. - Но знаешь, Минхёк...
Квон вновь укладывается на спину и чуть приподнимается на локтях, заглядывая Минхёку в глаза.
-Знаешь, оно все равно все забывается. Время — вот такое, да, правда способное что-то, да залечить. Может — не полностью, но в процентном соотношении ожога становится меньше. Главное, продолжать жить дальше...
Минхёк осторожно ставит кружку, ещё сохраняющую тепло, на поднос — Юквон протягивает руку и пальцами касается её поверхности.
-Ведь наверное те, кто был рядом, явно не были бы рады, узнав, что мы опустили руки. Такие дела.
Вновь — цокот когтей по паркету, скольжение, полосатый снаряд со скоростью света и степенно следующий за ним кажущийся маленьким оплотом пафоса Оскар. Чихо, оббежав собрата по корявой синусоиде, забирается на живот Юквона и, свернувшись калачиком, прячет нос в подрагивающем кончике хвоста. Оскар трется усами о ладонь Минхёка, требуя ласки.
-Ты меня извини, совсем в меланхолию скатился, - чуть вздыхает Квон, виновато улыбаясь. - Просто день такой странный — наверное, в универе перезанимался. Сессия — фур-фур какое дело, ну ты понимаешь.
-Это да, - Минхёк пробует потрепать Чихо по загривку, но получает лапой по пальцам — слава астралу, что без когтей хотя бы. - У тебя она когда кончается? Мы могли бы почаще заниматься.
Квон задумчиво прикусывает губу, покачивая головой из стороны в сторону и вспоминая расписание.
-Дня через четыре. Блин, это было бы дофига здорово. Один черт — мне на выходных делать нечего, я мог бы на воскресную группу прийти. Стой, сейчас. Оскар, где мое расписание?
Кот, подняв морду и отлипнув от Минхёка, разворачивается к хозяину задом и дергает хвостом, всем своим видом словно бы говоря, мол, эй. Парень, ты чего, охренел что ли вопросы такие неприличные задавать. Юквон, заметив это, бесцеремонно тыкает кота пальцем в нос.
-Не гони, ты о него в прошлый раз когти точил — думаешь, я не видел, что ли? Тащи сюда — или говори, где зарыл.
Минхёк недоуменно моргает, переводя взгляд с Юквона на серого кота и обратно — кот склоняет набок голову и мяукает громко, отрывисто и практически на ультразвуке. Квон морщится.
-Пиздишь, как дышишь, Чихо не брал — он больше пособия по наноэлектронике любит. Оска-а-ар...
Оскар, вспрыгнув на диван, забивается в угол и сматывается там в компактную катушку, оборачиваясь длинным холеным хвостом и разве что на бантик не завязываясь, как подарочная коробка. Минхёк шарит рукой, пытаясь отыскать развинтившуюся и укатившуюся в дальние дали челюсть.
-Квон.
Тот, не слушая, пытается выкурить Оскара с дивана.
-Квон.
-Чего? - Юквон оборачивается, посасывая укушенный указательный палец и слизывая с него сочащуюся струйками кровь. Минхёк трясет головой.
-Ты сейчас с котом разговаривал?
-... Нет. Вообще нет — о чем ты? Я молчал.
И смотрит невинно так, наивно и — чуть испуганно. Минхёк, правда, с детства чересчур внимательный — от него этот странный смешанный взгляд не укрывается, и он поднимается, присаживаясь на диван рядом с Юквоном, который разве что в узел не завязывается, чтобы вытащить кота с мебели, на которой тут же остается серая шерсть. Чихо с пола за этим делом наблюдает весьма индифферентно и с истинным кошачьим похуизмом.
-Юквон.
Квон обреченно вздыхает, скрещивая на груди руки и откидываясь всем телом на спинку дивана.
-Ну.
-Он тебе отвечает?
-Они оба мне отвечают.
Минхёк, помедлив, кивает — а потом прячет лицо в ладонях.

-Ли Минхёк! Хватит ржать! Не смей, я тебе сказал! Фу, Чихо, моя нога тебе не ковер, хорош по ней ползать, Минхёк, блять!
-Я не ползаю, - отвечает Минхёк запоздало, даже не думая вообще смеяться, а лишь глядя на Квона со смесью удивления и — тепла?
-А я и не тебе, - мгновенно, как шарик гелиевый, сдувается Квон, отпихивая котов от дивана и смирно складывая на коленях руки. - Ещё б ты ползал, вообще офигели, вы, трое, просто не могу я с вас, блин. Ну вот и все... Теперь ты думаешь, что я шизофреник.
Минхёк, потянувшись к подносу, цепляет печенье и примирительно протягивает его Юквон. Тот, подумав, берет его зубами прямо из рук и неторопливо жует.
-Хотя, может, оно и верно, - добавляет Квон негромко. - Оскар, тащи расписание, заебал. Я тебе серьезно — в следующий раз с Чихо в ванной запру и наполнителя в туалете не оставлю, ясно?
Как ни странно, угроза свое дело выполняет на ура — спустя минуту Оскар протискивается в комнату с потрепанным разлинованным листком в зубах и снова удаляется вон, подняв хвост трубой. Минхёк, лежа на спине, смотрит на Юквона с еле заметной улыбкой в уголках губ.
Тот смущается.
-Через три дня, - нарочито громко и уверенно, чтобы скрыть растерянность. - Через три дня заканчивается. Нет, Чихо-я, не дам — расписание тебе не игрушки. Да, Оскару — игрушки, а у тебя пособие по электронике есть...
Минхёк только улыбается теперь уже во все тридцать два, заставляя Юквона краснеть, сливаясь цветом скул с оттенком волос, и отчаянно, но беззлобно сердиться — а потом, склонив голову, заглядывает в его глаза, протягивая руку.
-Ну, Квон. Ну ты чего. Научишь?

***
Чихо недовольно шипит и толкает мордой руку Юквона, когда тот наливает молоко из бутылки в специальную темно-зеленую кошачью миску; Оскар на полосатого едва ли не залезает, стремясь добраться до молока, а Минхёк с интересом наблюдает, сидя за кухонным столом и подперев руками подбородок.
-Чихо-я, оставь, сейчас и тебе будет, Оскар, дуй сюда, иначе будешь слизывать с пола, как утром, - Квон один, а котов двое, и перевес явно на стороне животных. - Прикинь, этот клоун — ну, Чихо — с утра назло миску молока разлил, даром что ненавидит молочные продукты. Лишь бы серому нагадить...
Минхёк фыркает — ему почему-то кажется, что полосатый кот ему подмигивает с противоположного края стола.
-А ты чего любишь, ушастый? - Спрашивает он кота, но ожидаемо отвечает ему Юквон.
-Сок. Апельсиновый. Ужасное животное...
Чихо утробно мурлыкает едва ли не на полкухни, когда Квон во вторую миску наливает холодный апельсиновый сок, и неслышно — надо же, умеет быть изящным, когда надо — спрыгивает со стола. Юквон улыбается, глядя на полосатого — сумесшедше тепло и с той неуловимой, написанной на радужке глаз любовью, которую всегда до безумия сложно заметить, но которая там живет всегда.
Может, конечно, не всегда - с какого-то определенного момента.
Так бывает.
Минхёк кидает взгляд на часы, с трудом разрывая вновь разливающийся в пространстве полог иррациональной реальности — уже, оказывается, за полночь, и автомобилей за окном все меньше, все меньше неоново-ксеноновых вспышек и шуршания шин. Идти до дома несложно — по прямой и без поворотов, но довольно долго; идти домой — почему-то не хочется.
Хочется остаться в этой ирреальности. Сотканной чужим — чужим? - теплом, запахом молока, апельсинового сока и новых, недавно напечатанных книг. Минхёк на часы смотрит долго — полторы, две, три минуты.
-Если хочешь, - тихо говорит Квон вдруг, выводя кончиками пальцев сплетающиеся узоры на деревянной поверхности стола. - Оставайся. Одна комната всегда свободна. Коты туда не ходят...

Оставайся.
Юквон, а ты ведь тоже кот?

Надпись #7

Надпись #7

Когда в дверь стучится меланхолия, по горло завернутая в шарф раздражительности, Зико не может удержаться от мысли, что жизнь его — редкостное дерьмо ввиду того, что друзья — козлы, университет — помойка, наушники — фонят, а на шее вместо баб почему-то виснут мужики.

***
Последние месяцы не менее последнего школьного года выдаются сумбурными — Кён все чаще сбегает куда-то с девушками, которых Чихо никак, кроме словом «бабы», определить не может, учителя звереют в преддверии выпускных экзаменов, а родители грозятся приехать в Сеул, если ещё раз он, никчемный ребенок У Чихо, посмеет сбежать с физкультуры или продинамить семинар по праву.
-Да ебал я! - Вопит Зико, от души швыряя учебники на пол, прыгая на них массивными спортивными кроссовками и с чувством выполненного долга заталкивая тетради под кровать. Кён качает головой и углубляется в подготовительные пособия по математике, а Зико презрительно ржет.
Нервно так, с надрывом — почти истерически. И на следующий же день заявляет, что «хуй я клал на ваш физмат, поступаю на вокально-продюсерский».
И все идет под откос.

Безоговорочный провал на продюсерском, скандал и окончательный разрыв с родителями, скорый поиск подработки на оплату съемной квартиры, половина лета впроголодь и почти всем комплектом заваленные экзамены, кроме физики и математики. Кён не выдерживает — психует, бьет, кажется, в глаз, а то и в оба, и почти за шкирку тащит бессознательного из-за слишком больших нагрузок на нескольких работах друга в университет Кунмин, куда сам неделей ранее подает документы за физмат — Чихо со своими результатами проходит на бюджетное место без вопросов, и все, кажется, налаживается, когда объявляют размеры стипендии. Чихо со спокойной душой вычеркивает из списка подработку разносчиком флаеров, официантом в низкопробной пиццерии и мойщиком автомобилей; оставляет только излюбленное «консультант музыкального магазина» и пять-шесть выступлений в клубах с рэп-программами. Благодарит Кёна и, вдруг взяв себя в руки, начинает учиться; к родителям, впрочем, под крыло так и не возвращается — потом уже скажет, что «это, оказывается, было навсегда».
Колесо жизненной где-то фортуны, а где-то её зеркального отражения проворачивается с невероятной, запредельной скоростью, и Зико часто не успевает уследить за стремительно меняющей пейзажи вокруг реальностью; в такие моменты он садится за кухонный стол, вырывает лист из тетради по английскому — обязательно в линию! - и пишет на нем первое, что приходит в голову. Затем — второе, третье, четвертое; далее — без рифмы и мысли, просто пишет, чтобы перечитать потом и понять, что все уже давно зарифмовано, и нужно поправить лишь несколько слов да вписать пропущенный знак препинания. Часто в таких проворотах фортуны тексты выходят невероятно яркими — всеми оттенками и тонами серого. И Чихо убирает их «в стол», чтобы больше никогда не вернуться, а только закрыть глаза, терпеливо подождать, пока мир вокруг перестанет крутиться, и, открыв, вернуться из ирреальности и увидеть перед собой ругающегося Кёна, неумело пытающегося приготовить хоть что-нибудь на пожрать и пробующего влить в Чихо хотя бы кружку растворимого кофе.
-Ты выглядишь, как зомби.
-Спасибо.
Чихо часто закрывает глаза — в такие моменты приходит удивительное, теплое успокоение, целебное и хоть немного замедляющее все то, что увеличивает ток крови в венах, вызывая неровное дыхание и темные круги на внутренней поверхности век. И открывая, все так же видит Кёна — только его, пожалуй, ведь больше не осталось никого.
А один раз — задумчиво улыбающегося Юквона.

Чихо замечает его в аудитории университета только на второй день учебы — все также, как и в школе, на последнем ряду где-то совсем сбоку. Отчасти скучающий вид, как всегда простая, но выглядящая брэндом одежда, практически пустой лист перед глазами — на лекциях пишет довольно мало, предпочитая потом систематизировать материал собственноручно. Именно в этот момент Зико не может прогнать мысли, что Юквон — та вторая оставшаяся от прошлой жизни нить, неумолимо напоминающая, что было все-таки что-то до, была какая-то жизнь, мечты какие-то и стремления; Зико, обернувшись и подперев подбородок ладонью, долго на Квона смотрит и пытается понять — почему же, почему, черт побери, эту нить не хочется рвать и жечь, как все остальные подобные. Как кёновскую, к примеру, рвать не хочется, так и эту, рыже-красную — так отчего?
Юквон ходит на занятия каждый день без пропусков, и Чихо однажды просто садится в один ряд с ним, но на другой конец — и всю пару, улегшись на руку, смотрит тоскливо в его сторону, ощущая то невыносимое, родственное боли чувство, появляющееся при любой мысли о том, что сейчас все могло бы быть иначе. Чихо мечется и не знает, кого винить во всей этой хуеверти — то ли смену школы, то ли родителей, то ли учителей, то ли трудный возраст, то ли... Самого себя. Юквон ловит взгляд Зико и замирает на мгновение — а потом отворачивается, сжимая пальцами белую ручку, прочерчивающую на листе длинную кривую линию.

Зико знает, что Юквон готовился поступать в Корё — самый, пожалуй, престижный частный университет Сеула. Поговаривали, что денег у его родителей вполне хватит, чтобы обеспечить учебу, да и с такими знаниями у Квона особых проблем не будет; после объявления результатов, среди которых у Юквона оказался наилучший, все слухи лишь подтвердились, а отношение, и без того дерьмовое, стало совсем гнусным. Юквону, впрочем, было все равно — а на выпускном вечере он пять минут постоял у входа в арендованный банкетный зал и ушел, так и не сказав никому ни слова.
Кроме.
-Удачи тебе, У Чихо.
А Чихо пьяный был — в стельку пьяный, и ничего не помнил.
И уже в то время знал, что провалил вступительные экзамены на продюсерский.

А Кён все пропадает с этими проклятыми бабами. А у Зико вид такой, что университетские студентки предпочитают обсуждать его в приватной обстановке, опасаясь жестокой и изощренной расправы.
Только на седьмой день учебы Чихо плюет на все и с грохотом обваливается на соседний всегда свободный стул рядом с Юквоном — и, скрестив руки, долго хмурым взглядом изучает одну точку прямо перед собой.
-Словно бы и школу не заканчивали, - говорит Зико наигранно наплевательским тоном. - Привет, что ли, Ким Юквон.
Квон вертит в пальцах ручку и на Чихо старается не смотреть.
-Да, привет. Словно бы и не заканчивали...
Голос — мягкий, переливающийся и странно мурлыкающий, не утробно, конечно, но это заметно. И страха, как тогда, на крыше школы, уже нет — а вот поселившееся тепло оживает, потираясь пушистой кошачьей мордой о неравномерно бьющееся сердце.

-Ты ведь в Корё поступил на физмат, нет? А теперь чего?
Зико всегда задает вопросы не в лоб, а в глаз — и Квон, опустив плечи, вновь отводит взгляд, откидываясь спиной на стул. Аккуратные, чуть влажные губы искривляются в горькой, презрительной усмешке.
-Мало ли, куда я поступил. Жизнь распорядилась по-своему...
Чихо кивает, не испытывая желания ни иронизировать, ни выливать литры сарказма, ни просто насмехаться. Только соглашается молчаливо, выстукивая пальцами какой-то ритм на крышке парты.
-И все-таки, - говорит он на прощание, защелкивая замки на белой сумке. - Я не представляю, что могло заставить человека, поступившего в самый охуенный колледж города, перевестись в этот индюшатник.
Квон не отвечает — и уходит, не попрощавшись.

А на следующий день спокойно признается Чихо в любви.

***
Зико всю ночь не спит, ворочается в кровати и думает, что это, наверное, чертовски неправильно — не испытывать возмущения и отвращения к подобному заявлению от Юквона. Причем именно, мать его, от этого странного придурка, а не от кого-то там другого — Чихо, сколько себя помнит, частенько высмеивал краснеющих девочек, признававшихся ему в любви. Они мялись, как пластилин, шаркали ножками, приподнимали школьные юбки, стреляли неумело накрашенными глазами и пищали противными, как у пятиклассниц, «кокетливыми» голосами. Зико это ужасно выбешивало — он плевался ядом, оскорбительно ржал, как конь, и на следующий день не удостаивал кокеток ни единым словом, кроме рефлекторных подколов и фырканья.
А Квон прост, как десять вон — я тебя люблю, если тебе это интересно. А Зико внезапно беспомощен, как щенок, свалившийся в озеро и не умеющий плавать — просто парализованный, обезмолвленный и не находящий в себе сил привычно догнать, надавать по загривку, осмеять и навсегда выгнать из жизни как непригодный для деятельности материал.
Зико просто стоит, опустив руки, и моргает смешно и глупо — Квон не сдерживает улыбки, и, протянув руку, осторожно касается пальцами его скулы.
И поспешно сбегает, всю следующую неделю не появляясь в университете.

Чихо бесится, матерится сквозь зубы, не обращая внимания на трясущего головой Кёна, пытающегося понять, какое очередное шило залетело в неугомонную задницу его друга; всю неделю ходит дерганый, как черт, зарабатывает себе два круга под глазами из-за недосыпания, один — из-за драки на заднем дворе универа, разбитую губу по причине дверного косяка университетской аудитории и гнусное настроение как данность.
-Ты должен знать его номер, ты, блять, с ним хуеву тучу лет вместе учился! - Чихо психует и себя совершенно не контролирует, а Кён, в свою очередь, медленно, но верно звереет.
-Ты чего до меня доебался?! Не знаю я ничего об этом придурке!
Чихо ощутимо скрипит зубами, кривит губы в презрительной гримасе и назло Кёну, как детсадовец, рисует на его бланке с тестами какое-то неприличное слово.
-Адрес?
-Свидание?
-Пшел нахуй!
И Кён уходит — не нахуй, правда, но на очередное свидание то ли вслепую, то ли на четверых. Черт его, урода, знает, думает Зико с лавиной нецензурщины через каждое слово.

Только под конец недели Чихо удается в администрации универа раздобыть нужную информацию под предлогом помочь «внезапно заболевшему» студенту — подорвавшись, Зико быстро разыскивает Квоновский дом и, не решившись зайти в подъезд, полчаса сидит на скамейке перед ним, тщетно ожидая, пока Юквон соизволит выйти.
Через десять минут появляются первые признаки раздражительности, через пятнадцать Чихо уничтожает последнюю жевательную резинку, через двадцать пять у него окончательно сдают и без того пошатнувшиеся нервы.
-Ким-блядь-Юквон, - рявкает он, пиная ногой ни в чем неповинную скамейку. - С-су-ка.
То ли Чихо — волшебник, то ли Юквон — джинн, призываемый особым заклинанием, но факт остается фактом: Квон выходит из подъезда через пять минут после «ритуала», тут же останавливаясь и замирая на пороге. Чихо хмуро приподнимает ворот куртки и прячет в нем половину лица.
-Чего вылупился? - Бурчит он. - Какого хера в универ не ходишь? Пиздюлей за идиотские шуточки получить боишься?
А Юквон вдруг вспыхивает.
-Конечно, боюсь, у меня ведь всегда такие дохуя неудачные шуточки! - И, оттолкнув Зико с дороги, срывается с места, скрываясь за ближайшим поворотом.
Конечно, когда Чихо до поворота добегает, за ним никого нет — немудрено, коли района ни черта не знаешь. И он, наступив на горло гордости, боли в плече и усталости, опускается на всю ту же растреклятую скамейку, твердо намереваясь этого психопата дождаться.

И дожидается — к полуночи. Квон нарочито спокойно проходит мимо, явно намереваясь слинять, но Чихо успевает схватить его за рукав куртки.
-Послушай, это правда была идиотская шутка.
Юквон устало прикрывает глаза.
-Возможно.
-Ты ведь пошутил?
-Конечно.
-Не врешь?
-Нет.
-Точно?
-Нет.
-Так врешь?
-Брешу, как собака распоследняя.
Зико замолкает.
-Ты дебил? - Жалобно.
-Да.
-И давно?
-Полтора года.
-Дебил полтора года или любишь полтора года?
-... Это синонимичные словосочетания.
Чихо трет ладонями глаза, беспомощно опускаясь на деревянную поверхность лавки, и упирается локтями в колени, пустым взглядом изучая землю под ногами. Юквон осторожно присаживается рядом.
-Если хочешь, - негромко говорит, поднося пальцы к губам и дыша на них теплом. - Можешь забыть. Я не удивлюсь...
А Зико ужасно хочется, чтобы и ему руки погрели вот так вот — просто волком вой, собакой скули, привычным собой психуй и топай ногами, но он старается мыслить здраво и приходит к выводу, что это все усталость, расшатанные нервы и крайняя степень напряженности, которой были наполнены последние несколько дней.
-Это плохо, что не удивишься, - внезапно отвечает Чихо совершенно нормальным тоном. - Это плохо, что ты не удивляешься, когда о тебе забывают.
-Это привычно. Я не обижусь, если ты об этом.
Щелчок — словно переключается некий тумблер, услужливо подменяя обыкновенный мир на ирреальность. Ту ирреальность, которую Зико увидел впервые на крыше школы — мягкую и золотистую, наполненную живительным теплом, формирующимся в клубок, проникающим внутрь и исцеляющим обгоревшие концы нервных окончаний. Чихо прикрывает глаза, не глядя на Юквона.
И говорит устало:
-Да нет. Никто ничего забывать не собирается...

***
На следующий день Квон в университет, конечно, все же является — и словно с цепи срывается, начиная творить откровенную хуеверть. Первое, что он делает, увидев Зико — это, наигранно смиренно шаркнув ножкой, дарит ему каланхоэ в цветочном горшке, обвязанном розовой ленточкой; потом, выждав, пока Чихо успокоится от накатившего охуения, совершенно свободно чуть ли не виснет у него на шее, берет за руку и смотрит откровенно блядским, не влюбленным даже, а пересахаренным в попытке сыграть какую-то роль взглядом. Зико мгновенно начинает дергаться, весь день шарахается от Квона, который словно бы целью себе поставил доебаться со всякой влюбчивой хуетой, ничего не понимает и в конце концов ожидаемо срывается. А Квон, кажется, только того и дожидался.
-Что, ёб твою мать, происходит? Какого хера ты, Ким Юквон, творишь?..
Юквон, перестав рисовать сердечки в тетради, поднимает на Зико удивительно серьезный, задумчивый взгляд — словно ушат холодной воды на голову.
-Давай, Чихо. Ну же, пошли меня нахуй.
И закусывает губу.
Чихо сидит, опустив голову на руки, и тихо, но многословно отказывается понимать, что происходит вокруг — в итоге лишь взмахивает рукой, опрокидывая пенал с парты. В аудитории уже — никого, так что можно не дергаться. Осознав, что орать, визжать и топать ногами Зико не намерен, Квон говорить начинает только через минуту.
-Я думал, - негромко и как-то тускло. - Что ты после всех этих финтов пошлешь-таки меня нахуй.
Зико трясет головой и стонет.
-Зачем? Просто, блять, зачем?
Квон поводит плечом — в совершенстве естественно и в совершенстве красиво.
-Мне кажется, тебе стало бы легче.
Чихо издает тихий, отчаянный вой — Юквон же выглядит так, словно и не происходит ничего, словно не он весь день творил идиотскую дрянь, и не он сейчас с непробиваемым лицом городит откровенную чепуху. Зико запрокидывает назад голову.
-Ага, конечно. А тебе — что, тоже легче бы стало?
-А какая разница, каково стало бы мне?
Чихо, помедлив, встает — неторопливо и расчетливо, спокойно и ровно.
А потом со всей силы пинает ногой стул до хруста деревянных перегородок.
-Ты идиот, Юквон? Дебил? Придурок? Тупица? Баран? Или, может... Индюк?
Зико откидывает стул к стене, с садистским удовольствием наблюдая, как деревянные ножки издают предсмертный хрип, и спинка начинает держаться на честном слове; добивает ещё раз и ещё — Юквон, опустив голову, по-прежнему не двигается, рассматривая потертые на коленях новые джинсы.
-Какая разница, что было бы со мной, плевать на меня, я ебаный жертвенник, - передразнивает Чихо раздраженным, противным до одури голосом, заставляя Квона поначалу смутиться и захотеть сдохнуть, а потом — вызывая неконтролируемую, алую злость. - Послушай, Юквон. Кому это нужно? Что за театр одного актера?
Юквон пытается успокоиться — раз-два-три, считая овец и кошек на полянке, раз-два-три, почему-то индюки и бараны вместо симпатичной прежде сельской скотины.
-Мне, - говорит Чихо вдруг совершенно спокойно. - Не стало бы легче. Перестань горячку пороть и дай мне время. Просто дай мне время...

***
-Ну ты каланхоэ-то забери — умрет ведь цветок.
-А? Калан-что? А, да, хорошо...

***
В этот вечер, возвращаясь домой из университета, Юквон замечает у подъезда тонконогого серо-полосатого котенка — тот, голодным взглядом преследуя конфетный фантик, бросается на псевдоигрушку, с утробным урчанием разрывая её когтями и разочарованно мяукая в знак осознания, что все это наеб и фальсификация. Квон, присев на корточки, протягивает мелкому руку — тот недоверчиво обнюхивает её и больно впивается в указательный палец, довольно щурясь большими желтыми глазами. А потом, отпустив, торопливо зализывает ранку.
Юквон улыбается и подхватывает его на руки.
-Пойдем, полосатый. Думаю, ты понравишься Оскару...
Юквон называет кота Чихо.

***

Просто дай мне время.
Больше Зико не заговорит об этом никогда, словно не было ничего до.

запись создана: 04.12.2012 в 19:38

@темы: кто-то что-то сказал?, фанфики, би эл оу си кей

---

Мелом на Граале

Название: Мелом на Граале
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiKwon + будут прибавляться
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор, ангст, психология, философия, недоромантика
Предупреждения: AU, сильно AU, обсценная лексика as always
Размер: все части будут драбблами-однострочниками, не связанными по смыслу. Короче, вновь цикл - хотя, может, и не настолько уж они будут разрознены...
Статус: в процессе
От автора: Я Кэп. Вопросы?

Надпись #1

Надпись #1

Юквон Зико любил. Любил глупо, очень сильно и отчасти по-детски.
А Зико со своей стороны давно сделал вывод, что Квон, пожалуй, самый конченый гей из всех геев, которых он, Чихо, когда-либо в своей жизни встречал. И как-то не особо обращал внимание на то, что людей нетрадиционной ориентации он видел только на картинках.
На каких — вопрос другой и вообще не по теме.
Юквон Зико любил — а Зико, в свою очередь, делал ебало кирпичом и мысленно обещал себе нечто вроде «когда я вырасту, создам средство для излечения от пидорства и страсти к гомоебле». При Квоне Чихо, конечно, всегда держал язык за зубами и прилежно помалкивал, проглатывая яд — отчасти потому, что у Юквона длина языка разве что до колен не дотягивала, и ему ничего не стоило элегантно (пусть даже часто и неосознанно) отомстить, растрепав социуму что-нибудь неудобосказуемое.
Например, как он, У Чихо, однажды в конце сочиненной на день рождения Кёна рэперской песни пририсовал ручкой сердечко — трагедия не бог весть какая, но с тех пор Зико ужасно нервничал, много огрызался и вообще вел себя неадекватно, когда разговор заходил о канцелярских принадлежностях и писанине. Откуда Юквон про сердечко узнал — Чихо не представлял и представлять, честно говоря, хотел меньше всего в этой жизни.
Юквон Зико любил — но любил, наверное, слишком светло и наивно, и Чихо это до смерти раздражало. Квон таскал ему мягкие игрушки, статуэтки и цветы, едва ли не пел серенады под окнами, попадая мимо нот, и караулил в коридорах университета, заваливая вопросами «как дела?», «как спалось?» и «ты вообще жрал сегодня с утра, чудовище?». Зико вздрагивал, шугался, от нервоза забывал весь мат и только икал в ответ что-то невразумительное, разыскивая глазами кого-нибудь из друзей с видом «ебать, парни, спасайте, крысы хотят нахуй с вашего корабля».
Что до подарков: мягкие игрушки немедленно тыкались в квоновскую морду с шипением «ты ебанулся, что ли, пылесборники сюда таскать», цветы с торжественным видом оборачивались в газету и перекочевывали к Кёну, у которого, в отличие от Зико, была девушка, статуэтки с матерным свистом летели в стену, а серенады прерывались захлопнутыми окнами, закрытыми жалюзи, выключенным светом в комнате и одеялом, под которое Чихо прятался и очень надеялся, что никто не догадается, к кому ночью под окна притащился этот хреново знающий слова баллад мудак.
Красивый, правда, но все равно хреново знающий и мудак.
Юквон Зико любил необъяснимо, немного болезненно, но куда более радостно — а Зико шипел, едва ли не бился крашеной головой о стену и проклинал всеведущих богов гомоебли.
И, конечно, дико разозлился, когда Квон в День Всех Влюбленных подарил ему валентинку, мать её, прямо в коридоре университета. Чихо Квона отловил, отпинал в туалете и провел небольшой ликбез на тему; Юквон минут пять потерпел, точным ударом залепил Зико фингал под глазом и гордо удалился, хлопнув дверью, которая от хилости и старости тут же слетела с петель.
И сделал вывод, что раз бьет — значит, любит. С тех пор Чихо к нему и пальцем не прикоснулся, хотя Квон своим видом всячески побуждал желание то ли вмазать по смазливой кошачьей морде, то ли завязать морским узлом рыжую челку, то ли завалить уже и трахнуть.
Юквон Чихо раздражал, ужасно раздражал.

Юквон Зико любил. Но дураком — не был.
Зато был, пожалуй, одним из немногих - или все же единственным? - кто ни разу от него не отступился несмотря на все финты ушами, асоциальные выходки и мат через каждое слово без разбору адресата.
Зико считал, что ему катастрофически не везет по жизни — то на физмат вместо вокально-артистического, то хуй с маслом вместо родительского финансового обеспечения, то друзья суки и пидорасы, то на шее вместо баб виснут почему-то мужики. Чихо ненавидел жаловаться, но уж слишком часто накипало после какого-нибудь теста по высшей математике — и тогда рядом почему-то не оказывалось никого, кроме Квона. Безо всяких его игрушек, статуэток и цветов — только со взглядом серьезным и саркастическим полуискривлением губ.
И Чихо высказывался.
С матом, со вкусом, с афоризмами, идиомами и олицетворениями. А Юквон выслушивал — и совсем не любовным пинком, заставляющим сомневаться, что любовь ещё не завяла, как помидоры, выставлял на улицу, вел в кафе и позволял напиться. А потом — что не менее важно — провожал до общаги, ставил тазик и поутру присылал смс-ку с текстом «абонент проблевался от собственного ничтожества?».
Зико злился, не кидал телефон в стену только по причине отсутствия финансов, вслух посылал Квона к хуям и с грустью думал, что этот идиот слишком быстро стал умным.
Или он и идиотом-то и не был никогда.

Юквон Зико любил.
А Зико разбирал на составные части материнские платы в собственной голове, ковырялся там отверткой и выносил вердикт, что стар стал, дряхл и прогрессирующую шизофрению, кажется, подхватил у кого-то воздушно-капельным путем.

Когда в очередной раз пришла гнилая мысль, что пора бы начать новую жизнь — да, прямо с понедельника, поднимай задницу! - Чихо собрался с мыслью, подцепил первую попавшуюся девчонку и затащил её в кафе на свидание, угробив килограмм нервных клеток на то, чтобы Юквон это дело увидел, осознал свою в корне неверную жизненную позицию и отлип уже к чертям собачьим. Квон, конечно, не слепой — увидел, постоял в стороне с минуту и ушел, засунув руки в карманы симпатичных узких белых джинсов.
Зико тогда как-будто переклинило — то ли шило в задницу влетело, то ли ещё чего, но минут пятнадцать он железно терпел, изъелозив весь стул, а потом под каким-то смешным предлогом пулей вылетел вон, разыскал Юквона и, запыхавшись, объяснил, что все это неправда и вообще фальсификация. Квон молча смотрел в сторону, а Чихо, как заводной, прыгал вокруг него, размахивал руками, напоминал нелепую мартышку и орал, что они никто и он вообще её не знает.
-А ты передо мной чего оправдываешься? - Спросил Квон спокойно, пожав плечами. - Ты как-то вообще волен делать все, что душе угодно.
И ушел, засранец.
Чихо посидел на скамейке, выпил бутылку энергетика и этой же ночью пришел под юквоновские окна. Постоял, помялся, на едином духу прочитал несколько рэперских партий, сплюнул, в темноту заявил, что «ебал я ваши серенады», и ушел в ночь.
Он, конечно, до последнего надеялся, что Юквон ничего не заметил, да только у Квона комната на первом этаже, окна не заклеены и вообще всегда открыты на ночь.

Юквон Зико любил. Любил необъяснимо, немного по-детски, отчасти наивно и всегда — всегда очень болезненно.
И в восьми случаях из десяти постоянно был рядом. Два пропущенных — это когда начиналась аллергия на летающие перед лицом мягкие игрушки.
Ну, на пыль. Квон вообще часто чихал — по делу и не.

А Зико... Что Зико?
Зико сидел на скамейке около юквоновского подъезда, пинал кроссовком забытый детский мячик, тискал дворовых кошек, пил «спрайт» и Квона тоже, пожалуй, любил.
Только не считал нужным, чтобы об этом кто-то знал.

Надпись #2

Надпись #2

С Зико Кён знакомится на последнем учебном году в школе.

Когда на первый урок в кабинет вслед за преподавателем входит странноватый парень, класс как по команде делает охотничью стойку и рисует выражение лиц в стиле «ну ты понимаешь, кто здесь хозяин»; парень, впрочем, стоит, засунув руки в карманы явно недешевых потертых джинсов, и внимания на эти взгляды на обращает, глядя куда-то в потолок и лениво перемалывая белыми зубами жевательную резинку.
-Ребята, это наш новый ученик — У Чихо. Познакомьтесь и помогите ему освоиться в коллективе.
Судя по выражению лица этого самого У Чихо, можно сказать только одно — в гробу он видел всю эту теоретическую помощь и знакомства, так что все могут стройными рядами вольвоксов идти лесом как можно дальше и качественнее. Не сказав ни слова и так и не вынув рук из карманов, новенький равнодушно проходит между рядами, останавливаясь рядом с одним из двух единственно свободных мест в классе — около Кёна. Вещей у этого Чихо с собой нет, поэтому он просто плюхается на стул, закидывает ногу на ногу и растекается по парте, подперев голову рукой.
Оставшееся время урока Кён, осторожно скосив взгляд, рассматривает новенького, не особо следя за лекцией и вообще потерявшись в теме. Одет парень с претензией: к потертым джинсам в стиле «по хеп-хапу» прилагается обыкновенная белая рубашка с закатанными рукавами, темно-серая жилетка и довольно тяжелые белые «адидасы» спортивного типа. На лицо вполне себе миловидный, хотя выражение морды оставляет желать лучшего — создается впечатление, будто симпатичному мальчику под нос сунули кучку отборнейшего дерьма. Волосы явно выкрашены — какие-то серебристо-пепельные с темными прядями, уложенными в творческий полубеспорядок.
-Правила дифференцирования интереснее, - бросает вдруг У Чихо, а Кён замирает с выражением лица, по глупости с легкостью способным соперничать с парнокопытными, и только через минуту осознает, что это его только что так изощренно попросили не пялиться.
А Чихо кидает на Кёна косой, быстрый взгляд и вдруг ржет — громко и радостно.

Так все и начинается — с правил дифференцирования и конского ржания посреди урока.

Чихо оказывается парнем общительным, но в общении не простым — в первый же день Кён удостаивается быть облитым литром сарказма, килограммом насмешек, кубометром здорового троллинга и галлоном раздражения со вспышками немотивированной, но зачастую смешной агрессии. Чихо абсолютно автономен и вниманием никого не удостаивает — кроме, пожалуй, Кёна, да и то по причине простого соседства по парте — возвышается посреди класса своим немаленьким в принципе ростом и не собирается, кажется, ни с кем заводить разговоров.
Чихо не хуже Кёна разбирается в математике, спокойно решает задания университетского уровня и тут же проваливает обыкновенный текст по истории Кореи; на обедах первые пару дней гордо восседает на подоконнике и болтает ногами, а на физкультуре демонстративно делает в одиночку даже парные упражнения, при появлении физрука начиная отчаянно чихать, тереть глаза и всячески изображать аллергию. Потом, видимо, немного обвыкается, но по-прежнему смотрит на одноклассников взглядом не иначе как в стиле «ну все с вами ясно», и только Кёна тащит в столовую за сэндвичами — да и то поначалу лишь потому, что плохо помнит дорогу.
-Послушай, Чихо, - спрашивает как-то Кён во время обеда по прошествии нескольких недель. - А чего ты ни с кем не знакомишься?
Чихо с крайне задумчивым и умным видом пережевывает сэндвич и крутит в воздухе пальцем с видом профессионального философа.
-Потому что все индюки, - выносит наконец вердикт, проглотив кусок колбасы. - А нахуя мне эти бесполезные птицы?
Сказано таким убедительным тоном, что не возникает ни единого сомнения в логичности высказывания. А Кён просто понимает, что Чихо — парень зоркий, и явно прекрасно заметил, какими взглядами его одаривали одноклассники в тот самый первый момент. А ещё то, что этот У Чихо явно живет по принципу первого впечатления.
-А сам-то, - хмыкает Кён невольно.
-А что сам-то? - Чихо невозмутимо пожимает плечами. - Я не индюк. Я — петух. Ко-ко-ко.
-Это курица, дебил...
-Отъебись.
И ржет весело.

-Будешь сэндвич? Не люблю шпинат.
Кён, не выплывая из своих мыслей, кивает, хотя шпинат тоже не любит.
-И никогда не называй меня Чихо.
-В таком случае?..
-Зи Ай Си Оу.
-Чего?
-Зико, чувак, Зико. Ты ешь шпинат, он полезный. No more questions.

-Кён-а, помоги мне с производной... Ладно, ты тоже не индюк. А это кто?
-Это? - Кён оборачивается, всматриваясь туда, куда указывает Зико. - Это Юквон.
-Спасибо, - тот закатывает глаза. - Мне сразу все стало ясно...
-Да ну тебя... Обыкновенный странный парень, не общается здесь ни с кем, и у него вообще там, кажется, своя атмосфера. А чего такое?
Зико задумчиво грызет ручку, глядя в тетрадь с примером, а потом принимается строчить вдвое быстрее — явно расписывает анализ к какому-то вопросу.
-Он тоже не индюк.
-А кто?
-Не знаю.

***
Проходит полгода — Зико умудряется не пропустить ни одного учебного дня, не подхватить ни одной гнусной простуды, не получить ни единой тройки по математике и зарасти в двойках по истории и праву. На физкультуре все так же в волейбольных партиях подает намеренно в аут, мячи принимает по-футбольному, парные упражнения делает только с Кёном, а в школу приходит за пять минут до звонка несмотря на то, что живет в двух шагах в съемной однокомнатной квартире — родители же живут где-то в пригороде Сеула.
-Я десять лет в пригородных школах учился, - у Чихо редко случаются приступы искренности, но если случаются, то метко и лаконично. - И, честно говоря, не вижу особой разницы. Что там индюки, что тут индюки. И везде — хуйня.
Кён не спорит — хотя бы потому, что просто не знает, каково это.
А Зико, кажется, полностью самодостаточен — впрочем, Кён давно сделал вывод, что ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов.
А ещё Зико никогда не заговаривает о дружбе — видимо, не комильфо, пафосно, не по хеп-хапу и вообще сопливо. Ни о друзьях, ни о семье, ни о товарищах — только троллинг, веселье, интегралы и редкие минуты откровений, которые в сумме дают не больше самой короткой перемены между двумя уроками.

Чихо никогда не говорит о дружбе — даже в те моменты, когда становится совсем тоскливо, и он затаскивает Кёна на ночевку в свою однокомнатную, мотивируя тем, что до ужаса боится темноты. Даже тогда, как исправно по выходным вытаскивает Кёна пошататься по городу, каждый день дожидается у входа в школу, чтобы зайти вместе, и помогает с задачами на движение, с которыми у Кёна всегда были проблемы.
Зико, кажется, полностью самодостаточен, автономен и непробиваем. Кён только один раз видит его растерянным и смущенным.

Помнится, школьный тур олимпиады по математике — Зико минут десять елозит на стуле, разглядывая спину и низко опущенную голову этого сидящего впереди странного парня — Юквона. Потом, словно бы решившись, толкает Кёна локтем в бок:
-Кён-а, Кён-а, давай ему поможем?
Тот только дергает рукой и шипит — мол, отвлекаешь от развернутого ответа, помогай, коли возжелал, я не против. Чихо, фыркнув, подгадывает момент, когда преподаватель отвлекается, и концом ручки тыкает Юквона в спину. Тот, вздрогнув, оборачивается, а во взгляде — непонимание с еле заметной долей испуга.
-Тебе помочь? - Спрашивает Зико тем бесподобным суфлерским шепотом, который слышно даже за кулисами.
Юквон первую секунду не понимает, что от него хотят — а потом, осознав, щурит странно удлиненные, красивые глаза и улыбается, качая головой.
-Спасибо, я уже все решил.
Оставшуюся часть олимпиады Зико сидит, словно громом пораженный — и Кён в первый и последний раз видит его растерянным и немного смущенным.

А о дружбе он все равно никогда не говорит.

И дает некое подобие слабины только один раз.

***

Когда днем в Рождество раздается звонок, Кён не удивляется — мало ли, кому что могло понадобиться в суетливый праздничный день. Когда в мембране трубки слышится голос Зико, тоже не чувствуется особого недоумения — мало ли, какая очередная вожжа могла попасть под хвост товарищу. Но когда Кён понимает, что этот голос на другом конце провода — пустой и серый, становится как-то неуютно.
-Слушай, Кён, - говорит Зико как-то совсем аккуратно и корректно, что само по себе настораживает. - У тебя ведь предки уехали на Рождество, да?
-Ага, - отвечает Кён, помедлив. - А...
-Я зайду? - Бесцеремонно перебивает Чихо вполне себе в своем стиле, вынырнув на секунду из странного обволакивающего уныния. - Просто я на праздники в городе остаюсь, а одному как-то... Не комильфо.
Кён, конечно, не против — и сам уже собирался звонить, но бессовестно рад, как и всегда, когда Чихо делает все сам. В таком случае просто не приходится выслушивать литры насмешек и упаковки лучей троллинга.

Чихо заявляется под вечер — с порога сует в руки Кёну огромный пакет с какой-то съедобной несуразицей, мясной по большей части, а потом напяливает на кёновскую голову упаковку с новыми белыми адидасовскими перчатками на меху — и улюлюкает, гад, прыгая вокруг и закрывая обзор.
-Встречай Санту, мальчик, как ты вел себя весь этот год? - Басит Зико намеренно хриплым и прокуренным голосом. - Стишок можешь не рассказывать... Впрочем, сбацай-ка мне про елочку. Как не знаешь? Совсем идиот, что ли? Кстати, качестве ответного подарка с удовольствием приму полностью проработанную тетрадь по органической химии. Верну к первому учебному дню.
Пока Кён в наспех натянутых перчатках, грязно матерясь, роется в учебниках и параллельно пытается объяснить Чихо, в каком из пакетов с красными оленями находится его подарок в виде наушников, сам Чихо успевает обойти все комнаты, засунуть нос во все углы и в ванной тщательно помыть руки с жидким мылом с ароматом молока и карамели.
-Твое? - Насмешливо.
-Мое рядом, - кивок на брусок обыкновенного антибактериального. - Что ты как не мужик?
Зико только ухмыляется и показывает язык, вытаскивая на ковер посреди зала две бутылки энергетиков, огромную упаковку с чипсами и нехилую такую стопочку DVD-дисков в коробках. Кён в очередной раз думает, что Чихо относится к той идеальной породе гостей, которые делают все сами и без бесполезного ведома не менее бесполезного по своей сути хозяина.
-Или чего покрепче? - Чихо кивает на энергетики, а Кён качает головой — мало ли, когда родителям приспичит вернуться домой.
И Чихо не спорит.

Гелиевый запах наскоро слепленного из ничего веселья Зико кончается примерно к полуночи, когда они на двоих успевают уговорить пять бутылок какой-то вконец отвратительной сладкой дряни и уничтожить половину съестных запасов, включая крабовые палочки из морозилки. Чихо, совсем замолкнув, разваливается на ковре в позе морской звезды и утыкается лицом в ворс, прикидываясь ветошью.
-Унылое дерьмецо, - выдает Кён в пустоту, а Чихо нечленораздельно мычит, явно понимая, что это внешне безадресное астральное послание вполне себе имеет адресата.
Зико лениво переворачивается на спину и потягивается, выгибая спину дугой.
-Есть такое дело, - соглашается на удивление спокойно. - Но это не я. Это объективная реальность, мой огуречный друг.
Кён глубокомысленно пускает в бутылку пузыри через трубочку.
-С херали огуречный?
-Не знаю, - туманно признается Чихо. - Мне нравятся огурцы. Они такие... Зеленые.
-Окей, - фыркает Кён. - Видимо, я тоже зеленый, продолговатый и пупырчатый.
Зико уныло ржет, катается по ковру, размахивает и руками, и ногами, и в конце концов останавливается, снова уткнувшись мордой в пушистый ворс.
-Не исключено, - голос звучит глухо. - И с майонезом ещё покатишь.
Вид Зико почему-то совсем не располагает к шуточкам.

Когда Кён возвращается после долгого визита на кухню по причине разговора с матерью, Зико уже не продавливает своей псевдоактивной тушкой ковер, а вовсю бесцеремонно и нагло роется в бумагах на письменном столе, едва ли не переворачивая все вверх дном. Кён, улыбаясь, приваливается плечом к косяку двери — все нормально, это вполне в стиле Зико: вот так вот просто нарушать личное пространство, ломая установившиеся рамки и не вызывая при этом никаких негативных эмоций. К тому же Кён уверен, что в этих бумагах нет ничего важного.
Не успевает он об этом подумать, как Зико замирает, поднимая к глазам какой-то листок — и рассматривает его долго, напряженно и совсем как-то непривычно серьезно. Кён дергает плечом, чувствуя, как оголяются провода нервных окончаний:
-Чихо?
-Стоять бояться, - по-прежнему глядя в лист и не отрываясь от него, Зико выставляет в Кёна палец по примеру пистолета и делает игрушечное «пуф». - Кён, ты что, тексты пишешь?
Кён вздрагивает и, мгновенно оказавшись рядом с Чихо, выхватывает из его пальцев бумагу; так и есть — незаконченный текст начатой полторы недели назад песни, валяющийся без дела из-за отсутствия вдохновения. Внутри возникает странное, не испытываемое раньше чувство — стыдно, как будто с поличным поймали за чем-то неправомерным по типу снятия какого-нибудь хоум-видео.
-Я... Извини, - бормочет Зико, делая шаг назад. Во взгляде — растерянность вперемешку с острым недоверием.
Это — второй раз, когда Кён видит его растерянным и смущенным.
-Да все в порядке, - он машет рукой с зажатым в пальцах листком. - Подумаешь, текст, эка невидаль. С цифрами с ума сойти можно.
Зико как-то деревянно кивает и отходит — подумав, снова валится на ковер в позу морской звезды, но теперь уже лицом вверх, к потолку. Долго лежит, не говоря ни слова и лишь касаясь изредка лица кончиками пальцев — а Кён, вздохнув, присаживается на стол, не решаясь прерывать молчание.
Такое почему-то естественное.
-Послушай, Кён, - начинает наконец Зико только спустя долгих пять или шесть минут, и роется в кармане джинсов, доставая оттуда порядком измятый, потрепанный лист. - Помоги мне, пожалуйста, а?
Кён садится на ковер рядом с Чихо, подтягивая колени к груди — не выпускники школы, а какие-то детсадовцы. И берет в руки лист.

На нем — полностью написанный текст песни. Два куплета, три припева с одной измененной строкой, бридж, стартовые сочетания слов. Все — аккуратным разборчивым почерком синей слегка мажущей ручкой с толстым стержнем, все — с цветными пометками яркими текстовыделителями. Все — идеально в ритм, рифму, такт, теоретическую медленно-рваную музыку и ощущения.
Только одного не хватает — финальной строки.

-Я написал её четыре года назад, - говорит Зико негромко. - Полностью написал. И только финальную строку придумать не смог — до сих пор, хотя думаю об этом почти каждый день... Там, в пригороде, где я учился, много таких писак было — я мог бы попросить о помощи, но не доверял, хотя они по-своему были неплохие ребята.
Кён чуть сжимает пальцы на ставшей уже мягкой от постоянных прикосновений бумаге.
-Почему не доверял?
Глупый, глупый вопрос.
«Глупый, глупый Пак Кён».
-Они все индюки, - внезапно живо и безапелляционно заявляет Зико. - Ин-дю-ки.
И снова замолкает — будто с головой уходит в воду.

Зико никогда не говорит о дружбе — видимо, не вопрос, не тема, пафос.

-Кён, - голос Чихо негромок и пропитан усталостью, как бисквит сиропом. - Сочини её, а? Я вовек не смогу. Видимо, она не моя должна быть.
Вновь молчит с секунду, а потом внезапно вскакивает и, взмахнув руками, начинает скакать по комнате. Кёну становится страшно.
-Я знаю, ты сейчас спросишь нечто вроде «Почему я? Что я? А чего я?», поэтому сразу отвечу — потому что ты, Пак Кён, не индюк! Я понятно выражаюсь?
И, продолжая заливаться соловьем, волнообразной походкой удаляется в сторону кухни за стаканом холодной воды, потому что вдруг становится слишком жарко.

Надежда — она теплая, а когда её много — её много.

На кухне слышно, как Чихо, матерясь, пытается попасть горлышком бутылки в стакан, как проливается на пол вода, как все тот же неповторимый У Чихо поскальзывается и едва ли не падает; Кён же, скрестив ноги по-турецки, умело подбирает ручку по цвету и пишет на листке с текстом первые несколько слов.

Он сочинит — и так начнется все, что в теории может и должно быть.

А Зико может никогда ничего не говорить больше о дружбе — он все уже сказал.

Надпись #3

Надпись #3

Минхёк встречает этого пацана поздней весной 201n года.

***

Минхёк любит свою работу.
Заработной платы на оплату обучения в университете не хватает, времени после учебы съедает по самое не балуйся, изматывает усталостью, как собаку, и нервы жрет за милую душу, разве что не закусывая. Выходные? Ладно, в субботу можешь балду погонять, но в воскресенье — будь добр, заявись и проведи воскресную группу.
Минхёк любит свою работу — без дураков, любит, но иногда все-таки испытывает запредельное желание подложить в директорский кабинет навозную бомбу. Или водородную. А ещё лучше — комбинированную ураново-навозную.

Минхёку действительно нравится преподавать в школе искусств, выпускником которой он является — среди взрослых и опытных учителей с преподавательской степенью эдакий грант доверия от администрации лучшему выпускнику потока. Расписание, правда, поддавливает слегка настроение: занятия с группами сразу после пар в понедельник, четверг и пятницу, а в среду плюсом к вечернему уроку идет ещё и утренний, потому что в этот день в универе пары начинаются только в полпервого пополудни. Вторник и суббота — заслуженные выходные, в воскресенье — сдвоенная уик-энд группа сдвоенным, опять же, трехчасовым занятием.
Минхёк её не очень любит — там дети до десяти лет, которых хочется попереубивать особо изощренными способами уже после первых семи минут урока. Остальные ничего так — парни и девушки возрастом от шестнадцати до двадцати пяти, более или менее адекватные. Больше, конечно, парни — Минхёк преподает все-таки не бальные танцы и не восточные.
Хотя, в принципе, может.

Понедельник — самый, пожалуй, отвратительный день минхёковской недели — и не потому, что после выходных, а потому, что четыре мучительные пары подряд, тренировка в спорт-зале и только потом — работа. И пусть все оно хореографическое — начиная от факультета в университете и заканчивая занятиями спортивными танцами в спорт-клубе — это порядком заебывает. Неудивительно, что в понедельник в школу искусств Минхёк заявляется раздражительный, мрачный и злой, как голодная собака.
Занятия начинаются в шесть часов вечера, но он предпочитает приходить в пять, чтобы успеть подготовить зал, немного отдохнуть и размяться — идиот, куда тебе ещё! Скрывая озверелое выражение лица псевдодружелюбным оскалом (сам Минхёк искренне считает его верхом обходительности), он здоровается с администратором и привычно забирает ключ от четырнадцатого кабинета, а у входных дверей в зал на шеренге стульев и встречает этого незнакомого парня, болтающего ногами и интеллектуально рассматривающего потолок.
-Эй, - окликает Минхёк недовольно. В голосе — ноль вежливости, но ему сейчас откровенно побоку на собственное поведение. - Ты из группы, что ли?
Своих «учеников» он всех знает в лица.
Пацан разом трясет головой, явно освобождаясь от ненужных мыслей, вскакивает и едва ли не подпрыгивает на месте — ростом примерно такой же, как и Минхёк, стройный и гибкий, одетый в практичный и удобный кэжуал.
-Теперь да, - широкая улыбка на лице. - Это вы руководитель этого кордебалета?
Минхёк притормаживает — разве что зрачки в глазах не проворачиваются от мыслительной деятельности. Руководитель чего, блять? Минхёк кривит губы.
-Ну предположим, - глухо отвечает он, отворачиваясь от пытливого взгляда пронзительных темных глаз и ковыряясь ключом в замочной скважине. - А ты кто такой? Я тебя здесь раньше не видел.
Парень закатывает глаза, поднимает горе-очи к потолку и строит рожу в стиле «перекоси ебало», пока Минхёк стоит спиной и не видит — вернее, это пацан думает, что он не видит, а у того оказывается вполне себе развитое периферийное зрение.
-Если ты меня тут раньше не видел, это не значит, что меня сейчас тут нет, - отфутболивает этот кадр с убийственной логикой, легко переходя на «ты», и проворно проскакивает мимо Минхёка в открытый зал.
Тот устало опирается плечом на дверной косяк и прикрывает глаза — ругаться сил элементарно нет, но и терпеть подобные выходки от какого-то зелененького незнакомца он не собирается, хотя и слабо представляет, что можно противопоставить такому энтузиазму.
-Я тебя спрашиваю, ты кто такой? - Сказано тихо, спокойно, но от того до пиздецов просто страшно.
А парню — тому все равно.
Он подпрыгивает, выделывает какое-то нереальное — в своей смехотворности, естественно — па и изображает жалкую пародию на реверанс.
-Я Ким Юквон, - возвещает торжественно, улыбнувшись озорно, отчасти дерзко и — мягко, что ли?
И добавляет то, чего Минхёк в данный конкретный момент желает слышать меньше всего:
- … И я хочу научиться танцевать.

Примерно уже в эту минуту Минхёк начинает понимает, что существует такая зараза, от которой невозможно излечиться.
А Ким Юквон этот — рыжий.
Нет, серьезно — рыжий, без дураков.

***
-Ну чему тут ещё можно учить? - Едва ли не орет Минхёк, поднимая руки к воображаемому небу и проклиная себя самого за то, что решил-таки проверить способности этого Юквона за полчаса до начала первого урока в пустом зале. Юквон пытается заново повторить только что показанную связку — память, конечно, довольно херовенькая для танцора, но движения выходят на удивление пластичными и соблазнительными.
Рыжий взмахивает конечностями, оббегает Минхёка по кругу и заглядывает ему в глаза.
-Как чему? Танцам!
Святая простота!
Минхёк устало и как-то обреченно опускает руки — от зашкаливающей активности этого субъекта воздух в зале перегревается, замыкает в нервной системе и заставляет стирать зубы в порошок. Попросту говоря — Минхёк в бешенстве.
-Послушай, а ты отвалишь, если я скажу, что ты охуительно танцуешь, и тебе не нужно ничему учиться? - Спрашивает он словно бы между прочим, имея целью, естественно, сбагрить куда-нибудь этого горе ученичка, который — да у него все на лбу фломастером написано! — только и будет вести себя, как атомная бомба, сбивать группу с толку и выступать возмутителем порядка. А потом прикидываться ветошью — я не я, корова не моя.
А самое интересное, что Минхёк не врет — ну, практически.
Как-то совсем интересно получается, что Юквону действительно ничуть не сложно повторить за Минхёком все то, что он делает — проблема только с тем, в какой последовательности воспроизводить элементы. Тело Квона, податливое и гибкое, идеально копирует все требуемые детали — с совершенно особой, резковатой пластикой, на выходе смягчающейся и в итоге все равно оканчивающейся обрывом. И с неизменной соблазнительностью — Минхёк подсознательно подмечает детали и прекрасно понимает, что Юквон не контролирует этого процесса.
Так что да — Минхёк не врет. Почти.
Все равно Квон умудряется перепутать последовательностью движений даже в связке, состоящей из двух элементов.
Страдальческий юквоновский вопль прорезает зал, и, как по команде, начинают стекаться ученики — Минхёк поспешно отползает в сторону стереосистемы, чтобы настроить музыку, и проглатывает вертящийся на языке жутко любопытный, но неловкий вопрос на тему «окей, а задницей ты где так двигать научился?».

***
Минхёк не помнит ни одного настолько гнусного занятия — даже в чертов вечер понедельника.

За полтора часа Юквон умудряется перезнакомиться со всей группой, поползать по всем теоретически доступным горизонтальным поверхностям, внести яблоко раздора между двумя самыми перспективными танцорами на тему того, как лучше дрыгаться — на спине или на животе; построить глазки немногочисленным девушкам вымирающего вида «я хочу плясать, как парень», снести стул в углу, разозлиться, понянчить ушибленную коленку, вытащить проклятый предмет мебели на середину зала и станцевать на нем какую-то дребедень, принятую всеми за попытку стриптиза.
-Просто ремень на штанах плохо держался! - Орет этот ненормальный, под дружное ржание группы продолжая бессовестно крутить бедрами и ожидаемо наебываясь со стула. Минхёк размазывает по лицу глаза, уши, нос и зубы, вытирает слезы мучительной боли и, сидя напротив зеркала, изредка прикладывается виском о колонку с орущей музыкой и уныло наблюдает за откровенным развенчиванием групповой дисциплины. А то, что она развенчивается — вообще не вызывает ни единого сомнения.
Конечно, вскорости ему это надоедает, и он повышает голос, требуя идеального повторения разученной за этот месяц связки; группа всем составом охеревает — просто потому, что Минхёк никогда не повышает голоса по причине нежелания казаться идиотом — и связку повторяет один раз. Один.
Квон крутится под ногами и всячески пускает корни беспредела.

Как-то так получается, что Юквон умудряется привлекать к себе внимание даже тогда, когда сидит на полу позади всех (Минхёк не выдерживает и в принудительном порядке заставляет его это сделать), послушно наблюдает за выученной всеми остальными связкой, скучает, рассматривает руки и собирает глазки в кучку. Группа сбивается с ритма, задние ряды вообще напоминают стадо баранов, а передние, состоящие из перспективных танцоров, пихаются локтями, ржут и запарывают основные элементы.
Спустя пять минут Минхёку хочется Юквона убить.
Под конец он все-таки ставит Юквона куда-то в середину среднего ряда и заставляет танцевать все, что запомнил — конечно, Квон ухитряется перепутать все, что только можно перепутать, пропускает три движения, запарывает два, зато добавляет четыре своих и двигается едва ли не идеальнее самого Минхёка. Только у того — годы практики, а у этого — хуй на масле и полтора часа занятий в школе искусств с малолетним преподавателем.
Гибко, пластично и красиво — и с неизменной соблазнительностью, которая у Юквона, кажется, в крови или писана генами на ДНК.

И все-таки Минхёк ужасно рад, когда занятие заканчивается — просто лечь посреди пустого зала и заснуть.
Не навсегда, но надолго.

***
Урок заканчивается в 19:30 — вернее, сегодня во все 19:45 из-за минхёковского перфекционизма, гоняющего группу до идеальной кондиции; как всегда команда разбегается прежде, чем Минхёк успевает моргнуть хоть одним глазом — всем пора по домам, ибо учеба, курсовые и все такое прочее. И Минхёк этому бессовестно несказанно рад — видеть никого не хочется, отвечать на глупые вопросы — тоже, соблазняться на свидание с бабами — тем более, надоело уже, и вообще не желается проводить с кем-то дополнительные занятия. Пресвятые угодники, только не в понедельник.
К восьми он успевает наспех принять душ в преподавательском корпусе и спуститься вниз, чтобы вернуть ключ на вахту — к этому времени, конечно, никого из учеников уже нет даже в помине, будто в школе искусств вообще никто никогда не учился. Минхёк, закинув на плечо сумку с формой и учебниками, выходит из здания и направляется на автобусную остановку — как всегда, потому что не очень любит подземку.
Особенно — после документальной книги про зариновую атаку 1995 года в Токио. Кажется, так и называется - «Подземка».
На автобусной остановке, прислонившись плечом к железной перегородке, стоит Юквон, едва ли не по уши завернутый в мышасто-серую худи и спрятавший руки в карманы. Видимо, тоже ждет этот идиотский редкий номер, курсирующий здесь раз в полчаса.
Минхёк поначалу устраивается на скамейке, не заговаривая, но Юквон замечает его, обернувшись — молчит, правда, но Минхёку молчать теперь почему-то кажется неудобным. Он встает и прислоняется к перегородке рядом с Квоном так, чтобы было видно потом общественного транспорта.
-Тебе тоже на этот идиотский?
Квон молча кивает, улыбнувшись. Красивая улыбка у него — вот такая, обыкновенная, широкая и до сумасшествия искренняя.
-Ага, - отвечает он, помедлив. - Уже минут двадцать стою — значит, должен скоро появиться. Конечно, можно было бы и на метро добраться, но не люблю я его.
Минхёк удивленно приподнимает брови — думал раньше, что один такой на сотню, кто не любит подземки. Прежнюю раздражительность по обыкновению выветривает городским вечерним воздухом — остается только легкая усталость и почти не заметная боль в потянутой неделей ранее лодыжке.
-Почему?
-Не знаю. Просто такое ощущение, будто на меня давит что-то — аж блевать тянет, прости, конечно.
-Клаустрофобия?.. - Минхёк роется в кармане сумки на тему воды, но не находит и решает перетерпеть до дома. Юквон пожимает плечами и дышит на ладони — видимо, успел замерзнуть, все-таки не лето ещё, и по вечерам довольно прохладно.
-Не знаю, - легкомысленно. - У меня в медкарточке записано, что я за всю жизнь только ветрянкой болел.
Минхёк зачем-то представляет себе зеленого пупырчатого Юквона — почти что огурец. Смешно, но от усталости нет сил даже на улыбку — и Квон, видимо, это понимает, поэтому предпочитает молча следить за номерами автобусов.

Когда подходит нужный номер, они, не сговариваясь, молча ныряют в заднюю дверь и занимают два свободных места — Юквон у окна, Минхёк ближе к проходу. Из-за вечерних пробок автобус движется неторопливо, и между этой и следующей остановкой успевает пройти минут семь — а Квон успевает погрузиться в свои мысли, прижавшись виском к прохладному оконному стеклу.
Несмотря на полуторачасовую свистопляску, он совсем не выглядит усталым — разве что темно-рыжие, даже каштановые какие-то волосы растрепаны и беспорядочно прикрывают странно удлиненные, необычные глаза.
-Как тебе первое занятие? - Вопрос Минхёка — дежурный, но самый подходящий на все случаи жизни. Юквон моргает и поднимает голову.
-Шикарно же, - усмешка. - Давно так не расслаблялся.
-А колено?
-Какое колено?
Минхёк закатывает глаза.
-А это я, что ли, стриптиз пытался танцевать и наебнулся со стула?
Юквон смеется, откидывая челку со лба, и на пробу щупает пальцами колено, обтянутое светло-синими довольно узкими джинсами.
-Живо. И это не стриптиз был — я просто пытался привлечь к себе внимание, что вроде как это меня надо учить танцевать, а не этих всех, которые уже умеют.
Рассуждения откровенно эгоистичные, но Минхёк не злится — сам когда-то таким был, когда пришел в уже обученную группу зеленым новичком. Сейчас, конечно, уже повзрослел и все осмыслил, но Квона все равно не осуждает.
-Живо — это хорошо...
-Знаешь, - прерывает Юквон Минхёка негромко. - А ты талантливый очень. Так двигаешься красиво...
Минхёк, как бывает, смущается — нет, похвалу он слышал не раз и не два, и даже не десяток, но сейчас почему-то действительно неловко: в голосе Юквона — ни капли зависти, а лишь констатация факта, тепло и капля грусти. Не серой, а рыжей — такой же, как и он сам.
-Практика просто — у тебя тоже получится. Главное — не бросать.
Юквон поднимает на Минхёка задумчивый взгляд — и, помедлив, согласно кивает, потому что спорить здесь не с чем. А Минхёк не врет -только память на последовательность элементов потренируй, парень, и у тебя все получится.
Он ни разу не видел таких учеников — чтобы с первого раза, пусть и через задницу, но так откровенно красиво.
Это, кажется, талантом называется — когда красота без техники.
-А почему ты вообще решил вдруг танцами заняться? - Минхёку кажется, что не задай он сейчас любой, даже самый глупый вопрос — Юквон растает в воздухе, расщепившись на молекулы, и больше никогда не вернется. И страшно отчего-то. - Учишься же ведь, наверное.
Юквон дышит на стекло, рисует на нем, запотевшем, какой-то иероглиф и тут же его стирает, откидываясь на спинку сидения. Автобус минует три остановки.
-Не знаю, - отвечает он ровно. - Все вокруг что-то делают. Чем я хуже... А может — просто заебало, что я конченое пустое место в глазах окружающих. Всего-то высшую математику решаю — а вот тот ещё и поет, а тот рисует, а эти двое вообще песни пишут и рэп читают.
Рэпчик в переходе метро.
-Где учишься?
-На физмате в Кунмине. Нас туда таких аж трое из школьного класса попало — я и два дружка-рэпера. Ей-богу, будто не было смены образовательного учреждения...
В голосе Юквона — ощутимая вязкая горечь. Он вообще не понимает, зачем рассказывает все это постороннему, по сути, человеку — ладно, постороннему человеку, который полтора часа терпел его выходки и даже не убил, хотя хотелось очень — по глазам было видно.
-Так и причем здесь танцы? - Минхёк не улавливает логики. - Мне всегда казалось, что это как-то не в сфере интересов физматематиков.
-Выделиться, - просто говорит Юквон. - Ну, думаю, в школе темной лошадкой был, так хоть в универе как-то попритупится это дело. Хуй там — и здесь стороной обходят...
Минхёк, чуть скосив взгляд, наблюдает, как Квон рисует какие-то непонятные узоры на собственных коленях — постукивает, чуть нажимает на мышцы, пощипывает тонкую джинсовую ткань. В голове информация укладывается плохо — то ли из-за усталости, то ли из-за того, что Квон никак не производит впечатление человека, от которого можно шарахаться.
-Знаю я, о чем ты думаешь, - говорит вдруг Квон, улыбнувшись. - Такие дела. Меня с детства люди стороной обходят. Видимо, заразиться чем-то боятся... О, моя остановка. Ну, счастливо, спасибо за урок.
Минхёк, встав, дает Юквону проход - и почему-то возникает непреодолимое желание спросить что-то вроде «эй, а ты на следующее занятие-то придешь?». Юквон молча выходит к дверям и, не оборачиваясь, дожидается, пока они откроются — Минхёк нервно облизывает губы, рассматривает собственные руки на коленях и поднимает голову только тогда, когда раздается шорох открывающейся автобусной двери.
-Юквон, - окликает он негромко, когда тот уже спускается по лестнице. - Ты это... Приходи завтра часам к пяти?.. Можно будет выучить что-нибудь.
Юквон замирает на мгновение и, обернувшись, улыбается через плечо — широко, искренне, но немного грустно.

Сегодня понедельник. Завтра вторник — у Минхёка выходной.
Но это — неважно.

Надпись #4

Надпись #4

Джэхё ненавидит понедельники. И не любит учиться.
А учиться в понедельники — ну вы понимаете, что это такое.

***
Твёрдо. Ужасно твёрдо и неудобно — но на это совсем не обращается внимания, когда спать хочется настолько, что невозможно даже один глаз держать открытым. Джэхё попросту по-детски складывает обе ладони и подсовывает их под щеку, как-то незаметно и, похоже, слишком глубоко проваливаясь в сон.
Истошный ор — который и истошным-то кажется только самому Джэхё — накатывает внезапно, откуда-то сбоку и катастрофически резко. Ор определяется смутно знакомым голосом и ощутимыми тычками в ребра.
-Джэхё, ёб твою мать!
-Не трожь мамулю, - сквозь сон мямлит растрепанный олльчан, от неожиданности убирая руки и впечатываясь носом во что-то до боли твердое. - Не трожь, пресвятая Гоморра, пропиздюлины найдут тебя сами...
Нечто, отчаянно толкающее Джэхё и явно пытающееся добудиться его любой ценой, глухо матерится и с досадой пинает ногой что-то звонкое типа алюминиевой банки. Банки? Откуда дома металлические отходы?
-Джэхё, блядь, ты долго тут собираешься валяться? Что это значит? У тебя, между прочим, первая пара через пять минут — и у меня, кстати, тоже, так что, ёб...
-Я не блядь, я Ан Джэхё, приятно познакомиться, - не отрываясь мордой от горизонтальной поверхности, бурчит он и сучит ногами — достать до нечто не выходит, потому что нечто явно тренированное и имеет хорошую реакцию.
Звонкий щелчок пальцами по лбу — Джэхё, как колом вбитый, поднимается и садится.
«Волшебное средство», - думает Минхёк вскользь, отмечая, что не в первый раз действует. Удобно, когда в мозгу есть специальная кнопочка «вкыл». Неудобно, правда, когда кнопочки «выкл» при этом нет.
-Ан Джэхё, друг мой ситный, - мягко тянет он, скрещивая руки на груди и бедром поправляя сползшую набок сумку. - Какого хера, позволь поинтересоваться, ты спишь ещё?
Джэхё честно минуты полторы не втыкает в происходящее — вокруг вместо дома ужасно знакомая уличная атмосфера, вместо маминых блинчиков с утра — пустые банки из-под энергетиков вокруг, и вместо мягкой кровати, мать её, скамейка шириной в двадцать сантиметров перед главным корпусом его, Джэхё, университета.
Эмоции прорываются как-то стихийно.
-Что я, блять, делаю? Сплю? Я — сплю?! Ли Минхёк, не смей, слышишь, никогда не смей выносить против меня ложные показания! Я — не сплю, я — отсыпаюсь! Посмотрел бы я, черт побери, на тебя в этой ситуации!
Минхёк закатывает глаза и поспешно — и очень выразительно — трет ладонями уши, показывая, что можно перестать орать и перейти на тон ниже. Джэхё зло шипит и раскидывает в стороны длинные, как у саранчи, конечности.
И ждет.
А Минхёк, дернув плечом, разворачивается и шагает в сторону университетских дверей.
-Пойдем, Джэхё, у тебя черчение первой парой, я провожу.
- … Вообще-то я ждал, пока ты спросишь, что произошло.
Минхёк послушно возвращается обратно и садится на скамейку рядом с Джэхё, пока тот собирается с мыслями, страдальческим взглядом изучая заплывшее утренними тонкими облаками небо. Одет олльчан непривычно не растрепанно даже, а как-то потрепанно; никакой укладки, макияжа и всех доступных жизненных радостей. Морда опухшая, как после нехилых возлияний, а глаза-щелочки уж слишком, на вкус Минхёка, злы.
-Иду я, значит, блять, такой вчера, никого не трогаю. И тут меня отлавливает твой маленький кособокий, косорукий, пухломордый и весь из себя такой милашный дружочек, хватает в охапку — силищи-то, ей-богу! - и тащит к себе домой, поговаривая что-то на тему всеобъемлющей любви к ближним, святых побуждений и проявлений дружеской привязанности. Ну я тоже не дурак — ору на всю улицу, что у меня и привязанностей-то никаких нет, а уж тем более — дружеских! Он меня, скотина такая, не слушает. Притаскивает к себе — я отбивался как мог, как мог, и даже пытался пяткой в нос въехать, но он увернулся! Притаскивает, значит, открывает передо мной свой шкаф, полный, с позволения сказать, одежды и говорит, де, Ан Джэхё, у меня завтра баттл и мне нужен крутой прикид из всего этого. Я ему — ты где тут Ан Джэхё увидел, обморочный? Он мне такой — Ан Джэхё! Я ему — ктоблять? Ну и поговорили, в общем. Короче, постояли, подумали, и я ему говорю — из чего тут, собственно, выбирать-то? А он мне... Вот гад, это был самый конкретный аргумент в моей жизни! А он мне, мол, кто из нас тут стилист-дизайнер? Ты или я? И тут мне стало обидно. И, короче, я всю ночь выбирал шмотки, кроил, плел, вязал, шил, даже нарисовал одну выкройку, искал косметику, рисовал чертежи и всячески доказывал, что дизайнер тут я, а не какой-то там, блять его, Ли Тхэиль. Всю ночь! А этой капризной скотине все не нравилось! То не так, сё не так — да я не понимаю, я что ли виноват, что ты одеждой в спец-отделе для домохозяек закупаешься?!
Джэхё, наконец, выдыхается и берет смысловую паузу, глухо ругаясь и озираясь явно в поисках чего-то похожего на воду — Минхёк сочувственно сует ему в руки бутылку и, наблюдая, как олльчан большими глотками уничтожает жидкость, думает, что это ж насколько нужно было разозлить милого, в сущности, Джэхё, чтобы он называл умеющего делать практически все Тхэиля косоруким. И кособоким. И вообще хоть как-то обзываться на человека, которому, кажется, при рождении отсыпали меньше всего минусов в копилку.
-Короче, - резюмирует Джэхё. - К пяти утра я закончил, но домой решил не являться, иначе мамуля меня бы поломала просто головушкой моей горестной о батарею. Запомни, Минхёк — лучше никогда, чем поздно. А как я тут оказался — хоть убей, не помню. Помню только, что тушь Тхэиль купил нестойкую. Наебался я с ней.
Минхёк встает и потягивается.
-Все равно это не оправдание тому, что ты дрыхнешь на общественной скамейке перед главным корпусом университета. Если тебе легче — Джэхё, я тебе сочувствую, а теперь пошли на пары.
Джэхё роняет голову на руки и издает страдальческий слоновий вой.
-Сам иди в эту преисподнюю! Я на первой тут отосплюсь... Кстати, ты насчет баттла-то как? Я в любом случае пойду — все равно этого гада красить-наряжать надо, а там вроде не только вокал, но и танцульки...
-Ан Джэхё.
- … Танцы. Высокоморальные. То есть высокохудожественные, я хотел сказать. Ну ты как?
Минхёк задумчиво кусает губу и, припомнив расписание, качает головой.
-Я пролетаю. У меня занятие с группой сегодня. Уж сами как-нибудь, окей?
Джэхё мотает растрепанной головой, отчего длинные, слегка вьющиеся волосы падают на лоб и закрывают без того не особо комфортный обзор.
-Не лей воду, Мин. У тебя они в восемь заканчиваются, а баттл в девять — неужели у тебя уже не стоит? Ой, прости, я хотел сказать — неужели тебя ещё не возбуждает возможность показать всем, где раки кочуют?
-Зимуют.
-Насрать. Так ты идешь? Учти — слова «нет» для меня конкретно сейчас не существует.
Минхёк вздыхает.
-Открою тебе тайну — его для тебя никогда не существует.

***
Минхёк находит Джэхё и Тхэиля в одной из небольших толп, коих тут много — влажный вечерний воздух слегка приводит в чувство, поэтому после занятия становится попроще ориентироваться в окружающем пространстве. Олльчан, кажется, снова позорно ругается, оббегая друга со всех сторон и о чем-то причитая; тот, в свою очередь, строит лицо лопатой и всячески на Джэхё внимания не обращает. Сходу Минхёк понимает, насколько эти два кадра успели друг друга заебать за эти два дня.
Тхэиль только с виду милый и скромный. А Джэхё только с виду олльчан.
И только Минхёк - что вижу, то и существую.
-Башкой не тряси! Я полчаса угробил на то, чтобы уложить твои три волосинки!
-У меня много волос!
-Мол-чать!
Вот и поговорили.
Минхёк, не встревая в диалог, просто пристраивается рядом, наблюдая за ежесекундными перепалками, и со сдержанным интересом поглядывает по сторонам — людей становится все больше, Сеул окрашивается в темный, басы и биты звучат все отчетливее, а микрофоны на импровизированной сцене начинают слегка фонить, когда к ним неправильно прикасаются.

Времени — без пяти девять, и вскоре прибывающее движение останавливается, отдавая предпочтение движению статическому. Кажется, все участники на месте — это чувствуется.
Вход свободный, добро пожаловать - не всем здесь, правда, рады.

Минхёк, конечно, не впервые на подобных баттлах, которым больше подходит определение, данное когда-то неугомонным олльчаном — арт-фесты. Как всегда — три части, первая из которых — вокальная, затем — рэп, и третья, наконец, свободные состязания в танцах, которые поначалу даже не имели системы и соревновательной основы. Если оглянуться, можно увидеть много знакомых — эй, даже вон ту пару парней из минхёковской группы по понедельникам.
Минхёк хмыкает и щелкает пальцами, когда они его замечают.

Вокальная часть, как обычно, довольно сильна — все-таки обязательная дисциплина в университете искусств, да и студентов здесь, мягко говоря, достаточно. Минхёк узнает Хонги с актерского, который сегодня, кажется, просто зритель; Ёсопа, Кевина и пацана с каким-то странным капустным прозвищем — все с вокального; Химчхана с режиссерского и неразлучную рэпо-певчую парочку — Ким Джунмён и Крис У с журналистского в Сеульском Национальном.
Господи, куда не плюнь — попадешь если не в своего, то точно в кого-нибудь пусть смутно, но знакомого. Джэхё нервно пританцовывает, пока ожидает результатов жребия — кто в соперники достался Тхэилю; Минхёку не то чтобы все равно — он просто как-то уверен, что вокалист своего не упустит.
Чон Дэхён. Кажется, тоже из Национального. Или из Корё?
Неважно. А Тхэиль — хитрый и прекрасно знает, что за живую музыку полагается больше баллов, поэтому против тэхёновской музыкальной записи ему на синтезаторе трек полностью проигрывает Сон Сынхён с первого курса инструменталки.
Минхёк не удивлен, когда победителем в этой паре объявляют Тхэиля. А Джэхё искренне уверен, что это его звездные шмотки, архимодный макияж «дымная завеса на моргалах» и стрелки блестящей подводкой едва ли не до висков.
Никто не спорит.

Их Минхёк замечает во второй части арт-феста — проходит несколько номеров, в которых он узнает Ёнгука, какую-то каланчу, которую все называют Чханёлем, белобрысого кудрявого пацана и Ильхуна. Просто вдруг более или менее адекватная музыка — насколько рэперы вообще могут быть адекватны — сменяется нереально тяжелыми, давящими басами, а бит начинает вдалбливать в виски так, что голова если не трещит по швам, то намеревается; играет вроде в том же диапазоне громкости, что и все остальные, но все равно разрывает нервы на куски до такого состояния, что обыкновенным клеем, как привыклось, уже не собрать.
На сцене их всего двое — оба микрофоны держат привычно и явно не в первый раз, двигаются точно, четко и невероятно ритмично согласно ритмике читки; это Минхёк подмечает больше со стороны танцевального вопроса — и это удивляет. Слишком мало рэперов способны настолько кристально прочувствовать ритм и суметь без танца двигаться под него так, чтобы эта пустота и являла собой эфемерный танцевальный рисунок.
Первый — одетый под горло во все черное начиная от высоких шнурованных ботинок, свободных джинсов, сужающихся книзу, до пиджака с редкими проблесками заклепок и неприметных шипов. Волосы темно-русые — возможно даже некрашеные, а косая прямо выстриженная челка практически полностью прикрывает левый глаз.
Пухлые губы, резко сменяющийся четкий, отпечатывающийся в сознании ритм.
Второй — белая рубашка с завернутыми до локтей рукавами, узкие джинсы, смешные ботинки, подтяжки и явно до отвала облитые лаком сочно-рыжие кудряшки.
Прищуренный взгляд, ритм рваный, специфический.
Минхёк завороженно наблюдает на читкой первой партии — она полностью принадлежит первому, который в черном. Голос не низкий, но и не высокий, не жесткий, да и не мягкий — то, что нужно, идеальная пропорция, золотое сечение, Минхёк не помнит больше ничего из курса математики. Ритм, дикция, фон, биты — если закрыть глаза, можно смотреть диафильм в неоновой обработке.
Смех, имитации, ухмылки, звукоподражание.
Второй — чуть выше, чуть по-другому — да нет, по-другому уже совсем, и создается совершенно безумный сине-багровый контраст, который в итоге дает ожидаемый фиолетовый и утягивает за собой в бесконечный чеширский омут, улыбающийся длинными губами и удлиненными кошачьими глазами. Минхёк трясет головой, возвращаясь во влажную вечернюю реальность — сюда. Где басы и биты слегка притупляются, когда ди-джей делает звук тише.
Первый — издевательский поклон, от второго — не менее издевательский, но изящный реверанс, lol, да и все.
Когда через две секунды на сцене их не становится, то кажется, будто их и не было никогда здесь, а сине-багровые завихрения — просто плод усталого, вымотанного тяжелыми нагрузками состояния.
Или теми металлически-стальными битами.

Третий блок — танцы, но Минхёк слишком, слишком устал.
-Эй, ну давай, иди станцуй уже какую-нибудь фигню — ты же умеешь!
-Ан Джэхё.
-Ну прости, перепутал, не фигню, а высокоморальный художественный танец. Ты столб или насрано? Вернее, ты танцор или где?
На сцене сейчас — симпатичный блондин из окружения, кажется, Ёнгука; то ли Мун Чоноп, то ли Чон Муноп — у Минхёка в голове вся информация укладывается не привычными пластами, а шумной и веселой кучей разноцветного дерьма. Где-то там же — дэнс-капл Тону и Хоя, а чуть в стороне в своей атмосфере развлекаются привычные знакомцы Кай и Сехун, околачивающиеся в этой компании едва ли не в первого вообще арт-феста.
-Послушай, - медленно начинает Минхёк, задумчиво глядя поверх голов и словно разыскивая кого-то внимательным, пытливым взглядом, который так не любит Джэхё. - А кто были эти парни? Ну, последний рэп-дуэт в блоке?
Спрашивать у Джэхё — самый верный вариант, Джэхё все и всегда знает — так уж повелось, что не сплетник, но талантливейший информатор. Разве что с Химчханом тягаться, но у того сейчас дела явно поважнее — у кого-то клинит микрофоны.
-Два парня таких? - Уточняет олльчан, потягивая колу из банки через трубочку. - Знаешь, сам в душу не ебу, но говорят, что эти кадры из Кунмина. Самое ржачное — они, походу, оба физматовцы.
У Минхёка дергает что-то в районе диафрагмы и тянет с силой в грудь — он не обращает внимания, пытаясь понять, что ему вообще все это напоминает. Ощущение то ли флешбэка, то ли дежавю — или же чего-то совсем качественно иного.
-А чего такое? Заинтересовали? - У Джэхё дурацкая привычка жевать трубочку во время разговора, не выпуская её изо рта.
Минхёк неопределенно поводит плечами.
-Неплохие. Другие...
Джэхё почему-то в ответ не ржет, не подкалывает и даже поползновений в эту сторону не делает — только поджимает губы и, чуть развернувшись, закругляет разговор.

Минхёк все-таки танцует что-то ненапряжное в несоревновательном баттле — под нечто такое же битовое, ритмичное, но довольно легкое. Тело пусть и усталое, но по-прежнему не ведающее особо сильных промахов — двигается по инерции, рефлекторно, но все также умело и пластично.
Музыка кончается, а Минхёк, кажется, все продолжает танцевать — и отчаянно пытается вспомнить, где он мог раньше встречать этих двух парней с идеальной ритмикой и интонациями в читке.

А уходя, не замечает двух пар заинтересованных глаз, с синхронным прищуром смотрящих вслед.
-Ебать, Кён, я б хотел в свою теоретическую группу такого танцора.

запись создана: 27.11.2012 в 22:41

@темы: кто-то что-то сказал?, фанфики, би эл оу си кей

---

A few words about

Наверное, это действительно был один из самых лучших праздников во всей моей жизни. Праздник, который все окружающие сумели сделать только моим и полностью моим. От полуночи до полуночи, двадцать четыре часа счастья...

...
...
...
...

Я не знаю, почему оно восемь с хером минут.
Я не готовилась, я вообще не знаю, откуда это.
Но писать - я не хотела об этом. Не-хо-те-ла.
Моя писанина была бы бездушна.

Качество хуйня, кэп хуйня, шумы хуйня, но вот вам Юквон.




Listen or download Кэп for u for free on Prostopleer

@темы: кто-то что-то сказал?, my life, формула счастья

---

Повседневные бла-бла

Выхожу в детский сад за братом - тороплюсь ужасно, потому что кто, как не кэп, будет перед выходом зачитываться то высокой литературой, то банальной, пусть и хорошо написанной гомоеблей?
Куртка короткая с мехом на капюшоне - демисезонка; теплые джинсы, до пиздецов теплые и до пиздецов же обтягивающие, ботильончики на каблуке. На каблуках давно стоят железные набойки - меняю сразу при покупке, потому что люблю четкий звук шагов по асфальту.
В сумочке как всегда не умещается ничего, кроме смартсфона - по причине мелких размеров.
-Ишь какая выросла, - говорит кто-то из соседей вслед, а я даже не оборачиваюсь - нахуй?

Я никогда не считала себя особой красавицей - симпатичная, но не более. Мне всегда чего-то в себе не хватает, и это нормально. Рожа так вообще никогда не нравилась - вот тут бы поострее, вот тут бы нос не такой курносый, губы хер с ними, сойдут, коже бы цвет хоть какой-нибудь, кроме белого, на глаза вообще плевать, даром что слепые, но форма окда, хотя зеленый цвет мог бы быть и поярче. Нуок как бы волосы - красивые, не успела сильно испортить краской, вовремя одумалась.
И так - до бесконечности, стоя перед зеркалом и кривляясь. Я обожаю кривляться перед зеркалом. В этом плане я - сорока.
Помнится, как-то подруга на день рождение ко всему прочему подарила мне зеркало, сопроводив сие деяние фразой, де, мне надоело, что ты постоянно смотришься во все отражающие поверхности. Да, тогда я, кажется, полезла смотреться в отполированный бок какого-то прибора в лаборантской кабинета физики...
Единственное, что я всегда в себе любила - и люблю - это фигура. Вот и все. Фигура и то, как на мне сидит одежда - любая, черт бы её побрал, одежда, это ещё одна моя слабость. Я страдаю нарциссизмом только по отношению к тому, что у меня нише шеи. Сиськи небольшие - лол, зато не мешаются. Талия, бедра, ноги - ничего лишнего, ровно ни капли, три раза через левое и побиться лбом о дерево, чтоб не сглазить.
Поэтому и к обуви на высоком каблуке питаю слабость - тут меня вообще уже крышесносит по полной.

А фотографироваться всегда тупо стыдно из-за патологической нефотогеничности - когда я уже вытащу энерджайзера с её никоном на фотосет? Хотя и знаю, что даже он получится со спины и ниже шеи.
Такие дела. )

@темы: кто-то что-то сказал?, my life, дикое ололо

---

Добро

За последнее время сюда пришло много новых людей - познакомимся? )) Эзэвер потерялась в никах. (

Здесь нет правил, зато водится унылая графомань, завалы шоколада, неадекватные вопли и авторское альтер-эго. Располагайтесь, я всем рада

Короче, пост приветственный я теперь поднимать буду, ага.

запись создана: 28.08.2011 в 15:20

@темы: ПЧ

---

Бомбей в словах .final

Название: Отель «Интурблядь»
Фэндом: Block B
Персонажи: U-Bomb
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор
Предупреждения: AU, сильно AU
Размер: 8 частей, 49 страниц
Статус: завершен
От автора: Ребят, спасибо вам. Да, вам, кто меня поддерживал. Но я ещё скажу об этом.







.parts 1,2

.parts 3,4

.parts 5,6

7. (Don't) say goodbye

7. (Don't) say goodbye

Минхёк возится на постели, раздраженно сбивает ногами простыню на пол и периодически впечатывается и без того помятым лицом в подушку, глухо и сдавленно, но от этого не менее грязно ругаясь. Жарко, душно, злобно и вообще до отвращения противно.
Би-Бом никогда не страдал бессонницей – мог заснуть в любой позе, в любом состоянии, в наплевать каком месте и даже на любимой паре по хинди или истории религий. Ключевое слово – мог.
Не выдержав, он резко садится на постели и, возведя глаза к потолку, несколько раз внятно и громко, чтобы было слышно даже мирно спящим соседям сверху, произносит слово “блядь”. Становится легче, и Минхёк, затолкав ненавистную простыню под кровать, неверным зигзагообразным шагом направляется на кухню, то и дело путаясь ногами в пижамных штанах.
Включив свет и открыв холодильник, Би-Бом хмуро вглядывается в его недра, улавливая мысль, что ужасно хочется по перебить там всю посуду, выдавить йогурт на стены, измазать кетчупом кафель и повесить на стены сырые стейки, чтобы было куда кидаться дротиками. В итоге от грандиозных планов остается лишь пшик, и Минхёк со вздохом выуживает непочатую бутылку свежего молока, рассматривая её на свет и прикидывая, как лучше – горячим или так сойдет.
Он, Би-Бом, обожает молоко в любом виде – свежем, топленом, кипяченом, холодном, теплом, горячем, вареном, жареном, маринованном и вяленом. Просто с детства – но сейчас не хочется даже доставать емкость, чтобы подогревать, и Минхёк просто открывает бутылку, делая глоток прямо из горла. Прохладно, приятно – но явно не лучшее средство от бессонницы. Минхёк ставит бутылку на стол и садится на стул, укладывая подбородок на кисти рук.
На самом деле, ему прекрасно известна причина этой внеплановой бессонницы – ничего аномального и непредсказуемо-необъяснимого в ней нет.
Ну уезжает человек, и что с того? Не век же отдых может длиться – нужно и честь знать. Минхёк пытается рассуждать здраво, и получается вполне себе неплохо, но внутренний голос, надрываясь почему-то юквоновским голосом, орет, де, ты дебил что ли, Ли Минхёк? Какого хуя ты сидишь, сложа лапки и усиленно делая вид, что тебе все равно? Совсем все равно, что завтра уедет человек, к которому ты за эти несколько недель привык настолько, что в принципе не можешь представить себе, как можно в десять утра быть не у “Хоутэл Мидлэнд 2*” и на переднем сиденье своего “Кадензы” видеть кого-то, кроме одного рыжего идиота? Совсем все равно, что у тебя осталась ещё масса вопросов, невысказанных тезисов и – что самое главное – ворох неразобранных смутных ощущений? Тебе все равно, Ли Минхёк – мальчик, который обожает во всем порядок и правильность?
Окей, и давай сделаем вид, что это не тебе позавчера на каждом углу мерещилась дерзкая ухмылка, живущий своей жизнью язык и гладкие твердые бедра.
Би-Бом злобно показывает бутылке с молоком язык, и ему кажется, будто она показывает ему в ответ два поднятых средних пальца.
-Пошла нахуй, - шипит он ей, нервно срывая с базы трубку домашнего телефона и на память набирая на нем номер Юквона. Замирает, так и не нажав клавишу “вызов” - да, Квон, конечно, не спит сейчас, и неважно, почему, просто интуиция подсказывает. Да, Квон сейчас не будет орать и сбрасывать звонок, не будет язвить и насмехаться – сейчас, конкретно сейчас Квон совсем другой, и неважно, почему, просто интуиция подсказывает.
Минхёк замирает и – сбрасывает набор.
Ему просто кажется, что он катастрофически не имеет права.
Не имеет права вообще хоть как-то попробовать остановить – просто потому, что он, Минхёк, никто ему.
Всего лишь бомбила Би-Бом из Бомбея. Может, приятное, а может и не очень – воспоминание.
Минхёк залпом допивает оставшееся в бутылке молоко и роняет голову на руки, закрывая глаза.

Юквон аккуратно разглаживает футболку и складывает её по шву, отправляя на дно чемодана к остальным – в одной стороне там все, что связано с верхом, в другой – джинсы и шорты. Обувь – отдельно в спортивную сумку из-за новых покупок, косметику в специальное отделение, электронику лучше в обыкновенную набедренную сунуть. Сувениров – ноль, только бронзовая фигурка Шивы высотой в три сантиметра в теоретический подарок Зико да небольшой пакетик с индийскими леденцами. Юквон несколько раз кивает, отточенным движением привыкшего обращаться со сладостями человека запихивая пакетик в боковой карман спортивной сумки.
Косметика – не собрана. Половину белья на выброс, треть старой одежды – туда же. Квон встряхивает кистями рук, словно сбрасывая с них что-то, и удовлетворенно склоняет набок голову. Спать хочется ужасно – другое дело, что не можется, зато вполне себе можется собирать чемодан посреди проклятой душной бомбейской ночи. А ведь ещё эти идиотские “рождественские” свечи выбрасывать, черт бы их побрал.
Юквон с размаху падает на постель и смотрит в потолок, чувствуя, как от усталости перед глазами все плывет и дрожит, как желе, превращаясь в неидентифицируемую радужно-серую массу. Долбит в висках – таблетки Квон ненавидит, поэтому терпит.
Нащупав под пальцами прохладный корпус смартсфона, Квон сжимает его с силой до побеления кожи – в горлу подкатывает ледяная, горькая волна то ли тошноты, то ли желчи, и становится трудно дышать; в уголках глаз неконтролируемо колет чем-то, а голосовые связки першит кашлем, от которого хочется выблевать как минимум половину дыхательной системы, начиная с бронхов.
Твердый металлический корпус “Самсунга” под пальцами.
Юквон всматривается в него, ожидая, что вот-вот экран засветится входящим вызовом – просто так, без причины. Да ладно, вру, с причиной – послушай, не уезжай, останься ещё хоть на немного, универ с Сеулом никуда не убегут. Квон слепо и практически безнадежно ожидает, что сейчас из динамика донесется голос – его, Минхёка, голос, такой уже ставший привычным и родным, говорящий нечто вроде “эй, не нужно”.
Или всего лишь позовет со специфической, как и всегда, тональностью, растягивая гласные звуки - “Юу-ук-во-он”.
Может, минута проходит, а может, и весь час – Юквону все равно, он просто ждет, хотя косметика ещё не собрана, Рождество не до конца убрано, а фигурка Шивы не упакована в специальный пупырчатый пакетик, который Чихо до смерти обожает лопать с этим противным звуком. Юквон просто ждет – и, психанув, скидывает телефон на пол, со всей силы ударяя кулаками по постели.
-Ты, блять, дебил конченый! Сука, ненавижу тебя!
Квон сваливается с постели и приземляется копчиком на телефон, воет и катается по полу, мало отдавая себе отчет в том, что делает – с полным физической боли взглядом методично хреначит смартсфоном по полу, насильно подавляя в себе желание набрать номер.
В горле пересыхает, и ругань превращается в сдавленный, хриплый скулеж, мало похожий на человеческую речь. Юквон чувствует, что сейчас элементарно сойдет с ума, если не услышит хоть чей-нибудь более или менее осмысленный голос – да нет, не голос даже, а просто наберет любой номер, и чтобы на том конце провода оказался кто-то разумный.
Просто человек. Любой. И чтобы слушал – все это дерьмо, которое будет литься литрами.
И, блять его, молчал – было бы совсем идеально.
В голове – литры, кубометры отборнейшего дерьма.
Юквон хватает телефон и, не поднимаясь с пола, в злости тыкает пальцем в первый попавшийся контакт - “Чихо-я-Зиа-Коу”.
В Сеуле ещё даже не ночь, и Чихо берет трубку после первых двух гудков – не успевает сказать и слова, как Юквон взрывается взбешенным нечленораздельным воплем и с грохотом бьет пятками по полу.
-А ещё, блять, я не смогу удержаться сам, как бы я не желал этого - не смогу, блять! Мне нужно, чтобы кто-то меня держал...
И, так и не услышав реакции Зико, бросает трубку.

За много тысяч километров от Бомбея растрепанное пепельноволосое нечто, только что скатившееся с клубной сцены после двухчасового расколбаса в виде начитывания андеграундного рэпчика, ошалелым взглядом сверлит экран телефона.
А потом вздыхает, не обращая внимания на прилетевшую в висок кёновскую зажигалку.
-Квон...

-Наверное, надо было сказать, что я ему фигурку Шивы привезу, - бормочет Юквон в подушку, с отвращением замечая в собственном голосе слезливые нотки. - Да и хуй, перетерпит...
И засыпает через несколько долгих, зависших в невесомости минут.

***
-Одиннадцать сорок семь, - без приветствия бросает Квон, распахивая багажник и раздраженно кидая туда чемодан. Утрамбовывает сверху спортивную сумку, обыкновенную отправляет на заднее сидение. - Сам считай, во сколько я должен быть на регистрации.
Юквон пристегивается и отворачивается к окну, удостоив Минхёка лишь одним коротким взглядом – но и его вполне хватает, чтобы увидеть усталый, потерянный вид и темные круги под глазами. На секунду Квон чувствует, как в чем просыпается странное, эфемерное чувство желания повернуться и высказать ему в лицо все, что хотел высказать раньше, обвинить во всех смертных грехах и под конец тирады выскочить к чертям из машины, поймав другое такси и о вещах не позаботившись.
Минхёк же лишь молча кивает и давит на газ, круто разворачивая автомобиль в нужную сторону. Юквон сглатывает, прикрывая глаза – после почти бессонной ночи немного мутит и подташнивает.
Отель находится на западе Бомбея, недалеко от международного аэропорта – так, по крайней мере, пишут в любых путеводителях, да и сам Би-Бом знает это куда лучше всякого гида. Чтобы доехать до него, не требуется особого количества времени – особенно если знать, каким образом избежать довольно плотных пробок в этих окраинных автострадах.
Минхёк, конечно, знает – поэтому разворачивается и едет не по окраине, а прямо по городу – так немного длиннее, но без нудного и бесполезного простаивания в шеренге автомобилей.
Юквон молчит – молчит и Би-Бом, буквально физически чувствующий, как вязкая, неприятно теплая усталость разливается вокруг, обволакивая прозрачным, но на удивление плотным и неразрывным пологом. То усталость не физическая – и Юквон болезненно выдыхает, когда Би-Бом тормозит чуть резче, чем нужно.
-Тебе плохо? - спрашивает Минхёк осторожно, стараясь в глаза не смотреть – йей, парень, ты не имеешь права, ты ему никто, а может даже, и воспоминанием не будешь. Юквон смотрит слепо и растерянно, но уже через секунду приходит в себя.
-Мне охуенно, дави на газ, - ровно отвечает он, и Би-Бом, занятый своими мыслями о “неправе”, не замечает, сколько сил Квону стоит не орать и не бить ногами в лобовое стекло.
“Мне охуенно”, - раз за разом повторяет про себя Юквон, словно бы мантру, усиленно проводит сеанс аутотренинга и закрывает глаза, не желая видеть даже полосато-арбузных кошек на тротуарах, которых в Бомбее аномально много.
Вот именно таких – полосато-арбузных.

Юквон не хочет – просто не хочет.
Одиннадцать сорок семь – время авиарейса.

***

-Стой, - Квон внезапно оживает и прилипает носом к стеклу, усиленно всматриваясь вбок. - Стой, говорю! Это парк?
Би-Бом кидает взгляд вправо, куда указывает Юквон.
-Ну да. А что?
-Тормози нахуй, - нервно отзывается тот, непослушными пальцами пытаясь отстегнуть ремень безопасности и грязно ругаясь сквозь зубы. - Дай я выйду.
Минхёк, непонимающе приподняв брови, покорно останавливает “Кадензу” напротив какого-то старого парка – одного из тех, к которому городские власти явно потеряли интерес и в ближайшем будущем этот интерес искать не собираются. Би-Бом там бывает редко – да кому сдалась эта окраинная, бесполезная, поношенная жизнью территория с несколькими гнилыми скамейками и мохнатыми, года три не стриженными кустами?
Юквон целенаправленно шагает вглубь парка – вид у него при этом до пиздецов серьезный и решительный. Минхёк, выскользнув из салона, щелкает сигнализацией и направляется следом.
-Послушай, сейчас совсем не время для прогулок, - говорит он куда-то в область спины Квона, догоняя его. - Что тебе нужно-то?
-Да мне насрать, - бросает тот с долей то ли раздражения какого-то, то ли просто нервного напряжения в голосе. - Тут фонтан есть?
Минхёк от неожиданности вопроса пропускает момент, когда Юквон резко останавливается – как следствие, впечатывается носом в рыжий затылок, пахнущий каким-то сладковатым ароматом шампуня и духов с нотками бергамота. Минхёк чихает, Юквон дергает плечом.
-Так есть или нет?
-А это что, по-твоему? - Тыкает Би-Бом пальцем в находящийся прямо под носом заросший плесенью бетонированный круг с остатками ещё какой-то проточной воды на дне.
Квон несколько раз моргает и недоверчиво заглядывает вниз.
-Четкие у вас фонтанчики, - говорит наконец, помедлив. - Бомбейские такие. Ладно, хрен с ним, это не принципиально. Скажи мне, бомбейский бомбила Би-Бом из бомб... Ебать страшно звучит, ты не находишь?
Минхёк не находит, вообще ничего не находит.
-Так скажи мне, мой индусский друг, у вас в Индии монетки в фонтан кидают? Ну, чтобы когда-нибудь вернуться назад?
Минхёк после бессонной ночи порядком рассеян – и отвечает на автомате, не улавливая сути вопроса.
-Не задавался вопросом, но если вспомнить университетский курс, что-то такое вполне возможно... А что?
А Юквон по жизни считает, что самый блядский и тупой вопрос в мире – а что?
И, отвернувшись, начинает сосредоточенно рыться в карманах – оттуда падают фантики, конфеты, вакуумные подушечки от наушников, какие-то разноцветные камушки и прочая дрянь. Минхёк чуть отходит в сторону, предпочитая наблюдать со стороны.
Квон раздраженно встряхивает челкой и шуршит бумажными деньгами, опуская плечи.
-Я проклятый неудачник, - говорит он неожиданно тихо, но Би-Бом все равно прекрасно слышит. - Господи, какой же я неудачник. У меня тупо даже монеток нет – ну же, покажите мне ещё одного такого мудозвона.
И, убрав руки в карманы, направляется в сторону оставленного у въезда в парк автомобиля. Минхёк, догнав его в один длинный шаг, хватает за локоть, останавливая, но не давая обернуться.
Как когда-то, совсем недавно, Юквон не давал этого сделать.
-А ты хочешь вернуться? - Спрашивает Би-Бом негромко, но в ответ получает лишь короткую, наполненную сдавленным ощущением паузу и нервное дерганье рукой. Юквон чувствует, как под диафрагмой что-то леденеет и скручивается в тугой комок, болезненный и... сладкий?
-Нет. Да. Не знаю, я всего лишь традицию хотел выполнить, что я, не мужик, что ли? - Вспыхивает Юквон и, все-таки обернувшись, отчаянно пытается вырваться. Во взгляде – на миг промелькнувшая безумная надежда, тут же растворившаяся в пелене темной злости.
Минхёк, по-прежнему не ослабляя хватки, запускает руку в карман и с секунду нащупывает там что-то – достает обыкновенную монетную индийскую рупию и вкладывает её в ладонь Квона, отпуская его и еле ощутимым движением подталкивая в сторону фонтана.
-Давай, Юквон.
Квон, сжимая в ладони монету, смотрит в асфальт под ногами.
-А ты хочешь, чтобы я вернулся?
Тихо – и слова даются с трудом. Минхёк отворачивается.
-Кидай, и пошли уже быстрее – время...

Юквон щелчком забрасывает монету в фонтан – мягкий, какой-то шелковый звук от соприкосновения с застоявшейся мутной водой.
Время – правда, время.

***
Образованный человек от умного отличается тем, что по глазам читает, да глазам не верит. Считает, что это эфемерно. Умный же читает – и понимает.
И делает выводы.
Образованные – они, сволочи, скептичные.
И недоверчивые.
А умные – по ситуации.

Юквон кривится и неловкими, слегка неверными пальцами распутывает клубок наушников, неуклюже пытаясь нормально вставить их в уши. Новые – даются с порядочным трудом, а Квон всегда к этому привыкает довольно долго.
Don't say goodbye, поет Джон Купер в мягком обволакивающем 3D-звучании, и Юквон, отвернувшись, улыбается совсем не по-юквоновски.
Совсем больно и совсем безнадежно.

Если бы рядом был Зико, он, наверное, завел бы очередную херню в стиле “нилили лалала нилилия нилили мамбо” и был бы, пожалуй, прав.

***
Когда “Каденза” мягко останавливается на специальной парковке, Юквон не сразу осознает, что все, приехали уже, можно выходить. Минхёк просто молча рассматривает собственные пальцы на руле, явно тоже не особо идентифицируя реальность вокруг. Только через пару минут Квон, очнувшись, тяжело вываливается из машины и поочередно вытаскивает из багажника чемодан и сумку. Сверху на все это водружает ручной багаж.
Стоит, убрав руки в карманы и безразлично сверля взглядом вещи. Минхёк выходит на свежий воздух, останавливаясь напротив Квона и привычно опираясь бедром на корпус “Кадензы”.
-Тебя проводить? - спрашивает он негромко, и Юквон вздрагивает, будто услышав не шепот, а как минимум раскат грома.
И качает головой.
-Не надо, я сам дойду. Будут ещё паспорт проверять...
Отвернувшись, Квон нервными, дергаными движениями, совершенно ему не свойственными, пытается вытянуть из корпуса чемодана длинную ручку, но она, как назло, не поддается, и он сбивает кончики пальцев, недовольно шипя. Снова возникает желание то ли разораться, то ли расплакаться и попроситься в кроватку, но Юквон мужик, Юквон терпит и только злее сжимает зубы. Но, содрав кожу на указательном пальце, вспыхивает и срывается.
И вновь думает, что никогда толком не умел держать себя в узде.
Пнув злосчастный чемодан ногой, скрещивает на груди руки и поднимает взгляд на Минхёка.
-Знаешь, что? - Голос непроизвольно сам повышает тональность. - Знаешь что, Ли Минхёк? А я ведь мог бы и не уезжать. Вот просто не уезжать – взять, блять, и остаться. Вот и все.
У Би-Бома в одно мгновение – с первого же звука – возникает холодное, леденящее ощущение крайней, неконтролируемой нервозности. Он удивленно распахивает глаза – а на лице, наверное, снова нечто вроде “лолват ты несешь?”.
-Да, - бросает Юквон, скривив губы. - Мне никуда не надо, я вообще сам себе хозяин. И я мог бы остаться. Но...
Но – вечное “но”, которое Минхёк всеми фибрами души ненавидит по жизни. Самая бесполезная частица, которая вдруг почему-то стала одним из ключевых механизмов в судьбах людей.
-Но я уеду, - ожидаемо заканчивает Квон с победной улыбкой на лице. - Да-да, Минхёк, я уеду, прямо сейчас уеду. А знаешь, почему? А?
Би-Бом устало закрывает глаза – будто каждое произносимое Юквоном слово вытягивает из него физические силы в геометрической прогрессии. Он только качает головой отрицательно – и ловит себя на мысли, что даже не представляет, какого хера Квон сейчас может выдать.
“Ты не имеешь права, ты ему никто – так, может воспоминанием останешься, а может, и не останешься даже им”.
-Я уеду, - Юквон вдруг усаживается прямо на чемодан, на мгновение опуская взгляд и тут же вновь поднимая его на Би-Бома. - Я уеду, потому что так требуют законы жанра. Потому что в жизни должно быть моар трагедии, моар драмы!.. Потому что без драмы нельзя, люди без драмы не могут, людям все нужно усложнять.
Пауза. Глупо, по-идиотски, дебильно.
Небольно. Горько.
-Вот почему я уеду. Такие дела.
Юквон с секунду ещё стоит перед Минхёком, глядя куда-то в район его ключиц – а потом, не улыбнувшись и не сказав ни слова, вешает на плечо сумку и берется за ручку чемодана.
-Ладно, хрен с ним со всем. Спасибо тебе, что помогал, да и вообще. Пока, короче. Пока, Минхёк. Ну или прощай.

И уходит, скрываясь в идеально зеркальных раздвижных дверях аэропорта.
Просто – уходит.

Минхёк ничего не говорит вслед – и разве что чувствует, как из тела медленно буквально выдирают кусок плоти, большой такой кровавый кусок плоти, а образовавшуюся дыру неумело залепливают не то лечебным пластырем, не то просто двухсторонним скотчем, на внешнюю сторону которого тут же начинает налипать грязь и пыль.
А из-под тут же наскоро наложенных теоретических бинтов неумолимо начинает сочиться вязкая, загустевшая кровь.
Би-Бом долго сидит в салоне автомобиля на парковке – пока в жарком, лоснящемся синевой небе не прочерчивает белую стрелу самолет авиарейса Бомбей (Индия) – Сеул (Южная Корея).

Эпилог

Эпилог

Don't say goodbye
Cause I don't wanna hear those words tonight
Cause maybe it's not the end for you and I
And although we knew
This time would come for me and you
Don't say anything tonight
If you're gonna say goodbye

(с) Brian Howes, John L. Cooper
«Say Goodbye»

Проходит несколько месяцев — завершается апрель, бегло машет рукой май, а июнь пусть и ненавязчив, но отчего-то медлителен. И — прохладен, как и май, с которым он словно бы сговорился восстановить погодную справедливость, прихватив с собой ранневесеннюю прохладу для изморившегося в жаре Бомбея.
И для Минхёка, изморившегося не меньше.
Кажется иногда, что здесь, на побережье Аравийского моря, только два живых существа настолько до безумия любят прохладу — Минхёк и сам Бомбей, который тоже живой, но отчего-то Мумбаи, хотя до этого никому уже давно нет дела.

Проходит несколько месяцев — Би-Бом боится, отчаянно боится снимать наложенную бинтовую повязку, опасаясь, что дыра на месте вырванного куска плоти не заросла ещё и сочится кровью. Изредка по ночам бинты действительно пропитываются алой влагой, и Минхёк поутру просто накладывает поверх ещё один марлевый слой, хотя и понимает, что нельзя так, что нужно снять и посмотреть уже на все своими глазами.
Понимает, но всякий раз, когда бинт вновь оказывается пропитан кровью, только накладывает новый слой.
Она, дыра, конечно, болит. Ноет противной, нескончаемой болью, против которой нет никаких лекарств — только временное сонное забытье и отчего-то холодное дынно-миндальное молоко со льдом, но совсем ненадолго.
Минхёк берет иногда в руки телефон и долго смотрит на набранные на экране цифры — и всегда, всегда сбрасывает мнимый вызов.

Просто потому, что не имеет права.
И не имеет права признаваться, что в этой проклятой тризлоебучей жизни все пошло в наперекосяк, как в один момент разлаженный сложный механизм.

А ещё он, наверное, ждет.
Подсознательно как-то.

***
Этот день выходной, солнечный и тепло-прохладный — а поэтому и порядком безработный для обыкновенных городских таксистов, до который желающим прогуляться гражданам нет никакого дела. Ну найдется пара-тройка спешащих куда-то бизнесменов или фрилансеров, но даже это рыба много редкая.
Минхёк, закинув ногу на ногу и вставив в уши наушники, устраивается на мягком диване в офисе агентства и беглым взглядом скользит по англоязычным журналам, ожидая какого-нибудь хоть мало-мальски приличного заказа на такси. На точке рыбная ловля сдохла на корню ещё утром, поэтому Би-Бом, недолго думая, решил воспользоваться естественным правом перебиться заказами прямо в агентстве.
Менеджер за стойкой ресепшен уже не обращает на него никакого внимания — только торопливо вызванивает кого-то на точке в восточной части города и вполголоса матерится.
И спокойно вокруг.

Наверное.

Телефон в кармане вибрирует и разрывается мелодией входящего смс-сообщения.
Минхёк, щелкнув клавишами, открывает диалоговое окно.
Юквон.

«Эй»
«Привет?»
«Не знаю, зачем пишу тебе, давай сделаем вид, что я случайно»

Минхёк, чувствуя, как в горле пересыхает — ей-богу, как у мальчишки шестнадцатилетнего! - встает и подходит к автомату с водой, решив заодно и подождать немного — помнит о ненормальной склонности Квона к отправке шести-восьми отрывочных сообщений подряд.
И не прогадывает — только делает несколько глотков холодной воды из пластикового стаканчика.

«Знаешь, ко мне часто приходило ощущение, что я порядком хотел бы увидеть тебя утром как-нибудь у отеля»
«А потом так — ты дебил, Квон-Юквон? Ты в Сеуле, мудозвон»
«Нет. Правда, хотелось бы встретиться там, поболтать»
«Наверное»
«Или нет»

Да, Юквон, ты никогда не умел держать язык за зубами — он у тебя вечно жил и продолжать жить своей, абсолютно абстрагированной от тебя разгульной жизнью.
Минхёк с неожиданной теплотой улыбается, едва успевая принимать сообщения.

«В общем, неважно. Я правда вспоминал о тебе — как у вас там погода?»
Минхёк уже было собирается ответить, но банально не успевает.
«Да ладно, что это я, мне же неинтересно»
«Короче, Ли Минхёк»
«Я ведь действительно мог остаться — меня ничего не тянуло никуда. Но и в Бомбее меня ничего не держало. Такое вот дерьмо подвешенное, понимаешь?»
Минхёк не обращает ни на что внимания — ни на какие-то слова менеджера, ни на открывшуюся и тут же закрывшуюся входную дверь агентства.
«Но если бы меня что-то держало — просто понимаешь, я сам держаться не умею — если бы что-то держало, я бы»
«Ой, блять, скоро деньги на счету кончатся»

Минхёк чувствует, как его губы сами собой искривляются в слегка горькой, непонимающей улыбке.

«Я бы остался — правда. Стоило сказать всего лишь несколько слов. Но чтобы быть способным держать, нужно быть живым — так ведь?»
Минхёк уже набирает ответ, пока не приходит очередная смс-ка — а она не приходит.

И только за спиной звучит до боли знакомый, чуть насмешливый голос.

-Не трудись щелкать, я сам ответ знаю. Чтобы держать, нужно быть живым; чтобы быть живым, а не существующим, нужно иметь мечту. Ты её нашел?
Юквон, одетый в уже привычную глазу яркую одежду, улыбается, с прищуром глядя на Минхёка.
Вот так — просто.

И Минхёк только кивает — чуть помедлив, но кивает.
-Нашел.

Юквон протягивает ему руку.
-Удержишь?

@темы: кто-то что-то сказал?, музыка, фанфики, формула счастья, би эл оу си кей

---

Пока есть время

Пока эти три дня я не хожу в школу из-за олимпиад, и действительно есть время позаниматься хуевертью типа транскрибирования для себя партий Юквона, Минхёка и Ухёна (!).

Наверное, это правда до удивления прекрасное ощущение - когда приходишь в аудиторию на олимпиаду не за местом даже, и не с целью что-то кому-то доказать, а просто потому что, блять его, интересно. Просто потому что любишь предмет и, даже не уделяя ему должного внимания, все равно проверяешь свои знания. Которые, кстати, отчего-то не истощаются, сколько не клади хуй.
Да, так я шла на географию. И просто первые десять минут с искренним удовольствием читала задания, понимая - йей, парни, да я буду здесь сидеть все три часа, потому что мне есть много чего сказать на каждое из них. И в итоге в аудитории под конец (читай - те, кто действительно что-то знает и работает на всю) осталось четыре парня и я - ну что поделать, коли хорошие географы в Волгограде исключительно мужского пола.
Ну и я. Странно вот так.
Мне было правда не #норм даже, а тепло. Не знаю, у меня всегда было к этому предмету такое отношение. Даже со всеми его припизднутыми построениями профилей местности, топографией, задачами на время и днями солнцестояния.
Такие дела.

Сегодняшняя литература не принесла мне ничего, кроме болевой иррадиации в левое запястье, мигрени и жжении в распоротом указательном пальце на правой. Просто двадцать конченых филологических дев в аудитории и - снова я. Но я так матерился, так матерился, что за своего, конечно, не проканал. А интеллигентная девушка рядом явно не ожидала, что литераторы-лингвисты способны вести себя подобным образом.
-Ой, у нас тут одни девочки в классе, - умиляется контролер.
-ЭТО ПЕЧАЛЬНО, - на всю аудиторию возвещает кэп, с искренней трагедией окидывая взглядом помещение.
Такие дела.

А ещё классно, когда по дороге на олимпиаду встречаются друзья и устраивают обнимашечки с громкими файтингами и ободряющими воплями не особо приличного содержания.
Такие дела.

А кэп все познает прелести балканского этно, блюза и инди-рока. Я говорила, что ужасно люблю, как звучат балканские языки?



По-моему, им очень идет.

@темы: фейспалм, кто-то что-то сказал?, my life, музыка, формула счастья, дикое ололо, скука по философии

---

Bubamara ololo

Название: Бубамары, кешью, кока-кола
Фэндом: Block B
Персонажи: Зико|Кён; !smarm U-Bomb
Рейтинг: PG-13
Жанр: юмор, ангст, повседневность
Предупреждения: Нецензурщина overload
Размер: драббл, ~2000
От автора: Один раз в энное количество времени автор имеет право на откровенную хуету. Считайте, кэп этим правом воспользовался. Как и всегда до.

Бубамары, кешью, кока-кола

-Что здесь блять нахуй происходит? - Орет Зико, вваливаясь в комнату и от души шарахая дверью. - Почему вас нахуй блять нельзя ни на секунду оставить?
Щелчок мышки и задумчивое молчание в ответ.
-Я тебя спрашиваю, Пак Кён!
Кён стаскивает из мисочки неподалеку один орешек кешью и сует его в рот, даже не оборачиваясь в сторону друга.
-Ты забыл «блять нахуй».
Зико, мгновенно остыв, хмыкает, с размаху усаживаясь на диван и закидывая ногу на ногу.
-И как бы это по-твоему звучало?
Кён сидит на полу за низким столиком, согнувшись в три погибели так, что колени находятся на примерно той же высоте, что и уши, и, не обращая прямого внимания на Зико, щелкает чем-то в их общем ноутбуке, то и дело двигая его и постукивая по крышке явно на предмет «вай-фай, приди».
-Как звучало бы? - Просыпается он от собственных мыслей. - Ну, «я тебя спрашиваю, блять нахуй Пак Кён!». Или, скажем, «я тебя блять нахуй спрашиваю, Пак Кён!»
-Или, - подхватывает Чихо, загоревшись идеей. - Я тебя нахуй спрашиваю блять Пак Кён!
Устанавливается недолгое, прерываемое лишь хрустом кешью молчание.
-Не, - оживает наконец Кён. - Неприкольно. Так ты чего хотел?
Зико вздыхает, возводя глаза к потолку — хочется кешью, хочется вай-фая, хочется на пол и вообще, но он точно знает, что Кён без боя не сдастся — вследствие этого заранее хочется съездить Кёну по морде. По-дружески так, без обид.
Чихо показывает потолку язык.
-Я спрашивал, что происходит и почему вас ни чертеца нельзя оставить одних. Внятные ответы предполагаются или мне лучше сразу искать Тхэиля?
Кён, не отрываясь от экрана ноутбука, снова тянется рукой к миске с кешью, но Зико опережает его, засыпая себе в рот сразу половину. Кён, все так же не глядя, отвешивает другу по рукам и возвращает орехи.
-Не знаю, о чем ты, но если про кока-колу, то порассказать чего-то могу, - отвечает он беззлобно, подпрыгивая на месте и с ожесточением тыкая курсором мышки во что-то, панически бегающее по экрану. Зико, в одну секунду оказавшись рядом, пытается спихнуть Кёна с насиженного места и навставлять пиздюлей.
-Нфме тфрогмфай Пфупфамфарфу!
Кён тормозит.
-Че-го блять?
Зико, с трудом проглотив вандалистически награбленные орехи, дико вращает глазами и кашляет.
-Бубамару, сказал, не трогай! - Шипит он, несколькими движениями мышки возвращая странное пушистое животное на экране в нормальное, более или менее адекватное поведение. - Заведи себе своего и тыкай сколько влезет.
«Проклятые скринмейты», - думает Кён и обещает себе при случае же снести папку с ними в корзину, и корзину после этого сразу же почистить. Заебали по экрану бегать и ярлыки закрывать.
-Ты вроде узнать что-то хотел, - напоминает Кён, пододвигаясь — так уж и быть! - и давая Зико место рядом с собой. - Про кока-колу, что ли?
Чихо возится под боком и пытается устроиться поудобнее, но длинные ноги под столом умещаются плохо, а сидеть в позе кузнечика суровому лидеру вообще не улыбается.
-Судя по кирпичному ебалу Минхёка на кухне и пустой банке из-под колы перед ним, да — я хотел узнать именно про это. Блять нахуй?
Кён весомо кивает, запуская пальцы в кешью, заботливо протянутые Зико. Не без задней мысли, конечно — через секунду Чихо вовсю расправляется с орехами сам.
-Нахуй блять, - подтверждает Кён. - Просто в доме была последняя банка колы. И Юквон её выпил. И случилась беда.
Рэпер трагически замолкает, давая другу прочувствовать всю драму ситуации — Чихо же только непонимающе моргает и трясет лохматой головой.
-И чего?
Теперь уже время Кёна закатывать глаза.
-В общем кола была минхёковская, потому что Тхэиль вчера купил ровно семь банок и разве что наклеечки-напоминалки с именами на них не прилепил. Все свои выпили, а Минхёк вообще никакой после тренировки приполз, ему не до газировки было. Сегодня вспомнил. Ну а Юквон...
Кёну даже кажется, что у Зико уши вытянулись в кошачьи и дрогнули кончиками — лидер весь обращается во внимание, чтобы потом обоснованно прописывать всем оздоровительных люлей.
-А что Юквон?
-А Юквон он и в Африке Юквон, - вздыхает Кён без особой, впрочем, грусти в голосе. - Прекрасно видел, что Минхёк настроил навигатор на колу, прибежал первым, вставил трубочку и был таков. Причем — поверь мне, Чихо — я уверен, что Квону хотелось этой колы примерно так же, как мне сейчас хочется тебя трахнуть.
Зико ржет.
-То есть Квону вообще невтерпеж было.
На лице Кёна не дергается ни один мускул.
-То есть он бы и ещё жизни три своих кошачьих спокойно без неё прожил. Но Юквона ты знаешь — всякому действию образуется свое противодействие, да ещё и с надбавочкой.
Чихо снова начинает возиться, надсадно постанывая от того, что кости успели атрофироваться, и что «как ты, Пак Кён, вообще умудряешься просидеть в этой позе больше двадцати секунд». Наконец просто разворачивается спиной к столу, опирается на него поясницей и вытягивает ноги, усаживаясь напротив Кёна так, чтобы хорошо было видно.
Смеяться почему-то не хочется — да и выражение морды лица друга не особо располагает.
-А Минхёк, - продолжает он глухо. - Все такая же бабушка на скамеечке.
-Ага, - отвечает Кён, бездумно водя указательным пальцем по тач-паду на ноутбуке. - Короче, посрались они знатно. Ор стоял на всю общагу — Тхэиль просто свалил вон, насколько я успел понять, Чихун заперся в комнате, а Чэхё ушел в себя. Говорит, там безопаснее...
Зико несколько раз кивает будто бы самому себе, теребя в пальцах прядку пепельных волос. Аномально противный день какой-то — то руководство не одобряет текст новой песни, то в стиралку вместо отбеливателя вливают кондиционер с эффектом «магия черного», то теперь два дебила-танцора разносят квартиру из-за алюминиевой банки кока-колы, которую можно купить на любом углу.
Зико кривится.
-Они помирились?
Кён вытягивает губы трубочкой и изображает беззвучный свист — с намеком, мол, у тебя. Лидер, совсем, кажется, шарики за ролики заехали.
-Ну ты что, в самом деле. Это только в фанфиках такие штуки заканчиваются обжималками за закрытой дверью и веселыми потрахушками, - Кён явно троллит, а Зико вообще не в кайф весь вечер выслушивать про теоретический секс, поэтому он ощутимо тыкает друга локтем в ребра.
Кён фыркает.
-В итоге психанул Юквон, обвинил Минхёка во всех смертных грехах, схватил мою куртку — я догнал, отобрал, всучил его — и свалил куда-то на улицу. Смею предполагать, что смирно сидеть на лавочке перед подъездом и ждать, пока его, несчастного, кто-нибудь пожалеет. Если ты не видел его, пока шел — значит, спрятался за турникетом. Он похудел очень.
Чихо быстро отматывает пленку подсознательно записи назад и удостоверяется, что ни черта никого он не видел перед подъездом.
-Откармливать надо, - бормочет он невнятно и зевает. - Вообще фу такими быть. Ну позвонил бы ты мне, купил бы я эту колу мудозвонческую, мне несложно. Идиота два, а ещё взрослые, состоявшиеся личности.
-Ну не все же такие идеальные друзья, как мы.
-Нет, ну я бы тоже переебал тебе за последнюю банку колы.
Удар не сильный, но ощутимый.
-Да шучу я, Кён. Максимум — перестал бы разговаривать минут на пять...

***
Юквон возвращается довольно поздно, но не за полночь — во всяком случае, не спит лишь один Минхёк, в неподвижной позе уже часа два сидящий на диване в пустующем зале и рассматривающий веселые разноцветные рисунки галлюцинаций на стене напротив. Он, кажется, вовсе не замечает, как Юквон, не разуваясь, заглядывает в комнату — с секунду стоит, привыкая к темноте и моргая, а затем, разглядев, замирает.
И, уже разворачиваясь, чтобы уйти, кидает что-то на диван рядом с Минхёком — оно, это что-то, отдается около бедра тяжелым и приятным прохладным ощущением.
Минхёк осторожно трогает пальцами холодную, чуть влажную поверхность емкости с кока-колой.
-Юквон, - слова приходят только через долгие несколько мгновений, и Квон вполне мог бы успеть исчезнуть — но нет, только стоит, привалившись плечом к косяку двери и по-прежнему не раздеваясь.
-Ты ведешь себя как чертова бабушка на скамеечке перед домом, - не слушая Минхёка, говорит Юквон до совершенной странности параллельным, пустым голосом. - Просто как ебаная параноидальная бабушка, у которой уже климакс лет двадцать, а она никак не может с этим смириться.
Минхёк, подняв голову, кривит губы в презрительной полуулыбке — Юквон не обращает на это внимания, лишь чуть поводя свободным от опоры на дверь плечом. Приглушенный свет из прихожей четко высвечивает его фигуру, по-прежнему закутанную в теплую куртку и высокие уличные ботинки.
-Но, кажется, тебя это вообще в душу не ебет. Тогда я, пожалуй, пойду — ещё я психоаналитиком для старых баб не был. Не спи с открытым окном, остатки мозга продует.
Минхёк только сейчас замечает, что Юквон действительно очень зол — зол, выбешен, а ещё, наверное, задет. Уголки глаз чуть припухшие и словно бы растерты то ли грубой тканью, то ли неосторожными прикосновениями.
Минхёк поднимается, когда Юквон дергает плечами, скидывая куртку, и разворачивается, чтобы уйти. Просто отлавливает за рукав короткой футболки и втаскивает обратно в темный зал, освещенный только приглушенным светом прихожей.
Юквон не сопротивляется, но и в глаза категорически смотреть не желает, упорно отводя взгляд.
-Послушай, Квон, - начинает Минхёк. - Ты ведь прекрасно знаешь...
-Э нет, это ты послушай, Ли Минхёк, - вспыхивает Юквон, дергаясь и отскакивая от него не порядочный шаг. - Это ты послушай. Послушай, мне сейчас действительно насрать, что ты скажешь — вот просто я скажу тебе, что ненавижу, когда на меня орут. Орут, визжат, наставляют, помыкают, тыкают мордой в дерьмо и палочкой в совесть. Ненавижу, когда меня пытаются ставить на место — просто из-за какой-то поганенькой шутки и банки колы. Да ладно, мне даже на это насрать! Я ненавижу, когда это делаешь ты — понятно тебе?
Минхёк молча выслушивает тираду — только под конец поднимает взгляд.
Немой вопрос, вербальный ответ. Юквон беспомощно опускается на диван, запуская обе ладони в растрепанные волосы.
-Просто у тебя это получается раз в десять больнее, чем у всех остальных вместе взятых, - глухо говорит он, не поднимая головы. - Знаешь, что вообще кошки ненавидят, когда на них кричат дорогие им люди? И не прощают, кстати. Ну вот и все, наверное, что я хотел сказать. Ах да — ну и колу я тебе купил, чего уж там. Не злись...
Поднимаясь, Юквон улыбается — как-то криво и болезненно, будто выдирая из себя эту улыбку вместе с кожей, сорванной под основание. Минхёк просто теряется — делая шаг назад и падая куда-то глубоко, но ударяясь при этом ощутимо о воздух, прожигающий одежду и руки, отравляющий среду вокруг и при попадании в глаза вызывающий неконтролируемую боль. Минхёку вдруг становится страшно — как в детстве, страшно и холодно, словно если бы родители оставили ребенка одного дома, не предупредив, во сколько вернутся, и вернулись бы в самый темный момент, медленно поворачивая в дверном замке ключ. И эпицентр страха — это звук проворачиваемого ключа.
И эпицентр страха — это звук половиц под тихими шагами уходящего Юквона.

Минхёк догоняет его, как кажется, только через несколько десятков вечностей — усталый, потерянный и совсем какой-то не минхёковский, заблудившийся на дороге длиной в три метра и потерявший нужную дверь из двух возможных, на одной из которых — клейкая лента-напоминалка.
-Прости меня, - говорит Минхёк тихо, не приближаясь ни на шаг ближе — ровно энное количество сантиметров между. - Прости меня, Юквон.
А Квон только смотрит задумчиво и рассеянно, склонив голову набок — растрепанные от уличного ветра волосы беспорядочно падают на глаза, и надо бы сдуть пряди, но Юквону не хочется — даже дышать не хочется, чтобы не потеряться самому.
-Только одна кошка на миллион прощает, - отвечает он, помедлив, и поднимает взгляд на замершего Минхёка, в глазах которого — только безысходная, безнадежная тоска и осознание, что один на миллион — это слишком, слишком мало.
А Юквон просто протягивает ему руку, тепло сплетая пальцы.

***
-Банка кока-колы, вестница разлуки, - напевает хриплый голос из-под одеяла, тут же замолкающий под чьи-то пинком.
-Нахуй блять. Ты сожрал последний орешек.
-И что ты мне сделаешь?
-Ща переебу.
-Вот последний кешью, - тянет тот же хриплый голос. - Вестник пропиздюлин...

@темы: фанфики, би эл уо си кей

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Бомбей в словах, часть 3

Название: Отель «Интурблядь»
Фэндом: Block B
Персонажи: U-Bomb
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор
Предупреждения: AU, сильно AU
Статус: в процессе, написано 6 частей, 39 страниц
От автора: Не могла не. Иногда нужно отвлекаться от того, что делает мозгу больно.





.parts 1,2

.parts 3,4

5. Ты охуел, Ли Минхёк

5. Ты охуел, Ли Минхёк

Taeil - Where are you .mp3

Юквон действительно выкуривает ровно одну сигарету в день — никогда и ни за что не больше, но и не меньше; каждое утро разглядывает себя в автомобильном зеркале бокового вида, словно бы оценивая что-то, а потом удовлетворенно кивает самому себе.
Минхёк, сложив вместе два и два, получает пять и делает предположение, что Квон просто проверяет наличие в волосах темных корней.

-Эй, Минхёк, - Юквон усаживается на переднее сидение, не здоровается и вообще выглядит так, будто предыдущая ночь состояла не из секса, а из интеллектуальной беседы, которая вообще не прерывалась. - Ты ведь на востоковеда учился, верно?
Би-Бом слегка заторможенно кивает, не сразу вычленив суть спонтанного вопроса.
-Знаешь, - Юквон задумчиво склоняет набок голову, глядит в зеркало и трогает прядки волос, перекладывая их в нужном порядке, чтобы было красиво. - Знаешь, мне кажется, ты был неплохим студентом. Нет, даже так — ты был стоящим студентом. Я прав?
Минхёк, разглядывая шершавую поверхность руля, медлит.
-Неплохим, - в голосе проскальзывают нотки то ли лени, то ли недовольства. - Во всяком случае, одним из лучших на потоке. Но не доучился...
-Надежда выпуска, - подсказывает Квон, отрываясь от созерцания в отражении себя любимого. - Палочка-выручалочка группы. Отрада профессоров.
-Откуда ты...
Юквон смеется, откинув голову, а потом переводит на Минхёка серьезный взгляд: ни дать, ни взять — либо гениальный актер, либо тумблер переключения состояний настроен на сверхбыструю работу.
-Просто я внимательный, а у тебя на лбу все написано вот такенным шрифтом, - Юквон, хихикая, от души разводит руки в стороны. - По тебе видно, что ты образованный, хотя и катаешься на этой колымаге совершенно молча. Ну и, пожалуй, умный — хотя и в меньшей степени.
Минхёк иронично приподнимает бровь.
-Да, бомбила Би-Бом из Бомбея, - уголок ярких губ Квона трогает тень улыбки. - Умный и образованный — может и не полярные, но уж точно разные понятия.
Юквон делает паузу, не обращая внимания на то, что они уже минут семь кряду просто сидят в автомобиле, не намереваясь, похоже, никуда ехать.
-А я — хрень, - говорит он, кивнув для подтверждения. - Постоянно в списке успеваемости в самом низу прогниваю. Зато как только сессия, где не спишешь и не увернешься — так Юквон-и оказывается самым, сука, умным. Йоло, правда?
Би-Бом ловит себя на мысли, что хочется совершенно по-конски заржать — почему-то он нисколько не удивляется ни самому факту, ни своей реакции.
-Нестыковочка, но тебе идет, - говорит он, сдержав дуракций порыв и поспешно нарисовав на лице сочувствующее выражение. Юквон фыркает — его этим не проймешь.
-Стыковочка, - отвечает он, прищурившись. - Я — не образованный, я — умный. И там, где большинство пытается долбить теорией, я включаю логику, практику и чувство задницы. Итогом — блестяще закрытые сессии и гнилье в семестровых списках успеваемости. Жизнь несправедлива...
Би-Бом закатывает глаза.
-... Сказал бы я, не будь мне просто лень выбиваться в первые ряды отличничков, - невозмутимо заканчивает Юквон, и Минхёк снова подавляет желание размазать по лицу глаза, уши и стереть мозг стиральной резинкой из канцелярского магазина.

-К чему вообще все это? - Би-Бом чувствует, что лучше спросить прямо, чем строить собственные песочные замки загадок, на которых Юквон по обыкновению лишь попрыгает обутыми в канарейски желтые кроссовки ногами.
-Я просто хотел сказать, что умный и образованный — разные вещи, - ослепительно улыбается Квон, и Минхёк, вздохнув, мысленно нажимает в подсознании фиолетовую кнопочку «логика: выкл».

-Запрягай лошадей, поехали в салон. Ага, в тот, я договорился на покраску в десять утра. Я ебать сколько времени потратил на то, чтобы объяснить им, какой тон мне нужен — ты можешь надавить на газ?! Да, и потом в соседний. Хочу свести мехенди...

***
В темно-золотистом свете заходящего солнца волосы Юквона выглядят ещё ярче, чем есть на самом деле — переливаются ровно вспыхивающим темно-рыжим, словно природным оттенком, очень редким, но именно в случае Квона натуральным. Чуть тень — и вновь то ли грейпфрут, то ли апельсин, а может, что-то совсем отдающее в рыже-алое.
Минхёку сложно долго смотреть а всполохи света, но отвести взгляд — ещё сложнее. А Юквон только легко улыбается, улавливая направление минхёковского взгляда.
-Зайдем в кафе? - спрашивает он, кивая куда-то в сторону. - Чая хочу — не могу просто. Ну или кофе... Что у вас тут повкуснее?
-Чай, - коротко отвечает Минхёк. - Черный. Со специями.
-Поехали...

-Ты будешь что-нибудь?
-Только если колу.
Небольшое уютное кафе на западе Бомбея — совсем недалеко от юквоновского отеля. Довольно прохладный для этой отвратительной жары зал, пусть и чересчур мягко-плюшевый - Минхёк спокойно вздыхает, чувствуя, как скопившаяся за день вязкая духота в горле постепенно испаряется, заменяясь на обновленные прохладные молекулы. Дождавшись ледяного, запотевшего стакана колы и по просьбе Юквона отрапортовав ещё «and one «Captain Black», please», Би-Бом, на пробу сделав два глотка из трубочки, плюет на это бесполезное дело и откладывает её в сторону, отпивая из стакана.
Квон, то и дело пробующий свой чай и постоянно на него дующий, одаривает трубочку парой заинтересованных взглядов и в конце концов просто приватизирует её себе, запуская в чашку с чаем. Би-бомовские глаза расширяются уже рефлекторно.
-Ну не могу я такое горячее пить, - оправдывается Юквон отчасти даже смущенно, покусывая трубочку белыми зубами и выцеживая чай по миллилитру. - Язык слишком чувствительный просто.
-Как у кошки, - почему-то приходит в голову Минхёку, а Юквон, замерев, настораживается, словно оценивая слова, а потом заливисто смеется.
-Йеп, как у кошки, - хмыкает он, опуская взгляд в чашку и принюхиваясь к горячему пару, отдающему ароматом сложного смешения сладких и острых специй. - Меня вообще часто с котом сравнивают. С детства.
-С рыжим таким, - задумчиво добавляет Минхёк, делая глоток колы и задерживая колкую жидкость на языке. - Рыжим и полосатым.
-Почему полосатым? - Квон, с интересом.
-Слишком переменчиво...
Би-Бом отчаянно не знает, как правильно подобрать слова, а Юквон, кажется, и не требует никаких объяснений, просто кивая с каким-то отсутствующим видом — медленно посасывает кончик трубочки, не поднимая взгляда, а потом выпускает её из губ, подпирая подбородок ладонями и прямо глядя на Би-Бома.
-А ты знаешь притчу о том, - начинает он тихо. - Что кошки не спят с теми, кого они не любят?
Кока-кола в высоком, кристальном бокале тихо шипит, то и дело микроскопически взрываясь сотнями отдающихся темным янтарем шариков — бесконечно крошечных и бесконечно нескончаемых.
-Только я понять не могу, - Юквон грустно улыбается куда-то в пространство. - То ли я неправильный кот, то ли кот тупой.

Когда они выходят из кафе, практически полностью темнеет — эффект вечера разбавляется городским освещением, довольно ярким даже не в самом центре Бомбея. «Каденза» припаркован совсем недалеко, и Минхёк автоматически направляется к нему, только через мгновение замечая, что обычно бегущий впереди Юквон сейчас почему-то сзади. И явно просто стоит на месте.
Не успевает Би-Бом обернуться, как чувствует, что на его плечи опускаются прохладные руки — не очень тяжелые, но и не слишком легкие, а ровно такие, какие нужно, какие должны быть. Действительно прохладные — а чувствительные пальцы пробивают импульсами даже через ткань футболки.
Юквон, стоя сзади, просто молчит.
-Ты чего? - Осторожно спрашивает Минхёк, пробуя обернуться, но лежащие на плечах ладони ненавязчиво останавливают его, мешая движениям.
-Скажи мне, бомбила Би-Бом из Бомбея, - негромко начинает Квон, и по голосу слышно, что слова даются ему с порядочным напряжением. - Скажи, а у тебя есть мечта?
Минхёк замирает, застигнутый вопросом врасплох: да, конечно, проносится мысль, все люди мечтают о чем-то — о деньгах, успешной карьере, доме во Франции или личном острове в Тихом океане, мечтают о крутом айфоне или планшетнике; он, Минхёк, мечтает о «K9» - этом спортивном красавце с вытянутыми фарами, и чтобы обязательно белого цвета.
Би-Бом молчит, глядя перед собой — просто понимает, что Юквон имеет в виду совсем, совсем не это.
Би-Бом не видит, но чувствует, что взгляд Юквона — пытливый и настороженный, словно у давно сбежавшего из дома взрослого кота, давно не доверяющего ни людям, ни собакам, ни таким же, как он, котам.
-Нет, - тихо отвечает Минхёк, ощущая, как напрягаются кончики пальцев на его плечах.
Что-то меняется совсем мгновенно: секунда — и накрывает темной, туманной волной жара, сменяющегося холодом и снова теплом, горечью и солью, специями и тростниковым сахаром. Юквон просто резко отталкивает Минхёка от себя, делая несколько шагов назад.
Когда Би-Бом оборачивается, Юквон смотрит в асфальт, убрав руки в карманы и опустив голову.
-Ты, - еле слышно. - Ты, что ли, охуел, блять?
И срывается на крик.
-Ты вообще, что ли, с ума сошел, Ли Минхёк?! - Кричит Юквон, совершенно не обращая внимания на то, что находятся они в общественном месте. - Ты вообще тупой идиот? Нет, блять, отвечай!..
В глазах Квона, раскосых и сильно оттененных макияжем, паника — настоящая и неподдельная паника вперемешку с огромной долей испепеляющей злости. Минхёк растерянно отступает, не понимая — нет, все-таки понимая, наверное, но не осознавая.
-Ты придурок, Ли Минхёк, - зло, отчетливо и по слогам повторяет Юквон, сощурившись до двух темных полос вместо глаз. - Видеть тебя, дурака, не желаю... Езжай отсюда в своей колымаге нахер, и не появляйся в радиусе тысячи метров от меня, пока не найдешь её. Я понятно выражаюсь?
Би-Бом молчит — почему-то все эти спонтанные, искренне злые и просто искренние оскорбления не входят лезвиями внутрь, а просто проскальзывают по коже, отдаваясь в подсознании ясным, кристальным и до ужаса болезненным звоном. Юквон криво улыбается — и, психанув, разворачивается в другую сторону.
-Ничему тебя жизнь не учит, - бросает он напоследок, направляясь в противоположную от автомобиля сторону. - Сам дойду. Деньги — в бардачке.

Да, думает Минхёк, усаживаясь на капот и бездумно поглаживая пальцами металлический корпус.
-Да, наверное, действительно идиот.

Деньги — в бардачке. И когда только успел?
Как догадался?
Или просто — знал?

«Завтра в половину двенадцатого у отеля», - поздняя, почти ночная смс-ка.
«Без неё не появляйся», - вторая, через пару минут.
«А если появишься и без — просто молчи и не выводи меня из себя», - третья через полтора десятка секунд.
«А вообще — хуй с тобой, приезжай и не молчи...»
Би-Бом закрывает глаза.

***
Когда Минхёк выходит из дома, утро встречает его удивительно прохладным воздухом, свежим, несмотря на близость одной из самых загруженных бомбейских автострад. Таких дней бывает здесь всего раз-два и обчелся за целый год — и Би-Бома почему-то тянет в беспричинную улыбку, которая выходит тусклой и усталой.
Заснуть удалось только под утро — бесконечный калейдоскоп снов про какие-то ожившие трубочки в стаканах с кока-колой, бегающие по столу и стреляющие кубиками льда, сеульскую теле-башню и Содэмунгу, где часто зависал со школьными друзьями.
И про дворовых рыжих ободранных котов.
Встретив одного такого около подъезда, Минхёк вздрагивает поначалу, а потом, опустившись на корточки, протягивает руку:
-Кис-кис, ну иди сюда...
Кот, недоверчиво глянув желтым глазом, касается усами минхёковской ладони и, гордо подняв хвост, удаляется восвояси.
Би-Бом устало трет пальцами веки.

А Юквон к половине двенадцатого уже стоит около отеля — судя по виду, стоит довольно давно, и Минхёку почему-то становится нестерпимо стыдно.
-Мне в электронный надо, - говорит Квон отвлеченно, пристегиваясь и даже не глядя на Би-Бома. - Потом в спортивный. А потом в алкомаркет.
-Куда?
Юквон одаривает его задумчиво-презрительным взглядом, а потом привычно дерзко усмехается и передергивает плечами — белая свободная футболка открывает ровно загоревшие ключицы безо всяких следов ещё недавно яркого мехенди. Сведено безупречно.
-Туда, Минхёк. Не волнуйся, мне уже есть восемнадцать.
По пути удобнее сначала в спортивный, потом в электронный, а затем в тот, который Юквон мудрено обозвал «алкомаркетом» - Би-Бом в душу не имеет, зачем Квону специализированный магазин алкогольных напитков, но вопросов не задает — чувствуется, что Юквон и без того напоминает бомбу замедленного действия. Гранату, из которой уже успешно выдернули чеку и ждут только взрыва. Ядерного.
В спортивном Квон задерживается довольно долго, но по сравнению с первым его визитом в салон красоты это время кажется Би-Бому ничтожно малым. Он успевает вновь проверить основные точки автомобиля, протереть стекла и номерной знак — успел уже покрыться пылью за эти сухие и жаркие дни. Юквон возвращается, закидывая на заднее сидение довольно объемный пакет с коробкой явно из-под кроссовок и аккуратной уложенной белой толстовкой — сам все так же усаживается на переднее и нетерпеливо дергает подбородком, де, давай уже, трогай, ямщик.
По пути в электронный выясняется, что ещё неплохо бы заехать на рынок за фруктами и соком, а потом в идеале, конечно, надо бы закупиться книгами («Да, представь, чувак, у меня нет электронки, а если бы и была, я бы душу свернул на кнопочки тыкать!»), ну и вообще срочно требуется инженерный калькулятор.
«На кой хуй?!» - хочется взвыть Минхёку, но он терпит, покорно разворачивая автомобиль на сто восемьдесят градусов и выходя на обгон. Ловит себя на мысли, что готов даже через две сплошные захерачить, лишь бы Юквон перестал будто бы намеренно выбирать места, находящиеся в диаметрально разных направлениях.
По дороге в книжный центр Юквон, уткнувшийся носом в покер на телефоне, вдруг вздрагивает и, закрыв игру, долго смотрит на экран — входящий вызов с какой-то знакомой мелодией на звонке.
Квон берет трубку только через долгие полминуты. В мембране раздается высокий, звонкий голос — Квон слегка морщится.
-Да, - негромко. - Я занят, я дохуя занят. Ты же знаешь, я всегда занят, перезвони позже! Нет, блять, у меня моральный выбор — пособие по высшей математике или Флобер. Перезвони. Послушай, я правда занят...
Минхёк слегка скашивает взгляд, наблюдая, как Юквон нервно трет пальцами ткань джинсов ближе к колену, словно намереваясь проделать там дырку размером с тоннель под Ла-Маншем. Чуть морщится и кривит губы — явно не желает разговаривать со звонящим. Высокий голос в трубке то замолкает, то вновь раздается с новой силой — а во взгляде Юквона какое-то смешение паники и злости, как тогда.
Тогда, вечером — кажется, это было так давно, а на самом деле всего лишь вчера.
Юквон, с досадой зашипев, бросает трубку.

Промаявшись в книжном с полчаса, он в итоге выходит с пустыми руками.
-Блядские котангенсы, - цедит сквозь зубы и скрещивает на груди руки.

В электронный Юквон уходит то ли за новым аккумулятором для смартсфона, то ли за usb-шнуром или зарядкой, то ли за новыми наушниками для плейера. Хлопнув дверью «Кадензы», оставляет на переднем сидении смартсфон — Минхёк пожимает плечами и не вопит ничего вслед, думая, что за несколько минут ничего серьезного произойти не может.
Минут через пять телефон вздрагивает стандартной мелодией входящего сообщения — Минхёк помимо воли рефлекторно опускает взгляд на загоревшийся экран, на который автоматически выводится окошко с текстом принятой смс. Растреклятые «Самсунги» нового поколения.
«Отправитель: Тхэиль»
«Текст сообщения: Юквон, ты охерел? У тебя днюха через три дня — ты вообще в Сеул возвращаться собираешься? Мотай из своего Суринама, мы ждем»

Окошко меркнет и гаснет, сворачиваясь в панель «Пуск» - Би-Бом отводит взгляд, опираясь ладонями на руль и пусто-бесцельно глядя в лобовое стекло. Отчего-то оно кажется глухим, толстым и матовым, бесконечно непроглядным и мягким, как резиновые стены в психиатрической больнице. Минхёк, чтобы развеять это ощущение, несколько раз оттягивает рычажок щеток — они с визгливым звуком, какой бывает только по чистому стеклу, промывают поверхность.
День рождения — через три дня. Короткий щелчок на панели управления «Кадензы», дата — 6 апреля 2014 года.

Юквон, вернувшись с упаковкой новых наушников, бегло просматривает полученное сообщение — и, не отвечая, выключает телефон, вытаскивая из него аккумулятор. А потом, помолчав с минуту, поворачивается к Минхёку:
-Поехали в отель.

***
Бомбей живет — двигается, словно огромное, живое и одушевленное существо со своим сердцем и душой внутри. Живет тем безумным и хаотическим западно-азиатским ритмом, который можно почувствовать только здесь и который, как губка, впитывает в себя самый сок индийского духа, пахнущий эфирными маслами, горячей пылью, морскими прибоями Аравийского моря и чайными специями.
Бомбей живет — словно огромное мягкое существо, до бесконечности наполняемое миллионами различный аур всех, кто так или иначе попадает в него.
Бомбей живет, а Минхёк почему-то не удивляется, когда Юквон вдруг замолкает совсем — просто словно бы исчезает из его жизни, оставив на память только какую-то карамельную конфету в бардачке и тонкую полоску от упаковки «Капитана Блэка».

Когда привычная смс-ка не приходит в первый вечер, Би-Бом делает скидку на то, что Юквон просто, наверное, устал за этот сумасшедший день — едва ли не десяток магазинов и торговых центров, находящихся в разных концах города, шутка ли. Когда смс нет ни на утро, ни даже в полдень, Би-Бом думает, что это все же нормально — хотя бы один день посидеть дома и притушить впечатления от разноцветного живого хаоса вокруг. Минхёку кажется иногда, что при всей своей активности Юквон странно резонирует с окружающей действительностью, оказываясь неспособным найти в ней подходящий для комфортного существования слой. В итоге действительность, что неудивительно, почти всегда оказывается сильнее — пусть Квон и умудряется подсунуть ей какую-нибудь очередную вселенскую гадость.
Когда ни звонка, ни смс нет ни на второй день, ни на третий, Би-Бом решает, что все, пожалуй — просто все, и ничем и никак это не объясняется.
А может, его уже даже нет в этом огромном и мягком индийском одеяле под названием Бомбей, который Мумбаи на самом деле.
Но это — это никого давно не волнует.

Минхёк забывает и об смс, и о звонках на юквоновский телефон — и вообще, в принципе, теряется в датах даже в тот момент, когда решает выйти работать в ночь с восьмого на девятое апреля. Календарей Би-Бом не любит и не держит дома ни одного — как следствие, редко когда с точностью может ответить на вопрос «а какое сегодня вообще число?».
Проворачивая ключ зажигания «Кадензы» и выезжая на точку в западной части Бомбея, Минхёк совершенно не помнит, что сегодня восьмое апреля.

-О, Би-Бом! Вечера, - приветствует его знакомый таксист, опуская стекло «Акцента» и взмахивая рукой. - Ты сегодня в ночь?
Хараджи — да, на имена у Минхёка память великолепная, чего не скажешь об ориентации в датах.
-Вечера, - отвечает он, выходя из «Кадензы» - сидеть внутри выдержки просто нет. - Ага, в ночь. Решил подзаработать...
Хараджи согласно кивает — мол, я тоже, это, парень, дело хорошее. Индиец задумчиво вертит в руках сигарету и, не встретив со стороны Минхёка особого желания к немедленному общению, небрежно бросает:
-Вообще, конечно, хреновая штука — зарабатывать надо, а там сейчас матч Лиги Чемпионов «Бавария» - «Барселона» в прямом эфире. Я почему-то думал, что он десятого, а он, сволочь, в ночь с восьмого на девятое. Как так вообще...
Минхёк, вздрогнув, задумчиво закусывает губу — в подсознании просыпается странное чувство, впивающееся острыми лезвиями в голосовые связки и горло. Ночь с восьмого на девятое — Би-Бом кидает взгляд на наручные часы.
Электронный дисплей как всегда точен — 23:45 серо-черными ровными цифрами на встроенном в обыкновенный циферблат небольшом экранчике. Минхёк в задумчивости кривит губы и пропускает вдох — разом, будто решившись на что-то, разворачивается и, не удостоив коллегу ответом, садится в «Кадензу», резко трогая прямо с места.

Запад Бомбея. По пути — в круглосуточный магазинчик за банкой кока-колы.

Через пятнадцать минут Би-Бом уже останавливается около главного входа отеля «Хоутел Мидлэнд 2*» - подумав и присмотревшись, сдает немного назад, максимально близко подгоняя автомобиль под нужные окна. Минхёк неплохо помнит, какие из них — юквоновские. Короткий взгляд на часы, которые теперь показывают полночь.
Одну минуту первого ночи.
Номер Юквона — на третьем этаже, и выходит к лицевой стороне одним окном и небольшим балкончиком площадью максимум в два шага. Минхёк цепляет с переднего сидения холодную алюминиевую банку колы и открывает её, опуская веки под мерное шипение и вслушиваясь в этот звук. Вот оно прекращается — ровно секунд пять, не меньше и не больше. Би-Бом, распахнув дверь, выходит из «Кадензы» и, в последний раз взглянув на циферблат часов, сигналит — один длинный и два коротких.
Би-Бом прекрасно знает, как Юквон ненавидит сигналы автомобилей. И прекрасно знает, что Квон не менее прекрасно помнит - Би-Бом привык сигналить именно так, в три захода, где один длинный и два коротких.
И ещё раз. Ноль, просто ноль — только в окне на пятом этаже загорается свет. Да ладно, думает Минхёк, похуй, в самом деле. «Заплачу штраф...»
Длинный, два коротких.

И ещё раз.

Свет на третьем этаже зажигается только сейчас — хлопает балконная верь, и на пороге появляется полностью одетый Юквон, с прищуром всматривающийся сначала вдаль, а потом переводящий взгляд вниз.
Идеальная укладка, идеальные вещи, идеальный макияж, идеальная, абсолютно ровная маска. Квон, облокотившись на перила балкона, смотрит вниз — прямо на Минхёка.
Минхёковские губы трогает легкая, едва заметная улыбка — он поднимает вверх открытую банку колы, салютуя.
И говорит с незлобивой усмешкой:
-Ну, с днем рождения?..
Юквон вздрагивает — губы помимо воли искривляются в болезненной, недоверчивой улыбке. Не отвечая, он по-прежнему не сводит глаз с Минхёка, замерев и будто остановив вокруг себя прихотливое время. Горечь, сладость, жар и холод, тростниковый сахар и сахар пальмовый — все смешивается в искривлении губ, прямых ресницах и легких тенях в уголках глаз, которые совсем не косметика.
Юквон, не отвечая, просто скрывается в номере — и Минхёк думает, что это нормально.
Все нормально, все хорошо. Глоток холодной кока-колы.

Все хорошо.

Юквон появляется из дверей главного входа через минуту, держа в руках два кристальных пузатых бокала с теплой янтарной жидкостью — спокойно прямо по газону направляется к Минхёку, молча протягивая ему один.
Коньяк — той самой нужной комнатной температуры.
-Я за рулем...
Юквон поднимает на Минхёка прямой, ровный взгляд — с примесью какой-то странной, нечитаемой улыбки и еле уловимого оттенка горечи.
-Сегодня ты никуда не поедешь.

Ни-ку-да.

6. Merry last day

6. Merry last day

«Хэй, я сегодня никуда не поеду, но если хочешь, можешь подняться ко мне»
«Номер номера ты помнишь, ага»
Минхёк пробегает взглядом два подряд сообщения и закатывает глаза — больше уже смешливо, нежели раздраженно и презрительно. Все в голове никак не укладывается, насколько можно вообще так любить присылать отрывочные смс-ки с интервалом в десять секунд. Но Юквон может.
Юквон, кажется, вообще almighty.
«Если, конечно, хочешь, а там»
Минхёк хочет — просто хочет и все, потому что работы нет, но есть свободное время, да и вообще — просто хочет, потому что. И уже привычно ныряет в салон «Кадензы», когда телефон принимает ещё одно сообщение.
«Ой, подожди, я вообще не то написал»
«Я это»
«Ну как сказать-то»
«О, вот, вспомнил»
«Ну, в общем — ты это, не если хочешь, а приезжай, пожалуйста»
Пожалуйста? Минхёк фыркает, заводя автомобиль.
«Обязательно»
«Или не обязательно»
«Короче, блядь, я всё сказал»
Би-Бом улыбается, опуская голову на грудь.

Когда Би-Бом заходит в гостиницу, его встречает молодая администратор на ресепшен — симпатичная девушка больше даже какого-то европейского типа внешности вкупе с приветливой дежурной улыбкой. Минхёк, подойдя, представляется и добавляет, в какой номер пришел. Девушка кидает на него слегка заинтересованный взгляд.
-Секундочку, - отзывается она, отточенным движением набирая номер на телефоне. Видимо, соединяется по громкой связи.
И, дождавшись, когда на том конце снимут трубку, говорит по-английски с легким американским произношением:
-Господин Ким, к вам гости. Вы...
-Минхёк, пресвятые каннибалы, это ты? - Доносится из трубки раздраженный юквоновский голос, в принципе не слушающий девушку. - Бом-Бом!
Минхёк, тонко улыбнувшись, приближается к громкоговорителю и отвечает спокойно:
-Да, Юквон, не кричи, ради всего святого.
-Скажи этой дуре, что я тебя жду, и кончай уже разводить там свои гнусные джентельменские сопли! - Взрывается Квон, с грохотом бросая трубку, судя по звуку, то ли на пол, то ли ещё в какие-то неведомые ебеня.
Би-Бом отчасти виновато поводит плечами и, повернувшись к администратору, говорит:
-Вы не волнуйтесь, все в порядке, он меня ждет.
И замолкает неловко — она смотрит как-то растерянно и озадаченно. Но не объяснять же человеку, что это вообще нормально в случае Юквона.

-Юквон, - тихо и угрожающе начинает Би-Бом, приоткрывая дверь и проскальзывая в номер. - Юк...
И закашливается, потому что его чуть ли не сносит порывом нехилого такого ледяного ветра — Минхёк, быстро сориентировавшись, протискивается в дверной проем и захлопывает за собой дверь, ошарашенно обводя взглядом комнату. Молчание.
Все окна плотно закрыты и неумело занавешены какой-то черной тканью, отчего в номере довольно темно, совсем по-вечернему; кондиционер работает на полную мощность в режиме «antarktida ver 2.0», на кофейном столике, поставленном перед кроватью, красуется россыпь красно-белых полосатых леденцов и несколько зажженных свечей. На полу, неподалеку — красный рождественский носок и пара пластмассово-пушистых игрушечных оленей.
На кровати в окружении подушек, скрестив по-турецки ноги и сложив руки на груди, сидит Юквон. Просто конкретный такой хмурый Юквон в попугайской расцветки гавайских шортах, красном толстом свитере под горло и зеленых шерстяных носках, больше похожих на огромные валенки. Сидит и, нахохлившись, прячет нос в высоком вороте свитера.
Минхёк притормаживает.
-Ну чего стоишь столбцом? - глухо и порядком недовольно ворчит Квон, пряча ладони в рукавах свитера. В комнате стоит жуткий, просто зверский холод — Минхёку до ужаса приятно окунуться в этот мерзлый поток после жаркого, аномально раскаленного для весны города, а вот Юквону, кажется, всерьез очень холодно.
Минхёк, не найдя взглядом пульта, молча подходит к кондиционеру и вырубает его — только замолкнув, тот вновь взрывается холодом, и Минхёк снова выключает его; щелк — он включается снова, Минхёк вновь вырубает, потом — щелк и...
Юквон, сидя на постели и держа в руках пульт управления, упрямо включает морозные потоки снова. Би-Бом от души проходится ладонью по собственному лицу.
-Квон, ты того, да?
-Того чего? - Подозрительно.
-Ебнулся? - Прямо.
-А то ты не знал. Наивный.
Минхёк, пройдя вперед, осторожно садится на краешек юквоновской кровати — тот по-прежнему сидит посередине, сохраняя каменное выражение лица и даже дыша в стиле «я тсарь, холоп ты ничтожнейший». А Би-бому — тому просто смешно.
По-доброму так.
-Юквон, - мягко, как с ребенком в детском саду. - Что-то случилось? Ты зачем тут этот патихард замутил?
Квон щурит глаза в щелочку и громко, с претензией фыркает, не высовывая носа из ворота свитера. И чихает, потому что щекотно.
-А мне кто-то запрещал? - Справедливо, что уж тут противопоставишь. - У меня — Рождество, и меня не ебет ничье мнение. Конфетку будешь?
Юквон, перебравшись за спину Минхёка, уже через секунду тыкает ему в нос рождественский красно-белый леденец в форме буквы «J», даже сквозь шуршащую упаковку распространяющий теплый сладкий запах карамели. Или это запах Юквона - Би-Бом уже различить не может. Различает только дрожащие от порывов псевдоветра небольшие огоньки молочно-белых свеч.
-А елку чего не нарядил? - внезапно и совсем неожиданно даже для себя самого спрашивает он, только потом понимая, какую глупость ляпнул и вообще.
Квон вздыхает, усаживаясь рядом с Минхёком и свешивая вниз ноги в пушистых зеленых «валенках». На их носках — мультипликационные морды драконов. Сущее проклятье.
-Не успел, - грустно отвечает он, рассматривая носки. - Даже игрушки нашел, но не успел... Впрочем, где-то был брелок ещё из Сеула в форме елки. Кажется, Зикан на прошлое Рождество подкинул или Кён... Не помню. Хочешь?
Би-Бом качает головой.
-Зикан, Кён? Кто это? - Вопрос ради приличия.
-Да так, друзья там, - ответ ради приличия, и Юквон неловко мнется. - Помнится, была у нас мулька в Рождество мягкими игрушками друг другу в окна швырять. А эти мудодебилы не заметили, что в куче всякого дерьма был нехилый довольно тяжелый металло-пластмассовый брелок.
Би-Бом скашивает на Квона взгляд.
-Окно разбили?
-Эм... - Взгляд у Юквона — пустой и ничего не выражающий, элементарно прикрепленный к занавешенному окну напротив. - Нет, не разбили. Я в этот момент его открыл и высунулся наружу.
Пауза.
-Да, блять, я огреб металлической елкой по лбу.
-Не смей ржать, Ли Минхёк!
-Ща найду и сам тебе переебу!
Юквон, перестав угощать ржущего Минхёка подушкой, успокаивается и снова усаживается рядом, подпирая подбородок ладонями.
-Да не суть, не успел я елку, - говорит он слегка виноватым тоном. И вдруг оживает. - И да, кстати. Вон там — носок для подарков. Можешь начинать, я жду.
Минхёк растерянно буравит взглядом кусок пушистой красной ткани с белой оторочкой.
-Но я... Ты мог бы предупре...
Юквон заливисто смеется, откинувшись на кровать и для пущего удобства перевернувшись на живот, чтобы было удобно бить кулаками по матрасу.
-Ну ты дурак, что ли? - Отсмеявшись, Квон смотрит на Би-Бома с совершенной серьезностью в темных глазах. - Конечно, ты не мог предполагать, что один странный сеульский мальчик решит в апреле устроить вдруг внеплановое Рождество. Поэтому я жду, начинай... Иди смотри, я серьезно. Может, там для тебя чего есть?
Би-Бом, поднявшись, аккуратно поднимает красный носок — явно новый и специально подарочный, несущий ещё в себе еле различимый запах торгового центра и новизны. Ткань мягкая, и Би-Бом рефлекторно гладит пальцами белый искусственный мех на отделке, прежде чем вытряхнуть содержимое из носка. Юквон наблюдает с заинтересованной легкой улыбкой.
На ладонь Минхёка приятной металлической тяжестью падает небольшая фигурка — совсем небольшая, сантиметра три всего в высоту. Темная бронза искусной, явно ручной работы — все крошечные детали, мелочи и полутона. Фигурка Ганеши с головой слона Айраваты, в руках которого — традиционно трезубец и лотос.
Одно из самых почитаемых божеств индийского пантеона — бог счастья.
Юквон зарывается носом в подушку, глядя, как Минхёк осторожно обводит пальцами мельчайшие детали статуэтки.
-На счастье, - просто говорит Квон, глядя на Минхёка. - Мне сказали подарить это тому, кому я хотел бы счастья.
Би-Бом поднимает на Квона растерянный, беспомощный взгляд — безумно хочется бросить все к чертям, подойти и обнять его, обнять и не отпускать ни за что и никогда, связать по рукам и ногам — или по самим сильным крыльям, чтобы никогда не смог улететь. Хочется подойти и сказать что-то глупое, прямое и искреннее — хочется просто признаться, что хочется. Юквон склоняет голову набок — уже не улыбается, и только в уголках глаз прячется тепло.
Минхёк помнит — это у него, у Минхёка, на лбу все «вот такенным» шрифтом написано. А Юквон — внимательный.
-Помолчи, не говори ничего, не нужно, - Квон поднимает руку. - Иди сюда лучше, поближе, я кое-что скажу. Ну, постараюсь как можно меньше молоть ереси, но сам знаешь, как это сложно.
Би-Бом послушно вновь садится рядом на постель, а Юквон складывает руки на коленях, слишком, пожалуй, внимательным взглядом рассматривая красивые пальцы с несколькими серебряными кольцами и тонкие браслеты на запястьях. И медлит.
И говорить начинает только через несколько долгих, мучительно молчаливых минут.

-Знаешь, наверное, действительно легко было подумать, что я элементарным образом ебнулся, когда замутил весь этот… Патихард – кажется, так правильно говорится? – Юквон кидает на Минхёка чуть насмешливый взгляд. – На самом деле, это все радио. Блядское бомбейское радио. Понятно?
Минхёк смотрит слегка удивленно.
-На индийской станции передали, что сегодня Рождество, а это запоздавшая первоапрельская шутка, а ты повелся и теперь собираешься подавать апелляцию на судебное разбирательство по причине крайнего идиотизма ситуации?
Юквон беззлобно смеется, не отнимая рук от колен, а взгляда – от рук.
-Пожалуй, если бы это действительно было так, то на ушах стояло бы полгорода. Мне несложно… - Вздыхает, чуть скривив губы. – Просто я с утра по радио песню услышал. Ну знаешь, обыкновенную вроде песню – да хуй с ней, одну из моих любимых песен. Я её без особой нужды стараюсь не слушать часто – странные мысли в голову лезут. Но если случайно зацепил, то выключить уже не могу.
Би-Бом молчит, глядя, как одна из молочно-белых свечей неспешно оплавляется вязкими восковыми каплями на стеклянную поверхность кофейного столика.
-А что, если бы это был твой последний день? Если бы завтра было уже поздно? Ты бы смог сказать «прощай» вчерашнему дню? Ты бы смог прожить каждый момент, как свой совсем последний?
Би-Бом вздрагивает, поднимая на Юквона непонимающий взгляд – тот грустно улыбается, задумчиво то соединяя кончики пальцев, то разъединяя их обратно.
-Вот и я вот так же, понимаешь, - тихо отвечает он, и кажется, будто этот односторонний разговор становится лоскутным и неустойчивым. – If today was your last day, If tomorrow was too late, would you say goodbye to yesterday? Would you live each moment like your last?
-Leave old pictures in the past, donate every dime you have? - Продолжает Минхёк негромко, заканчивая какой-то безысходно-вопросительной, глухой интонацией, в ответ на которую Юквон поднимается и, соскользнув на пол, покрытый ковром, усаживается напротив Минхёка.
-If today was your last day... - Здесь, как и в песне, рефрен, все правильно, все верно. Юквон привычно скрещивает ноги по-турецки и теперь смотрит на Би-Бома снизу вверх.
В задумчивости касается языком уголка губ и проводит его кончиком по нижней. -Понимаешь, я когда сегодня с утра услышал, меня переклинило. Конкретно так – как будто он меня, вот именно меня спрашивает – эй, чувак, а если это твой последний день? Что ты будешь делать? Чего ты хотел бы?
Юквон глубоко вздыхает, будто собираясь с мыслями, и понимает на Минхёка чуть сдавленный, неуверенный взгляд. Минхёк становится неуютно – это совсем не его, не юквоновское. Слишком больно?
-Чего бы ты хотел, Ким Юквон, если это был твой последний день, и завтра было бы уже поздно? – спрашивает он тихо будто самого себя. – И я тогда решил. Понял, что хочу Рождество. Чтобы последний мой день был Рождеством – ведь Рождество это рождение чего-то нового, правда? И даже если бы я исчез, то скоро родился бы вновь. Вот что я понял.
Минхёк ловит себя на мысли, что снова срочно хочется коснуться его – неважно как, неважно зачем, неважно почему.
-А ещё я понял, что в свой последний день я хочу увидеть тебя, - говорит Квон просто. – Увидеть совсем рядом, показать тебе мое Рождество и оставить тебе на память что-нибудь обо мне. Чтобы это «на память» стало ещё и «на счастье». Вот что я понял.

What's worth the prizes is always worth the fight

Би-Бом не понимает, как он оказывается внизу рядом с Юквоном на ковре – осторожно, чтобы не спугнуть, кладет руки на плечи, вглядываясь в странно потухшие и опущенные раскосые глаза; Квон ненавязчиво обнимает его за талию, грея холодные руки под футболкой, прижимаясь чуть ближе и – тут же отстраняясь.
Кожа сохраняет эхо колкого ощущения ткани под пальцами на плечах.
Юквон легко, совсем без усилия поднимается, отворачиваясь.
-Просто я привык добиваться того, чего хочу - да и грех ведь не добиться, если это все полностью в твоих собственных, а не в чьих-то ещё руках.
Он обнимает себя за плечи – холод уже практически не ощущается, но рефлекторные движения остаются.

So live like you'll never live it twice

Би-Бому начинает казаться, будто совсем рядом где-то звучат эти строки – своеобразной звуковой диффузией распространяются в пространстве, смешиваясь с холодными потоками воздуха и еле различимым эфемерным теплом от уже почти догоревших свечей на столе. Живи так, словно тебе не будет даровано второго шанса. А тебе ведь действительно не будет даровано.

-Я, Минхёк, очень люблю жизнь, пусть и мало осознаю, что это такое.

-Знаешь, почему я наорал на тебя тогда? Ну, тогда? Потому что мне очень хотелось бы, чтобы ты жил, а не существовал, как проклятущая амеба. Почему хотелось бы? А не знаю. Я никогда не был психоаналитиком. Would you live each moment like your last?
Юквон с горечью кривит губы.
-Это, кстати. Единственные английские слова, которые я знаю. Смешно, правда? Не отвечай, сам знаю...

Юквон цепляет пальцами рождественский леденец и, развернув его, поначалу облизывает карамель, а потом просто, как тогда, в первый день, разгрызает её – ни вкуса, ни удовольствия не чувствует. Задувает свечи, осторожно складывает подарочный носок и кидает его Би-Бому, заталкивает игрушечных оленей под кровать, срывает с одного из окон темную ткань.
В комнату волной пробивается яркий, слепящий свет бомбейского солнца.
-С Рождеством? - Улыбается Юквон, а Минхёк молча кивает, чувствуя, как бронзовая фигурка Ганеши холодит кончики пальцев.

Юквон тоже молчит – будто обдумывая что-то.
И отворачивается к окну.
-Освободи завтра, пожалуйста, немного времени.

-Завтра я уеду.

запись создана: 14.11.2012 в 17:40

@темы: кто-то что-то сказал?, фанфики, формула счастья, би эл оу си кей

---

Я пришел тупо помолчать

На самом деле, когда я начинала писать «Разнарядку», у меня не было никакого страха перед миром, персонажами, сюжетом и отношениями. Я знала, что все будет в порядке - нет, не с текстом и с реакцией на него, а со мной как с человеком, т.е. банально не будет никаких психозов, нервных срывов и галлюцинаций. Спасибо, Левин, проходили, спасибо, интоксикейшен, и тебя туда же. Я просто знала, что все будет оки-доки, это не объясняется ничем, кроме интуиции.
Страх, пожалуй, был всего один - страх, кстати, совершенно постоянный и непреходящий. Это страх того, что мне станет неинтересно.
Такова моя натура - мне слишком быстро становятся неинтересны люди, отношения, увлечения, хобби и все такое прочее. Я прокручиваю все это для себя в стиле колеса фортуны и забываю об этом - и воспоминания вызывают во мне лишь нечто вроде «лолшто? как мне могло это нравится? это прикол такой новый? ахаха прекрати»
Просто я о чем - в который раз убеждаюсь, что происходит именно то, чего больше всего боишься.

Я, будучи недоэксофикрайтером, очень боялась их потерять, как было со всеми до. Как было с суджу, сяини, мблак, инпхинит (очень болезненно и остро до сих пор) и с десятком других групп. Я увлекалась чем-то новым - и до презрения начинала блевать от старого. Для меня это - нормально. Совершенно.
Я боялась узнавать что-то новое, чтобы не потерять - туфокеи были милосердны, и им хватило лишь места в сюжетном бэкграунде «Разнарядки», битуби тоже были не капризны. Поупарывалась - и ок. Безболезненно.

Блакби оказались ребятами не той породы.
И я все-таки потерялась.

Дело не в самой «Разнарядке» - к ней я не могла потерять интерес, потому что немало вложила как в техническую сторону вопроса, так и в воображенческо-моральную. Интерес я потеряла к тем, о ком я пишу. Интерес я потеряла к реальным прототипам тех людей, которых описываю в тексте.
Сам текст поначалу спасал лишь его статус мультифэндомного - таким образом я, упоровшись, вписала туда туфокей и битуби, которым хватило этого. Поначалу мне казалось, что, далее сделав блакби одним из важнейших пунктов в образе Чунмёна, я успокоюсь.
И я действительно успокоилась ровно на неделю.

А потом случился рецидив, вот и все. И эксо ушли.
Навсегда ли, нет - это уже вопрос даже, наверное, не ко мне.

Я пробую спасти - и себя, черт меня побери, и «Разнарядку». Я пишу Бомбейскую историю, и мне становится легче - легче и теплее, потому что именно в ней сейчас те, кому досталась моя блядская и непостоянная привязанность. Влюбленность. если хотите. Спермотоксикоз, если так удобнее.
Именно в Бомбее сейчас весь кэп как автор, как личность и как все прочие тризлоебучеблядские определения. Я - там. А «Разнарядка» осталась за бортом.

Мы с ней просто сделали друг другу вот так. Вот и все

И я не знаю, сможет ли она вообще когда-нибудь найти спасательный круг.

Кстати, как вам такая тема?



Наишикарнейшие вещи делают балканцы.

@темы: музыка, фанфики, Сухо, ЕХО просто што.