nah, fuck it
джунэ\ханбин; прячь под куртку, панацея, комната кривых зеркал
кто-то разучился в драму
читать дальшеХанбин для Джунэ панацея - от всех его проблем, депрессий, неудач и провалов, панацея от любой физической боли и плохого настроения, и за эту панацею Джунэ готов грызть глотки и отстреливать всех без очереди, как Харрельсон за свою собачку в том дебильно гениальном фильме про семь психопатов.
Еще бы Ханбин был такой же милый и покладистый, как тот песик (а еще желательно маленький и мягкий, и чтобы не отходил от Джунэ ни на шаг) - да только нет в мире ничего идеального, и Ким Ханбин тоже не идеален; он не собачка, не милый, не покладистый и не маленький, но Джунэ готов наплевать на это, пока Ханбин спасает его от его собственной жизни.
Жизнь Джунэ - провалы и неудачи по всем фронтам, и он, наверное, родился под какой-то неправильной звездой; Ханбин говорит, что Джунэ родился не под звездой, а под куском говна, и это довольно обидно.
А еще Джунэ кажется, что он живет в комнате из кривых зеркал - и природа словно решила провести занимательный эксперимент, поместив человека с раздутой самооценкой и бесконечным океаном самолюбия в комнату, где по кругу стоят эти проклятые кривые зеркала, заставляющие кривиться от собственных безобразных отражений.
Эти зеркала - все его провалы и неудачи начиная с неумения в детстве лепить красивые куличики в песочнице (эти мрази, соседские дети, во всем были лучше, но не так, конечно, красивы, как он); эти неудачи-зеркала заставляют себя ненавидеть при бесконечной любви, и вся его жизнь - сплошной лавхейт по отношению к самому себе, и он не представляет, как должен был нагадить в прошлой жизни, чтобы теперь вот так отдуваться.
Может, в прошлой жизни он был Гитлером или Геббельсом, а теперь кармически расплачивается на огрехи прошлой жизни? Серьезно, Джунэ не представляет, как нужно было насолить этой карме, чтобы родиться под куском говна.
***
Единственное прямое, настоящее, правильное зеркало в его комнате - это Ханбин.
Если бы Джунэ верил в любовь или нечто такое, то, может, даже заявил громко, что его любит, но вряд ли это действительно так - он знает, что у Ханбина есть какой-то смазливый паренек, с которым он начал встречаться спустя полгода после того, как познакомился с Джунэ, и знает, что Ханбин не давал обет верности, знает, что Ханбину не нужно от него больше, чем он получает.
Ханбин получает от него расслабление, развязные разговоры под виски и классный секс, а еще ночные прогулки, которые не любит тот его паренек, а Джунэ море по колено, когда Ханбин рядом, потому что он - панацея.
Джунэ эта мысль впервые приходит тогда, когда он замечает, что Ханбин начисто выбивает из него все мысли и дерьмовое настроение, что рядом с ним даже злоебенские головные боли, заработанные постоянными скандалами с семьей и на работах, отступают; он даже гуглит, как называется это волшебное лекарство, но не философский камень, и читает, что “панацея” - это все-таки лекарство, а Ханбин скорее анальгетик, потому что обезболивает, но не лечит.
Зато обезболивает от всего.
И когда Джунэ остается один, вокруг снова и снова вырастает комната кривых зеркал, и он не может спрятаться от своих уродливых отражений, испытывающих его самовлюбленность и самооценку; Джунэ удивляется, как с такой демотивацией он все еще находит в себе силы вставать по утрам, чистить зубы и куда-то там идти. Жить.
Между ним с Ханбином нет ничего, кроме первоклассного секса и эдакой полудружбы уже не первый год, но Джунэ не назвал бы их даже друзьями с привилегиями; это что-то неклассифицируемое - пациент-неудачник и его панацея в упаковке из дорогих джинсов и тонких футболок, которые так приятно снимать и отбрасывать далеко в сторону.
Ханбин знает его настолько хорошо, насколько может знать человек с рентгеновским взглядом, которым можно пробивать стены - первое время Джунэ совершенно не может привыкнуть к тому, что Ханбин периодически смотрит на него исподлобья, сидя на постели, пока пьет пакетированный портвейн; его единственная не поддающаяся логике слабость - у него есть деньги, но он не пойми за что продолжает любить всякое говно типа вот таких портвейнов, а еще чипсов, бич-пакетов и феттучини в виде полуфабриката.
Такое же говно, как и звезда, под которой родился Джунэ.
Времени, которое они проводят вместе, вполне достаточно Ханбину, чтобы неплохо узнать Джунэ - и степень его почти болезненной самовлюбленности; узнать и додуматься как-то на день рождения подарить Джунэ кривое зеркало, ночью без его ведома повесив в ванной вместо обычного.
Утром Джунэ разбивает его, кинув стеклянным стаканчиком из-под зубных щеток.
Почти случайно.
***
То зеркало напоминает ему эти вечные кошмары про комнату с кривыми зеркалами, которую он сам для себя создал - а Ханбин тогда стоит за его плечом в дверях ванной, чтобы посмотреть реакцию на подарок, и его отражение разбивается вместе с зеркалом; Джунэ и сам вряд ли понимает, что произошло.
В общем, приходится рассказать Ханбину про всю эту дебильную философию с комнатой - и уныло в это время думать, что Ханбин, наверное, будет ржать над ним, покрутит пальцем у виска, а потом расскажет еще и мальчишке своему этому, и будут они ржать уже вдвоем.
***
Этого мальчишку Джунэ, кстати, как-то видел на какой-то общей вечеринке, и Ханбин даже их познакомил - кажется, зовут его Джинхван, и Ханбин сразу попросил вести себя потише, потому что этому милому, маленькому Джинхвану, который оказывается старше их всех, совершенно не обязательно знать об их дружеских отношениях. Ну, в смысле, сверхдружеских.
Сверхчеловечных. Сверхчеловеческих, выражаясь языком более философичным.
Джунэ ничего против молчания не имел и даже поговорил с Джинхваном о чем-то необременительном, да только потом нахуярился в зюзю и отчего-то впервые в жизни обиделся, что вот с Джинхваном Ханбин встречается, а с ним, великолепным Джунэ, нет; это была пьяная блажь, и Джунэ понимал это краем сознания, но все равно полез к Джинхвану разбираться - правда, просто в очередной раз познал, насколько у Ханбина тяжелая рука.
Пиздил его Ханбин знатно тогда в какой-то мелкой кладовке - лучший вытрезвитель для отдельной взятой пьяной башки. Ошибку свою Джунэ понял и даже соорудил извинение, промычав что-то нечленораздельное - и слава богу, что он уже был не в состоянии разговаривать, когда полез к Джинхвану, и причин своего наезда донести до него не смог.
После той вечеринки у Джунэ еще неделю под правым глазом была заметна интригующая синева, а сам он не понимал, какого лешего его понесло с этой сопливой любовной хуетой, да еще и по отношению к Ханбину.
Ханбин - его панацея, но никак не любовь просто потому, что для Джунэ любви не существует.
***
Джунэ приходится рассказать ему про свою дурацкую философию с комнатой, и Ханбин, что удивительно, даже не улыбается - молча собирает осколки зеркала и:
-Ты и так родился под куском говна и имеешь смелость зеркала при этом бить. Надеюсь, хоть в приметы ты не веришь.
Ханбин выслушивает его до конца и не ржет и даже не улыбается, и Джунэ даже кажется, что он в какую-то параллельную вселенную попал, где все люди в мире добрые и понимающие, и вообще все хорошо.
Ханбин убирается в ванной и мысленно ставит себе плюсик в карму за проницательность, а потом валится на постель рядом с ним и целует, приподнявшись на локте - им обоим явно нужно отвлечься, и для них нет ничего в этом плане лучше, чем провести несколько часов в постели.
Ханбин даже позволяет Джунэ кусаться, чего обычно не разрешает - и снова, как всегда, действует как панацея, обезболивалка от любой проблемы; целует подолгу и крадет все дыхание, чтобы заменить новым, крадет мир вокруг, чтобы на мгновение заменить собой, вроде бы и просто обезболивает, но даже немного лечит и делает все вокруг проще.
А потом снова открывает свою пакетированную дрянь и долго-долго смотрит, как за окном начинает темнеть.
***
-Пойдем прогуляемся, - говорит вдруг, когда совсем темнеет - сейчас поздняя осень, и уже в шесть вечера словно бы ночь. - Ненадолго…
Джунэ кивает механически и начинает собираться тоже на автомате - он знает, что Ханбин любит вечерние и ночные прогулки, да и вообще живет в совином режиме, поэтому ничуть не удивляется этому предложению; они выходят из дома в семь, и Ханбин смотрит коротко на часы - до восьми должны успеть. Тут недалеко.
Ханбин ведет его в парк развлечений.
Эта мысль пришла ему тогда, когда он порезал палец об осколок кривого зеркала в ванной.
Парк работает до половины девятого, но осенью в это время там почти никого нет, и спящий с открытыми глазами контролер пробивает им два билета; Джунэ смотрит непонимающе, а Ханбин билетики тут же мнет и прячет в карман, и по дороге до места игнорирует все вопросы.
Ханбин приводит его в комнату смеха - комнату, по кругу полную кривых зеркал.
У них есть целый час.
Пока не прогонят.
***
Уже в полночь они стоят на набережной у Хангана, едва ли не переливаясь за парапет - и Джунэ говорит, что эти мысли с ним давно уже, наверное, лет пять; Ханбин думает, что было бы, наверное, немного проще, если бы он узнал об этом раньше.
Он, конечно, проницательный и вообще классный, но не настолько.
Джунэ говорит теперь об этом так просто и легко, и ему самому удивительно от этой перемены всего за каких-то несколько часов - он даже не предполагал, что все поменяется в один момент, если просто раз в этой комнате с ним окажется хоть кто-то, кроме него самого.
Кто покривится с ним уродливым отражениям, кто посмеется и заставит смеяться над этим его самого - и вместе с уродливыми кривыми зеркалами посмеяться и над провалами и неудачами, включая неумение лепить в детстве красивые куличики и еще кучу всякой херни.
Чтобы в этой комнате хоть раз с ним был кто-то еще.
На улице в полночь холодно - удивительно, с чего бы? - и Джунэ прячет Ханбина в своей теплой, вечно расстегнутой парке, обнимая и прижимая к себе близко; очень редко он позволяет себе делать вид, что между ними что-то большее, чем секс, панацеи и глупые зеркала.
-Так что бред все это, - Ханбин потом шарит руками по карманам, явно ищет последнюю сигарету, но находит ее в губах Джунэ - и хмыкает, затягиваясь из его рук и снова поворачиваясь к парапету. - Если надо будет - ходи туда снова и снова, смейся, потому что смеяться над собой полезно. Не можешь один - будем ходить вместе.
И Ханбин снова сам его целует - так, как целуют в параллельном измерении, где Джунэ верит в существование любви; в этом же измерении Джунэ знает, что у Ханбина есть какой-то смазливый паренек, с которым он начал встречаться спустя полгода после того, как познакомился с Джунэ, знает, что Ханбин не давал обет верности, и знает, что Ханбину не нужно от него больше, чем он получает.
Хотя неплохо было бы хоть на часок, скажем, в это самое иное измерение переселиться.
Наверняка там нет никаких мерзких комнат, сигарета оказывается не последней, а Ханбина можно любить - а не просто принимать, как лекарство.
кто-то разучился в драму
читать дальшеХанбин для Джунэ панацея - от всех его проблем, депрессий, неудач и провалов, панацея от любой физической боли и плохого настроения, и за эту панацею Джунэ готов грызть глотки и отстреливать всех без очереди, как Харрельсон за свою собачку в том дебильно гениальном фильме про семь психопатов.
Еще бы Ханбин был такой же милый и покладистый, как тот песик (а еще желательно маленький и мягкий, и чтобы не отходил от Джунэ ни на шаг) - да только нет в мире ничего идеального, и Ким Ханбин тоже не идеален; он не собачка, не милый, не покладистый и не маленький, но Джунэ готов наплевать на это, пока Ханбин спасает его от его собственной жизни.
Жизнь Джунэ - провалы и неудачи по всем фронтам, и он, наверное, родился под какой-то неправильной звездой; Ханбин говорит, что Джунэ родился не под звездой, а под куском говна, и это довольно обидно.
А еще Джунэ кажется, что он живет в комнате из кривых зеркал - и природа словно решила провести занимательный эксперимент, поместив человека с раздутой самооценкой и бесконечным океаном самолюбия в комнату, где по кругу стоят эти проклятые кривые зеркала, заставляющие кривиться от собственных безобразных отражений.
Эти зеркала - все его провалы и неудачи начиная с неумения в детстве лепить красивые куличики в песочнице (эти мрази, соседские дети, во всем были лучше, но не так, конечно, красивы, как он); эти неудачи-зеркала заставляют себя ненавидеть при бесконечной любви, и вся его жизнь - сплошной лавхейт по отношению к самому себе, и он не представляет, как должен был нагадить в прошлой жизни, чтобы теперь вот так отдуваться.
Может, в прошлой жизни он был Гитлером или Геббельсом, а теперь кармически расплачивается на огрехи прошлой жизни? Серьезно, Джунэ не представляет, как нужно было насолить этой карме, чтобы родиться под куском говна.
***
Единственное прямое, настоящее, правильное зеркало в его комнате - это Ханбин.
Если бы Джунэ верил в любовь или нечто такое, то, может, даже заявил громко, что его любит, но вряд ли это действительно так - он знает, что у Ханбина есть какой-то смазливый паренек, с которым он начал встречаться спустя полгода после того, как познакомился с Джунэ, и знает, что Ханбин не давал обет верности, знает, что Ханбину не нужно от него больше, чем он получает.
Ханбин получает от него расслабление, развязные разговоры под виски и классный секс, а еще ночные прогулки, которые не любит тот его паренек, а Джунэ море по колено, когда Ханбин рядом, потому что он - панацея.
Джунэ эта мысль впервые приходит тогда, когда он замечает, что Ханбин начисто выбивает из него все мысли и дерьмовое настроение, что рядом с ним даже злоебенские головные боли, заработанные постоянными скандалами с семьей и на работах, отступают; он даже гуглит, как называется это волшебное лекарство, но не философский камень, и читает, что “панацея” - это все-таки лекарство, а Ханбин скорее анальгетик, потому что обезболивает, но не лечит.
Зато обезболивает от всего.
И когда Джунэ остается один, вокруг снова и снова вырастает комната кривых зеркал, и он не может спрятаться от своих уродливых отражений, испытывающих его самовлюбленность и самооценку; Джунэ удивляется, как с такой демотивацией он все еще находит в себе силы вставать по утрам, чистить зубы и куда-то там идти. Жить.
Между ним с Ханбином нет ничего, кроме первоклассного секса и эдакой полудружбы уже не первый год, но Джунэ не назвал бы их даже друзьями с привилегиями; это что-то неклассифицируемое - пациент-неудачник и его панацея в упаковке из дорогих джинсов и тонких футболок, которые так приятно снимать и отбрасывать далеко в сторону.
Ханбин знает его настолько хорошо, насколько может знать человек с рентгеновским взглядом, которым можно пробивать стены - первое время Джунэ совершенно не может привыкнуть к тому, что Ханбин периодически смотрит на него исподлобья, сидя на постели, пока пьет пакетированный портвейн; его единственная не поддающаяся логике слабость - у него есть деньги, но он не пойми за что продолжает любить всякое говно типа вот таких портвейнов, а еще чипсов, бич-пакетов и феттучини в виде полуфабриката.
Такое же говно, как и звезда, под которой родился Джунэ.
Времени, которое они проводят вместе, вполне достаточно Ханбину, чтобы неплохо узнать Джунэ - и степень его почти болезненной самовлюбленности; узнать и додуматься как-то на день рождения подарить Джунэ кривое зеркало, ночью без его ведома повесив в ванной вместо обычного.
Утром Джунэ разбивает его, кинув стеклянным стаканчиком из-под зубных щеток.
Почти случайно.
***
То зеркало напоминает ему эти вечные кошмары про комнату с кривыми зеркалами, которую он сам для себя создал - а Ханбин тогда стоит за его плечом в дверях ванной, чтобы посмотреть реакцию на подарок, и его отражение разбивается вместе с зеркалом; Джунэ и сам вряд ли понимает, что произошло.
В общем, приходится рассказать Ханбину про всю эту дебильную философию с комнатой - и уныло в это время думать, что Ханбин, наверное, будет ржать над ним, покрутит пальцем у виска, а потом расскажет еще и мальчишке своему этому, и будут они ржать уже вдвоем.
***
Этого мальчишку Джунэ, кстати, как-то видел на какой-то общей вечеринке, и Ханбин даже их познакомил - кажется, зовут его Джинхван, и Ханбин сразу попросил вести себя потише, потому что этому милому, маленькому Джинхвану, который оказывается старше их всех, совершенно не обязательно знать об их дружеских отношениях. Ну, в смысле, сверхдружеских.
Сверхчеловечных. Сверхчеловеческих, выражаясь языком более философичным.
Джунэ ничего против молчания не имел и даже поговорил с Джинхваном о чем-то необременительном, да только потом нахуярился в зюзю и отчего-то впервые в жизни обиделся, что вот с Джинхваном Ханбин встречается, а с ним, великолепным Джунэ, нет; это была пьяная блажь, и Джунэ понимал это краем сознания, но все равно полез к Джинхвану разбираться - правда, просто в очередной раз познал, насколько у Ханбина тяжелая рука.
Пиздил его Ханбин знатно тогда в какой-то мелкой кладовке - лучший вытрезвитель для отдельной взятой пьяной башки. Ошибку свою Джунэ понял и даже соорудил извинение, промычав что-то нечленораздельное - и слава богу, что он уже был не в состоянии разговаривать, когда полез к Джинхвану, и причин своего наезда донести до него не смог.
После той вечеринки у Джунэ еще неделю под правым глазом была заметна интригующая синева, а сам он не понимал, какого лешего его понесло с этой сопливой любовной хуетой, да еще и по отношению к Ханбину.
Ханбин - его панацея, но никак не любовь просто потому, что для Джунэ любви не существует.
***
Джунэ приходится рассказать ему про свою дурацкую философию с комнатой, и Ханбин, что удивительно, даже не улыбается - молча собирает осколки зеркала и:
-Ты и так родился под куском говна и имеешь смелость зеркала при этом бить. Надеюсь, хоть в приметы ты не веришь.
Ханбин выслушивает его до конца и не ржет и даже не улыбается, и Джунэ даже кажется, что он в какую-то параллельную вселенную попал, где все люди в мире добрые и понимающие, и вообще все хорошо.
Ханбин убирается в ванной и мысленно ставит себе плюсик в карму за проницательность, а потом валится на постель рядом с ним и целует, приподнявшись на локте - им обоим явно нужно отвлечься, и для них нет ничего в этом плане лучше, чем провести несколько часов в постели.
Ханбин даже позволяет Джунэ кусаться, чего обычно не разрешает - и снова, как всегда, действует как панацея, обезболивалка от любой проблемы; целует подолгу и крадет все дыхание, чтобы заменить новым, крадет мир вокруг, чтобы на мгновение заменить собой, вроде бы и просто обезболивает, но даже немного лечит и делает все вокруг проще.
А потом снова открывает свою пакетированную дрянь и долго-долго смотрит, как за окном начинает темнеть.
***
-Пойдем прогуляемся, - говорит вдруг, когда совсем темнеет - сейчас поздняя осень, и уже в шесть вечера словно бы ночь. - Ненадолго…
Джунэ кивает механически и начинает собираться тоже на автомате - он знает, что Ханбин любит вечерние и ночные прогулки, да и вообще живет в совином режиме, поэтому ничуть не удивляется этому предложению; они выходят из дома в семь, и Ханбин смотрит коротко на часы - до восьми должны успеть. Тут недалеко.
Ханбин ведет его в парк развлечений.
Эта мысль пришла ему тогда, когда он порезал палец об осколок кривого зеркала в ванной.
Парк работает до половины девятого, но осенью в это время там почти никого нет, и спящий с открытыми глазами контролер пробивает им два билета; Джунэ смотрит непонимающе, а Ханбин билетики тут же мнет и прячет в карман, и по дороге до места игнорирует все вопросы.
Ханбин приводит его в комнату смеха - комнату, по кругу полную кривых зеркал.
У них есть целый час.
Пока не прогонят.
***
Уже в полночь они стоят на набережной у Хангана, едва ли не переливаясь за парапет - и Джунэ говорит, что эти мысли с ним давно уже, наверное, лет пять; Ханбин думает, что было бы, наверное, немного проще, если бы он узнал об этом раньше.
Он, конечно, проницательный и вообще классный, но не настолько.
Джунэ говорит теперь об этом так просто и легко, и ему самому удивительно от этой перемены всего за каких-то несколько часов - он даже не предполагал, что все поменяется в один момент, если просто раз в этой комнате с ним окажется хоть кто-то, кроме него самого.
Кто покривится с ним уродливым отражениям, кто посмеется и заставит смеяться над этим его самого - и вместе с уродливыми кривыми зеркалами посмеяться и над провалами и неудачами, включая неумение лепить в детстве красивые куличики и еще кучу всякой херни.
Чтобы в этой комнате хоть раз с ним был кто-то еще.
На улице в полночь холодно - удивительно, с чего бы? - и Джунэ прячет Ханбина в своей теплой, вечно расстегнутой парке, обнимая и прижимая к себе близко; очень редко он позволяет себе делать вид, что между ними что-то большее, чем секс, панацеи и глупые зеркала.
-Так что бред все это, - Ханбин потом шарит руками по карманам, явно ищет последнюю сигарету, но находит ее в губах Джунэ - и хмыкает, затягиваясь из его рук и снова поворачиваясь к парапету. - Если надо будет - ходи туда снова и снова, смейся, потому что смеяться над собой полезно. Не можешь один - будем ходить вместе.
И Ханбин снова сам его целует - так, как целуют в параллельном измерении, где Джунэ верит в существование любви; в этом же измерении Джунэ знает, что у Ханбина есть какой-то смазливый паренек, с которым он начал встречаться спустя полгода после того, как познакомился с Джунэ, знает, что Ханбин не давал обет верности, и знает, что Ханбину не нужно от него больше, чем он получает.
Хотя неплохо было бы хоть на часок, скажем, в это самое иное измерение переселиться.
Наверняка там нет никаких мерзких комнат, сигарета оказывается не последней, а Ханбина можно любить - а не просто принимать, как лекарство.
-
-
23.12.2015 в 20:53размазало as always.
растащил бы на цитаты, но в цельном виде это гораздо круче выглядит.
(печать собственности стоит на тексте)
-
-
24.12.2015 в 09:42но чот обидно за чжинхвана :<
спасибо!
-
-
24.12.2015 в 18:45heystfuplease, джунэ все равно не будет у минихёна ханбина отбивать хех
спасибо за отзыв)
-
-
27.12.2015 в 17:50-
-
27.12.2015 в 21:15-
-
27.12.2015 в 21:23