nah, fuck it
Название: Персона нон грата
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiKwon, Jaehyo + будут прибавляться
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор, ангст, психология, философия, недоромантика
Предупреждения: AU, сильно AU, обсценная лексика as always
Размер: планируется мини, написана 1 часть, 6 страниц
От автора: Это не могло не появиться на свет. Вернее, оно просилось остаться лишь в словах эдакой сказкой на ночь, а потом множество раз модифицировалось и в итоге пришло в редактор каким-то сраным ГМО, честно говоря. Такой хуйни я не писала давно, но что есть - то есть.
«Никон», Акко, сети«Никон», Акко, сети
-Комбо, - констатирует Чихо, щелчком отправляя недокуренную сигарету в воду. Фильтр с остатками пепла делает двойной кувырок в воздухе и с шипением уходит в неспокойную мокрую поверхность, не вызывая на ней никаких там романтических кругов и прочей херни. Просто камнем вниз, как и нужно. Ничего более.
Чихо поднимает руки и, сплетя пальцы, потягивается со вкусом, щурясь на заходящее солнце — времени, наверное, чуть больше половины пятого по Иерусалиму, но совсем скоро начнет темнеть, как привычно это бывает зимой. Чихо иногда ужасно хочется, чтобы Акко жил по совершенно другому часовому поясу от мнимой столицы Земли Обетованной — чтобы солнца побольше, времени для работы побольше и все такое прочее. Но в следующую секунду ловит себя на мысли, что на самом деле неплохо бы, чтобы солнце вообще никогда не вставало — а в фотоаппарате вполне себе можно настроить ночной режим, вот тебе и время для работы. Чихо кривится, стучит пяткой по камню, качая ногой, и решает, что пускай все будет так, как есть — он, царь, позволяет. На этот вечер.
Упершись локтем в колено, Чихо опускает голову и с неожиданным интересом смотрит вниз, на воду — его совершенно не заботит, что он уселся прямо на неогороженный край набережной, откуда так соблазнительно легко навернуться в море. В теплое, в принципе, море — здесь уж если что нагреется, так не охладится долго, да ещё и при температуре двадцать градусов по Цельсию этим декабрем. Короткий блик, заинтересовавший Чихо, исчезает, будто его и не было — может, луч солнца, может, украшение кто какое уронил, может, рыбка какая проскользнула. Один черт — уже исчезло и ловле объективом фотоаппарата не подлежит. Чихо не расстраивается: этот день и без того соизволил подарить ему, нищебродному андеграундному фотографу, почти гигабайт неплохих фотографий.
Неплохих, конечно, только на его специфический взгляд — агентство же с вероятностью в девяносто процентов посмотрит, отберет пару-тройку, пошипит и выплатит жалкие копейки, справедливо объяснив тем, что «вы, господин У Чихо, снова делаете не то, что от вас требуется». Чихо от одной такой мысли начинает подтряхивать, а потом он быстренько вспоминает, почему все ещё не свалил из этой бездарной шарашки — в конце концов, компания исправно оплачивает рабочие командировки в разные страны с оплатой проживания сроком в неделю. Неделя — этого, по их мнению, вполне достаточно, чтобы собрать неплохой фоторепортаж на заданную тему. Больше недели хотите — пожалуйста, но финансово обеспечивайте себя сами, билет на самолет вам любезно подвинут на другое число. Чихо мысленно шерстит календарь и приходит к выводу, что виснет здесь уже порядком месяца, из него три недели — черт знает как и временами чуть ли не на улице.
-Послушай, Зиако, - звучит в голове довольный и чуть ленивый голос Джэхё. - Если бы такой фотограф, как ты, хоть один раз сделал то, что от него требуют, а не то, что желает его мятежная душенька, то его жизнь была бы обеспечена года на два вперед. Понимаешь, о чем я?
-Примерно, - так же мысленно отвечает Чихо невнятно, параллельно думая, что это, конечно, конечная станция — разговаривать с самим собой посреди набережной в порту старого Акко.
-Так вот попробуй хоть один раз — чисто для разнообразия, - хихикает голос Джэхё в его голове, и Чихо встряхивает челкой, отгоняя наглое наваждение.
Джэхё, засранец, сейчас в Маниле. Чихо не то чтобы завидно, но он точно знает, что там не скучно — по крайней мере, Хё умудряется зашибать бабло, не особо считаясь с мнением начальства, так что можно представить, какая существует возможность нехило гульнуть в столице Филиппин. У него, Чихо — или Зико, как обозвал его Джэхё однажды черт знает почему — так изворачиваться на британский флаг не получается, чтобы и творить то, что вздумается, и получать при этом чеки. Так что приходится сжиматься до прожиточного минимума, в седьмой раз кукуя на Земле Обетованной — каждый раз месяца по три или даже четыре, потому что Зико всякий раз не хочется уезжать и хочется возвращаться обратно.
Выбор командировки? Новая Зеландия, Китай, Фиджи, в Манилу к Джэхё? Нет, один Израиль, пожалуйста. И никто из персонала компании, в принципе, не возмущается — порой лишь бы сплавить, чтобы не видеть маячащую перед глазами недовольную и скандальную морду штатного фотографа У Чихо.
Ему интересно иногда, какого черта компания все ещё держит его — ведь за эти годы было столько прекрасных, удобнейших возможностей выгнать нерадивого работничка в шею, не написав даже рекомендательного письма.
-Они все ещё надеются, что ты возьмешься за ум, - безапелляционно заявляет отдаляющийся, но по-прежнему не теряющий желчи голос Джэхё. - В конце концов, дорогая моя задница, не будем спорить, что какие-то там проростки таланта у тебя имеются.
Зико закатывает глаза, чуть ли не теряя равновесие — чувство пространства возвращает тяжелый «Никон», привычно оттягивающий шею и напоминающий, что это, в общем-то, не совсем праздная прогулка. Зико шарит в кармане джинсов и, вытянув сигарету из пачки, прикусывает фильтр, не прикуривая — не особо хочется, но губы требуют какого-то ощущения реальности вроде того, что он ещё не наебнулся в воды Средиземного моря и не затонул к чертям собачьим, как распоследняя упаковка от мятных леденцов.
Чихо запрокидывает голову, чуть скашивая взгляд вбок, на лежащий рядом спортивного вида портфель-сумку. Там — ничего, кроме портативного компьютера сугубо для обработки фото, пары заточенных карандашей и скетч-бука.
«Надо забрать вещи из съемной комнаты», - вяло думает он, слабо сжимая губами фильтр сигареты и чуть касаясь его кончиком языка. - «Старушка не принимает оплаты карточкой».
По карманам с трудом наскребется полсотни шекелей, которых на оплату ночи катастрофически мало, а старая еврейка действительно не банкомат, чтобы считывать данные с карточки. У Зико мелькает, конечно, мысль снять со счета хоть какую-то сумму денег, но для этого нужно идти в Новый город, чего совершенно не хочется на данный момент.
-Хоть бы раз переступил через свое «хочу-не-хочу», - снова вспоминаются слова Джэхё, а Чихо ухмыляется издевательски. Действие наоборот — не отрезвляющее, а провокационное.
Откинув голову, он прикрывает глаза и решает плюнуть на все сегодня. В конце концов, бывает мало чего приятнее, чем потратить ночь, бездарно скитаясь по улицам старого города и выхватывая объективом фотоаппарата какие-то незаметные детали, которые начальство снова назовет бесполезной тратой памяти на флэшке.
Зико вообще на это плевать.
***
Зико любит старый Акко. А старый Акко, наверное, любит Зико, если каждый раз не желает его отпускать.
В первый раз это случилось, наверное, году в 2013-ом – компания объявила журналистам и фоторепортерам промоушен на командировки, для чего нужно было выполнить двухнедельную норму работы в несколько дней, вести себя более или менее прилично, да и вообще всячески поспособствовать повышению рейтинга компании. Промоушен подразумевал под собой рабочие оплаченные администрацией путевки в различные страны – строго определенный список мест, куда посылалось по одному журналисту или фотографу для выполнения репортажа по назначенным вопросам. Хитрозадые ящерицы из отдела кадров быстро распределили лучшие командировки по своим любимчикам – Чихо не помнит уже, куда кто тогда поехал, но точно может сказать, что Джэхё, взмахнув хвостом своим павлиньим, одним из первых ломанулся в Европу, возомнив, что это самым скорым образом уладит его проблемы с эстетическим восприятием мира. Впрочем, из своих Скандинавий-Британий-Франций-Германий Хё вернулся жутко злой, недовольный и желающий забуриться с концами в бамбуковые леса Китая, притворившись распоследней гнусно покрашенной пандой. Причин эмоционального кризиса товарищ не объяснил, но в Европу впредь не суется.
За Чихо тогда некому было слово замолвить – да и сейчас, впрочем, некому, чего греха таить? И остался, помнится, единственный вариант развития событий, который не устраивал никого из-за конфликтной обстановки и вечной зоны риска – Израиль. Чихо согласился – почему нет? Подумаешь, арабы и Сектор Газа, малоразрешимая проблема псевдосовременности; задача только в том, как бы потехничнее и покачественнее заделаться фаталистом, чтобы быть готовым ко всяким мелким и немелким жизненным гадостям.
Так Зико впервые оказался на Святой Земле.
Вместо назначенной недели он пробыл там полтора месяца. Потратил, конечно, все деньги, дважды расхреначил дорогой «Никон», снес половину и без того не особо крупного банковского счета на замену объектива, едва не сломал запястье, вздумав пробежаться по ступенькам амфитеатра в разрушенной Кейсарии, случайно по уши облился водой из Иордана и спустил десять долларов, многословно и нецензурно по мобильному жалуясь Джэхё на то, какие все-таки эти ваши хомо сапиенс ублюдки.
Хё тогда помолчал, похихикал, сказал пару ничего незначащих, отвлеченных слов и заверил, что все ещё поменяется.
-Терпение, У Чихо, - тон у этого засранца всегда такой, будто мир – райское местечко на склоне горы Армагеддон. – Все равно через четыре дня все возвращаемся, так что не так-то уж и долго тебе осталось марать своими кроссами Землю Обетованную.
Джэхё был в Сеуле ровно через четыре дня.
А Чихо не возвращался ещё полтора месяца.
И начался этот дурацкий роман длиною уже почти в пять чертовых лет – Чихо приезжал якобы на неделю, пять дней из семи свято пытался уверить себя, что это действительно семь дней, но в итоге оставался на месяц два, три, а то и полгода; Чихо злился, уговаривал себя перестать валять дурака и вернуться, но Израиль легко, мудро улыбался, пожимая плечами, и Чихо, махнув рукой, оставался, покупая в какой-то букинистической лавке разговорник иврита.
Впрочем, оставшись однажды на полгода, Зико умудрился почти полностью освоить иврит разговорный – приехав же в Сеул, долго не мог отделаться от простых повседневных слов, и корейскому, кажется, пришлось учиться едва ли не заново, как дошкольнику, но потом языковой багаж более или менее пришел в норму. Больше Зико в языках не путался, но и не забывал ни один, ни второй. Корейский – потому что все равно рано или поздно нужно возвращаться в Сеул по работе, иврит – потому что Чихо сильно надеялся, что однажды ему удастся провернуть с Землей Обетованный примерно тот же фокус, что Джэхё с китайскими бамбуковыми лесами.
Инициатором романа был, конечно, Израиль.
И Зико не сопротивлялся.
Каждый раз и помногу – поездки в Иерусалим, после которых оставались бесчисленные гигабайты фотографий, что Зико сортировал, обрабатывал и вычищал, оставляя лишь десяток; бездумные шатания по городу, ночные подкарауливания Стены Плача, когда людей там практически нет, излюбленный арабский квартал с его восточными торговыми улицами, францисканский храмовый комплекс, где со стен открываются неприметные городские виды, которые Чихо почему-то любит больше всего.
Долгие прогулки по Тель-Авиву и Яффе, Натании и Герцлее, развалинам Кейсарии и побережью Средиземного моря, экскурсии на Мертвое море и по дорогам паломников, храм Нагорной проповеди, место Армагеддона и гора Синай; работящая и промышленная, но от этого не менее увлекательная Хайфа, Бахайские сады и мелкие, бедные арабские поселения, Назарет и Вифлеем, парк Ярденит и озеро Кеннерет.
Пять лет – Зико успел выучить наизусть все, что только можно выучить, успел увидеть и посмотреть все, куда только можно добраться. Возвращался изредка и в Тель-Авив за ночными съемками, соблазнительнее которых не может дать никакой другой, пожалуй, город, возвращался в Хайфу и на гору Кармель, возвращался в Яффу и цитрусовые пардесы.
Но все – только иногда и лишь потому, что.
Всегда Зико возвращался только в одно место – старый Акко на берегу Средиземного моря.
Зико любит старый Акко. А старый Акко, наверное, любит Зико, если каждый раз не желает его отпускать.
Как и у всех, Акко для Чихо начался с высоких оборонительных стен, сказок про Наполеона, Ордены тамплиеров и госпитальеров, Зачарованного сада и мечети Аль-Джаззар, которая конкретно ему была не очень интересна, а отличие от часовой башни постоялого двора Аль-Умдан. Акко начался с монастыря-крепости, в котором бывал ещё Марко Поло, свежевыжатого гранатового сока и рассказов про различия названий Акка, Акра и Сен-Жан Д’Акр. Зико же, ещё в первый раз только спрыгнув со ступенек автобуса на мощеные камни улиц перед мастерской чеканщика, сказал себе, что это – старый Акко.
Никаких там Акк, Акр и Сен-Жан Д’Акров. Старый Акко.
Старый, старый Акко.
И Акко сказал: «Хорошо».
А Зико влюбился. По-дурацки так, глупо и с первого взгляда, но – взаимно.
Ещё с того первого раза, когда прошел к пристани старого города через узкие, грязные и совершенно не ухоженные улицы, забитые обыкновенными восточными рынками, еле умещающимися в нешироком пространстве, остановился перед часовой башней, попытался допрыгнуть до висящих высоко в воздухе разноцветных флажков и впервые запутался ногами в многочисленных зеленоватых рыболовных сетях, как попало разбросанных на деревянном причале. Ещё с того первого раза, когда не смог нормально отсчитать из мелочи десять шекелей за стакан сока, но упрямо отказывался от помощи, вызывая улыбку у прохожих.
Конечно, колоритный такой кадр в кепке, надвинутой на самый лоб, с фотоаппаратом на шее, больше похожим на кирпич, в массивных высоких ботинках в стиле милитари – и базарно размахивающий руками, шипящий, ругающийся на корейском английском и психующий из-за того, что не в душу не имеет, как выглядит монета в половину шекеля.
Зико этот раз надолго запомнил. И Акко запомнил – а потом долго ещё смеялся и напоминал, беззлобно так и просто улыбки ради. Акко сам по себе – дружелюбный, как старый, повидавший виды пес, объевшийся сырой рыбы и извалявшийся в дождевой луже одной из уличных канав.
Зико любит старый Акко. А старый Акко, наверное, любит Зико, если каждый раз не желает его отпускать.
Как в тот первый раз не желала отпускать его рыболовная сеть, в которой он имел несчастье запутаться обеими ногами.
***
-Да пошли вы нахер! Я взрослая, состоявшаяся личность, вполне способная отвечать за себя и свои собственные поступки!..
Изначально, видимо, мягко-манерный и мурлыкающий, но сейчас звонкий и режущий слух голос резко врывается в мозг, радостно разрывая паутину воспоминаний, притаптывая её с гадливой улыбочкой и уничтожая с потрохами. Зико не вздрагивает, но раздраженно дергает плечом, думая, что все-таки ужасно шумные все эти арабы и евреи, совершенно иногда не умеющие вести себя в общественном месте.
-Я же сказал, я взрослая, состоявш…
Шорох, ойканье, тихий мат, грохот и громкий, страдальческий вопль. Даже не оборачиваясь и не глядя в ту сторону, Чихо может с уверенностью сказать, что эта «взрослая, состоявшаяся личность» только что наебнулась мордой вниз, запутавшись ногами в разбросанных рыболовных сетях.
-Проклятье!.. Мой телефон. – Хныканье.
Зико, закатив глаза и прошептав что-то о мозгом обделенных, лениво отводит руку, упираясь ладонью в теплый асфальт, и, щурясь, смотрит изучающе по направлению заваленного сетями причала. Там, на вымоченной годами дощатой поверхности, валяется эдакое нечто, одетое весьма себе по последней моде, но сейчас явно мокрое и стремительно впитывающее в себя запах рыбы. Валяется уже на спине – видимо, успел перевернуться – и задумчиво разглядывает закатное небо. Рядом – развалившийся на составляющие неплохой «Самсунг». Романтика.
Чихо все также неторопливо и лениво настраивает объектив, примеривается и щелкает эту картину маслом. Нечто дергает ногой и издает страдальческий стон, поднимая ладони и разглядывая их на свет. Наверное, больно содрал кожу.
Черно-белые кроссовки все ещё обмотаны зеленовато-прозрачной рыболовной сетью. Чихо решает назвать фотографию «Рыбка в сетях».
-Мой телефон, - хныканье со стороны пострадавшего не утихает. – Ни в жизнь больше не позвоню этому ублюдку, вечно беды кликает, мудозвон.
Зико отпускает «Никон», и тот привычной тяжестью опускается на диафрагму, а сам фотограф никак не может понять, что его, в принципе индифферентного к социуму, крайне смущает во всей этой ситуации.
Тем временем парень с трудом пытается распутать сети – прохожие посматривают на него не то чтобы неприязненно, но настороженно, и не предлагают помощи. Не нравится что-то, скорее всего. Чихо приподнимает брови и продолжает постукивать пяткой по камню пристани.
-Что за чертовщина! – Раздражительно срывается на вопль незнакомец, и Зико, навострив уши, вдруг понимает, какого хрена тут творится.
От догадки просто желается рыбкой прыгнуть в море прямо с причала головой вниз, ну чтобы качественно так воткнуться в не очень глубокое дно.
Парень этот говорит не на иврите, как все здесь. Он, черт бы его побрал, шпарит на корейском.
Чихо хочется выть от смеха.
***
-Тебе помочь, немощный?..
Зико останавливается в нескольких шагах от незнакомца и, скрестив на груди руки, со спокойным интересом смотрит сверху вниз, отчасти издевательским жестом склонив набок голову. Парень, не отвлекаясь от бездарных попыток распутать сети, поднимает глаза.
-Э?..
Видимо, тоже не сразу распознает корейский язык. В замешательстве трясет головой, выкрашенной в веселый красно-рыжий оттенок, и смотрит весьма хмуро.
-Сам ты немощный, - заявляет с порога, успев, наверное, как и Чихо, отвыкнуть от элементарной вежливости за время пребывания в Израиле, где неформальное общение, в принципе, общепринято. – Безо всяких там…
Выразительный взгляд на тяжелый «Никон» и пепельные волосы с темными прядками.
-… Справлюсь.
Чихо с интересом наблюдает, как рыжий тянет вообще не тот конец, который нужно, и истерически бьет ногами по выложенной досками пристани.
Взрослая, состоявшаяся личность. Чихо, не таясь, гиенит почему-то очень искренне. От души так.
-Тяни с третьего узла шнурков на левом кроссе, - советует дружелюбно, на что незнакомец реагирует молниеносно, распутывая все верно, и выглядит при этом настолько «лайк э босс», что хочется биться головой о ближайшую стену и бесконечно запечатлевать сие безобразие на фотопленку. Что, в общем, Зико и делает, абсолютно наглым образом щелкая фотоаппаратом с разных ракурсов.
Рыжий замирает.
-Ты охуел? – Спокойно так, поднимаясь на ноги и морщась от резкой боли. Зико пропускает явную провокацию мимо ушей, задумчиво пролистывая получившиеся фото, и только потом смотрит на незнакомца, имея при этом вид только что вынырнувшего из собственного мира аквалангиста.
-Что?
Рыжий насупливается, сжимая зубы, и хмуро рассматривает содранные ладони. От одежды отчаянно пахнет влажностью и рыбой, блядь её, морской. Морская рыба это, конечно, вкусно, но не в виде парфюма на собственной одежде.
Чихо моргает, выключая фотоаппарат, и растягивает губы в язвительной ухмылочке. Рыжий молча вертит средний палец.
-Ты, что ли, кореец? – Спрашивает Чихо наконец, устав он невербальных проявлений явного дружелюбия и взаимной предрасположенности. Незнакомец кивает и вдруг садится обратно на влажные доски, с досадой пиная ставший уже бесполезным, судя по всему, аккумулятор от «Самсунга».
-Ага, - не поднимая взгляда. – Кореец… И вот как теперь в магазине объясниться, что мне, черт побери, нужно? И где здесь туалет?
Чихо поправляет на плече ремень сумки с компьютером и скетч-буком, качает головой из стороны в сторону и, наконец, разворачивается, оглядываясь на продолжающего сидеть парня.
-Ну чего ты уселся? Пошли, покажу я тебе туалет. И аптеку…
И указывает красноречиво на сильно содранные ладони. Если не обработать и не забинтовать на первых порах – можно подхватить нехилую заразу в этом регионе.
Рыжий кивает и встает, подбирая с досок остатки от телефона и опуская их в карман джинсов.
-Спасибо, что ли, - смущенно как-то.
-Да не за что пока что.
-Меня Ким Юквон зовут.
Чихо молча кивает.
Этот Ким Юквон до жути фотогеничная сволочь.
Портовый городишкоПортовый городишко
Этот незнакомец с тяжелым профессиональным «Никоном» на шее двигается по улицам старого города настолько легко и быстро, что Юквон банально за ним не успевает — то и дело пытается перепрыгнуть застоялые лужи, увернуться от бегающих детей и не измазаться в какой-нибудь очередной восточной сладости с прилавка. Отстает, конечно, на самых первых минутах — панически оглядывается, расстроенно думая, что, черт возьми, это ж надо было словить такую удачу в виде соотечественника, но обязательно её упустить — и через секунду метаний обнаруживает этого парня, спокойно стоящего у поворота на другую улицу и терпеливо его ожидающего.
Надо же, а ведь мог спокойно уйти — какие проблемы. Юквон догоняет и благодарно бормочет что-то, на что незнакомец только пожимает плечами.
-Не трогай ничего руками, пока не вымыл, - говорит дежурным тоном. - В противном случае, лечить будет просто нечего.
И улыбается так — многозначительно и крайне красноречиво. Квон поспешно отдергивает руку от костлявого серого кота, лезущего поласкаться.
Когда Юквон видит этого парня, назвавшегося потом У Чихо, в первый раз, то думает, что, блядь его, будет чертовски сложно подобрать ему эмоционально-оценочный эпитет — не то необычный, не то красивый, что сомнительно по причине нестандартной внешности, не то опасный, не то милый, не то ещё какой. Когда это существо ещё и наглым образом запечатлевает на фото его, юквоновский, позор, Квон вообще готов собственноручно закатать этого субъекта в рыболовную сеть и, заткнув дохлой рыбкой, придушить.
А когда субъект пусть и не особо дружелюбно, но предлагает помощь, Юквон решает, что нормально все.
Может, просто вдохновение цепануло при виде мудака, запутавшегося в сетях, в кем не бывает.
«Какого хрена я вообще делаю в этой деревне?» - рассерженно размышляет Квон, перепрыгивая через очередной мокрую рыбную лужу и нос к носу чуть не сталкиваясь с какой-то девушкой в парандже. Конечно, ему, новоиспеченному менеджеру отдела кадров в израильском филиале «Киа» в Хайфе, не пристало пусть даже в выходной день шататься по грязным улочкам старого соседнего города вместо неплохой предоставленной компанией квартирки. Первая неделя работы, англоговорящий коллектив, шумные евреи на улицах и неплохая зарплата — Юквону нравится, Юквон одобряет, Юквон звонит матери, чтобы не забывала кормить кота, и обещает привезти серебряную хамсочку на счастье. Из иврита по-прежнему знает одно «шалом» и не испытывает особой тяги к дальнейшему изучению; в условиях дикой нуждаемости в уборной и покупке нового телефона удачное знакомство с местным аборигеном, да ещё и корейского происхождения — неведомая доселе удача.
Только поэтому Квон помалкивает, бочком проскальзывая мимо занявшего всю узкую улицу старого «Кадиллака» и чуть ли не наебываясь на одном из выступающих неровных камней. И по инерции шпарит дальше, пока не чувствует, как его бесцеремонно хватают за шкирку и тащат обратно.
-Шалом, - не выпуская воротника квоновской кожанки, обращается Чихо сидящему на стуле у входа в какое-то низкоэтажное здание мужчине. - Эйфо ашерутим?
«Заебись», - думает Юквон со смесью зависти и радости. - «Он ещё и по-этововски болтает, вообще удача».
-Шалом, - отзывается то ли консьерж, то ли ещё кто. - Понэ ямина, штайм шекел.
-Тода, - коротко бросает Чихо, поворачиваясь к Квону. - Дуй направо и выкладывай два шекеля. Вот эти, маленькие, серебристые. Нет, это огород! Маленькие, говорю. Ты в валюте вообще ни в зуб ногой?
Юквон, закатив глаза, просто выгребает всю мелочь из карманов и ссыпает её в руки хлопающего глазами Чихо; в монетах он правда ещё не сильно разбирается и предпочитает пользоваться долларами, но здесь, видимо, это как-то несподручно. В туалете, оказавшимся на удивление довольно чистым, но крайне мелким помещением, тщательно умывается и долго моет руки с жидким мылом, морщась от противной жужжащей боли — мучается до тех пор, пока до конца не вымывает всю пыль из содранной кожи. Ранки на ладонях мгновенно розовеют и воспаляются, начиная противно и горячо пульсировать.
-Ненавижу такие хуйни, - жалуется отражению в зеркале и вываливается на улицу, где вновь находит этого Чихо, сидящего на корточках и пытающегося выловить объективом фотоаппарата что-то в мощеных камнях. Видимо, фотограф.
Нефотографы такой с виду херней не занимаются.
-Все? - Спрашивает Чихо, не поднимая головы и терпеливо выжидая момент, чтобы щелкнуть. Щелкает и встает, поправляя ремень на шее. - Ну и отлично. Сейчас повернешь налево, дойдешь до конца квартала и выйдешь в новый город. Там через улицу аптека. Не заблудишься. Бай.
И принимается шагать вверх по улице прежде, чем Юквон успевает хотя бы пикнуть. Догоняет его Квон только через несколько мгновений, касаясь плеча и глядя очень растерянно.
-Я вообще языка не знаю, - признается отчасти смущенно, отчего злится на себя неимоверно. Овечка невинная, черт бы все побрал. - И сомневаюсь даже в том, что теперь смогу найти дорогу до автобусной остановки.
Чихо останавливается, кривится и поднимает глаза к небу.
-Элохим адирим, тахсим... - Опомнившись, встряхивает серо-пепельной челкой и смотрит взъерошенно. - Ты серьезно, что ли? Ты не с туристической группой?..
-Нет, - мотает головой Квон, отступая на шаг и проклиная всех боков на этом чертовом свете. - Я один приехал, чисто погулять. Лавку чеканщика искал, говорят, крутые украшения делает.
Чихо щурит странные, удлиненные к вискам глаза в тонкую темную полосу и качает головой из стороны в сторону, задумчиво рассматривая Юквона.
-Лавку Давида Миро, что ли? На половину старого города промахнулся — она слева от Зачарованного сада. Там туристическая стоянка, с ними и можно уехать. Ты откуда вообще?
Юквон медлит, думая, это сколько нужно вообще прожить в этом лабиринте, чтобы хоть как-то в нем ориентироваться.
А между тем этот У Чихо совершенно не производит впечатление местного жителя, внешне — точно никак. Только единение какое-то странное чувствуется — Квон делает скидку на то, что любой топографический некретин будет видеться одним целым с любым же городом.
-Из Хайфы. Я по работе здесь.
-Пока Тель-Авив веселится, Иерусалим молится, а Хайфа вкалывает, - фыркает вдруг фотограф со странной мягкостью в голосе, но тут же лепит рожу кирпичом. - Пилить двадцать километров за одними украшениями? Да ты монстр, чувак.
Чихо убирает руки в карманы и, задев бедро Юквона серой сумкой-портфелем, прогулочным шагом идет, куда шел, не оборачиваясь — Квон идет следом, мысленно грязно матерясь и в десятый раз сжигая случайного уже знакомца на священном костре инквизиции. Ладони ноют, словно обожженные, а колено. Которым, видимо, ударился не меньше, простреливает разовой такой, но неприятной болью. Квон вздыхает и обещает себе при случае же подписать увольнительную. А в графу «Причина» в бланке вписать нечто вроде «грязный портовый городишко Какакро».
-Во-первых, Акко, а во-вторых, сам ты грязный и портовый, - шипит внезапно фотограф, оборачиваясь и недвусмысленно заламывая бровь. Глаза сверкают, как у пса гончего — красиво, меланхолично думает Квон.
Пауза.
-Ой, я вслух сказал?
-О-о-ой, - передразнивает У Чихо противным бабским голоском. - Да на всю улицу проорал, хорошо хоть на-корейском, придурок.
Юквон на придурка почему-то не обижается.
-Блин, ну покажи мне уже где аптека и стоянка, и я отъебусь от тебя. И даже, возможно, признаю, что ваш этот Какаккро в каком-то смысле привлекателен.
-Сдался ты нам, бээмет, - фыркает фотограф, закатывая глаза, показывая язык и веко заодно оттягивая в лучших традициях троллинга. - Я настолько обижен, что готов гнусно бросить тебя посреди великолепных широких проспектов сего населенного пункта одного, потому что у меня и без тебя проблем примерно шекелей на двести. Я понятно выражаюсь?..
Юквон общую суть, конечно, улавливает, несмотря на то, что Чихо периодически сбивается на иврит и неловко пытается говорить без приевшихся интонаций и акцента. И выглядит, и звучит настолько смешно, что Квон с отвращением осознает себя умильно улыбающимся дебилом.
-Я возмещу ущерб, - пытается перестать давить лыбу, но выходит хреново. Чихо смотрит с удивлением.
-Да ладно?
-Я серьезно.
Юквон поднимает взгляд и смотрит по-максимуму жалобно — хотя, в принципе, понял уже, что этот фокус здесь бесполезен; непослушные ещё с утра красно-рыжие волосы так и лезут в глаза неуложенной челкой, и Квон то откидывает их, то сдувает, то пытается завязать резиновым рекламным браслетом в хвостик. Фотограф смотрит задумчиво и, ляпнув что-то на этот шумном иврите, щелкает пальцами изящным жестом фокусника.
-А давай. Только у меня тут свои тарифы.
И Юквон соглашается.
Просто потому что действительно языка и дороги не знает — ну и, к черту все, потому, что этот У Чихо до странности интересное негармоничное существо.
До нового города, как его называет Чихо — наверное, оно так и есть, судя по резкому контрасту современности и средневековья — они добираются довольно быстро: фотограф, кажется, знает здесь каждую улочку, где можно срезать. Он не особо торопится, идя слева и чуть впереди и изредка с интересом на Юквона оглядываясь; Квону же хочется показать язык и справедливо обиженно вопросить, что-де какого черта пялишься — впрочем, вспоминает, что фотографы — люди такие, которые на все и вся смотрят как-то по-особенному.
Даже на мокрого, побитого только что выловленной рыбой и опозорившегося гражданина Республики Южная Корея, а нынче менеджера отдела кадров сеульского представительства «Киа» в городе Хайфа Ким Юквона.
А Акко этот — не такая уж и старая дыра, как показалось Квону с первого взгляда — в новом городе чисто, светло по причине светлых строений и довольно уютно, чего не скажешь о средневековом бардаке портовых кварталов. Судя по выражению лица Чихо — у того вообще все наоборот.
В аптеке фотограф на беглом иврите быстро переговаривается о чем-то с фармацевтом, указывая пальцем за спину, на нервно мнущегося около витрин Юквона; та выдает бинты, перекись водорода, судя по виду бирки на флаконе, и вату, а Квон снова, не церемонясь, вываливает из карманов мелочь, в которой Чихо возится, грязно ругаясь и открыто заявляя, что таких идиотов он в своей жизни ещё не видел.
-Полегче, - тянет Квон, улавливая скептический чиховский взгляд. - Я же обидеться могу.
-На природу обидься, - заявляет этот откровенный козёл, даже торжествующим выражением лица напоминая это благородное животное и заставляя Квона кусать губы в приступе нездорового, нервного смеха.
Слишком много впечатлений за день — слишком, черт возьми, много. Поездка в междугороднем автобусе от Хайфы до Акко без англоговорящего окружения, раздолбленный телефон, рыболовные сети, чуть в море в Средиземное не наебнулся, фотограф этот странный, руки содрал о деревяшки, джинсы новые покупать придется. В шекелях так и не научился разбираться — судя по глазам Чихо, придется, чтобы не задушили ремешком от фотоаппарата в следующую же секунду.
Квон тяжело вздыхает.
По просьбе Чихо фармацевт помогает промыть ранки и сделать легкую перевязку; фотограф с видом первоклашки, сдающего первый выученный стих, переводит её советы на тему когда сменить, когда промыть, чем промыть и когда снять, а потом выкатывается на улицу, театрально всплескивая руками.
-Ты сожрал мой вечер! - Трагизму в голосе любая голливудская звезда позавидует. - Что тебе мешало сидеть на заднице ровно в этой своей Хайфе?
Юквон мрачно хохлится, убирая руки в карманы джинсов, подозрительно благоухающих рыбой.
-К чеканщику хотел, говорю же.
-Ты на эти деньги и нервы, которые здесь потратил, мог бы купить себе цацку от Сваровски, - Чихо лениво щурится на почти зашедшее солнце. - А вместо этого будешь пилить до Хайфы бодреньким пешкандриком, потому что автобусы не вечны. К утру, наверное, допилишь.
Долгая, прерываемая лишь гулом проехавшего прямо под носом нехилого «Лэнд Крузера».
Театр одного актера.
-Бля, - констатирует Юквон. - Не хочу. По...
-Момент, - фотограф поднимает руку. - Дай угадаю. «Помоги мне найти место на ночь»?
-Догадливый какой.
-Хуй. В смысле, тренируйте мышцы ног, молодой человек.
Чихо машет ручкой и отворачивается, но не уходит.
-Послушай, - Квон устал, Квону надоело все, у Квона болят обе руки и колено. - Я же сказал, что возмещу тебе неудобства. Самому, понимаешь, не в кайф.
Фотограф стоит с минуту вот так просто, убрав руки в карманы и глядя на проезжающие мимо автомобили; много легковых, почти нет крупных кроссоверов, да и некрупных, впрочем, тоже. Молчит, не оборачиваясь и изредка подталкивая бедром висящую на плечу сумку — судя по форме, какая-то электроника.
-Я же сказал, у меня тут свои тарифы.
Юквон дергает плечом.
-Ну?..
-С тебя фотосессия.
А Квон не знает, ржать ему или плакать.
заморожен~
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiKwon, Jaehyo + будут прибавляться
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, джен, слэш, юмор, ангст, психология, философия, недоромантика
Предупреждения: AU, сильно AU, обсценная лексика as always
Размер: планируется мини, написана 1 часть, 6 страниц
От автора: Это не могло не появиться на свет. Вернее, оно просилось остаться лишь в словах эдакой сказкой на ночь, а потом множество раз модифицировалось и в итоге пришло в редактор каким-то сраным ГМО, честно говоря. Такой хуйни я не писала давно, но что есть - то есть.
«Никон», Акко, сети«Никон», Акко, сети
-Комбо, - констатирует Чихо, щелчком отправляя недокуренную сигарету в воду. Фильтр с остатками пепла делает двойной кувырок в воздухе и с шипением уходит в неспокойную мокрую поверхность, не вызывая на ней никаких там романтических кругов и прочей херни. Просто камнем вниз, как и нужно. Ничего более.
Чихо поднимает руки и, сплетя пальцы, потягивается со вкусом, щурясь на заходящее солнце — времени, наверное, чуть больше половины пятого по Иерусалиму, но совсем скоро начнет темнеть, как привычно это бывает зимой. Чихо иногда ужасно хочется, чтобы Акко жил по совершенно другому часовому поясу от мнимой столицы Земли Обетованной — чтобы солнца побольше, времени для работы побольше и все такое прочее. Но в следующую секунду ловит себя на мысли, что на самом деле неплохо бы, чтобы солнце вообще никогда не вставало — а в фотоаппарате вполне себе можно настроить ночной режим, вот тебе и время для работы. Чихо кривится, стучит пяткой по камню, качая ногой, и решает, что пускай все будет так, как есть — он, царь, позволяет. На этот вечер.
Упершись локтем в колено, Чихо опускает голову и с неожиданным интересом смотрит вниз, на воду — его совершенно не заботит, что он уселся прямо на неогороженный край набережной, откуда так соблазнительно легко навернуться в море. В теплое, в принципе, море — здесь уж если что нагреется, так не охладится долго, да ещё и при температуре двадцать градусов по Цельсию этим декабрем. Короткий блик, заинтересовавший Чихо, исчезает, будто его и не было — может, луч солнца, может, украшение кто какое уронил, может, рыбка какая проскользнула. Один черт — уже исчезло и ловле объективом фотоаппарата не подлежит. Чихо не расстраивается: этот день и без того соизволил подарить ему, нищебродному андеграундному фотографу, почти гигабайт неплохих фотографий.
Неплохих, конечно, только на его специфический взгляд — агентство же с вероятностью в девяносто процентов посмотрит, отберет пару-тройку, пошипит и выплатит жалкие копейки, справедливо объяснив тем, что «вы, господин У Чихо, снова делаете не то, что от вас требуется». Чихо от одной такой мысли начинает подтряхивать, а потом он быстренько вспоминает, почему все ещё не свалил из этой бездарной шарашки — в конце концов, компания исправно оплачивает рабочие командировки в разные страны с оплатой проживания сроком в неделю. Неделя — этого, по их мнению, вполне достаточно, чтобы собрать неплохой фоторепортаж на заданную тему. Больше недели хотите — пожалуйста, но финансово обеспечивайте себя сами, билет на самолет вам любезно подвинут на другое число. Чихо мысленно шерстит календарь и приходит к выводу, что виснет здесь уже порядком месяца, из него три недели — черт знает как и временами чуть ли не на улице.
-Послушай, Зиако, - звучит в голове довольный и чуть ленивый голос Джэхё. - Если бы такой фотограф, как ты, хоть один раз сделал то, что от него требуют, а не то, что желает его мятежная душенька, то его жизнь была бы обеспечена года на два вперед. Понимаешь, о чем я?
-Примерно, - так же мысленно отвечает Чихо невнятно, параллельно думая, что это, конечно, конечная станция — разговаривать с самим собой посреди набережной в порту старого Акко.
-Так вот попробуй хоть один раз — чисто для разнообразия, - хихикает голос Джэхё в его голове, и Чихо встряхивает челкой, отгоняя наглое наваждение.
Джэхё, засранец, сейчас в Маниле. Чихо не то чтобы завидно, но он точно знает, что там не скучно — по крайней мере, Хё умудряется зашибать бабло, не особо считаясь с мнением начальства, так что можно представить, какая существует возможность нехило гульнуть в столице Филиппин. У него, Чихо — или Зико, как обозвал его Джэхё однажды черт знает почему — так изворачиваться на британский флаг не получается, чтобы и творить то, что вздумается, и получать при этом чеки. Так что приходится сжиматься до прожиточного минимума, в седьмой раз кукуя на Земле Обетованной — каждый раз месяца по три или даже четыре, потому что Зико всякий раз не хочется уезжать и хочется возвращаться обратно.
Выбор командировки? Новая Зеландия, Китай, Фиджи, в Манилу к Джэхё? Нет, один Израиль, пожалуйста. И никто из персонала компании, в принципе, не возмущается — порой лишь бы сплавить, чтобы не видеть маячащую перед глазами недовольную и скандальную морду штатного фотографа У Чихо.
Ему интересно иногда, какого черта компания все ещё держит его — ведь за эти годы было столько прекрасных, удобнейших возможностей выгнать нерадивого работничка в шею, не написав даже рекомендательного письма.
-Они все ещё надеются, что ты возьмешься за ум, - безапелляционно заявляет отдаляющийся, но по-прежнему не теряющий желчи голос Джэхё. - В конце концов, дорогая моя задница, не будем спорить, что какие-то там проростки таланта у тебя имеются.
Зико закатывает глаза, чуть ли не теряя равновесие — чувство пространства возвращает тяжелый «Никон», привычно оттягивающий шею и напоминающий, что это, в общем-то, не совсем праздная прогулка. Зико шарит в кармане джинсов и, вытянув сигарету из пачки, прикусывает фильтр, не прикуривая — не особо хочется, но губы требуют какого-то ощущения реальности вроде того, что он ещё не наебнулся в воды Средиземного моря и не затонул к чертям собачьим, как распоследняя упаковка от мятных леденцов.
Чихо запрокидывает голову, чуть скашивая взгляд вбок, на лежащий рядом спортивного вида портфель-сумку. Там — ничего, кроме портативного компьютера сугубо для обработки фото, пары заточенных карандашей и скетч-бука.
«Надо забрать вещи из съемной комнаты», - вяло думает он, слабо сжимая губами фильтр сигареты и чуть касаясь его кончиком языка. - «Старушка не принимает оплаты карточкой».
По карманам с трудом наскребется полсотни шекелей, которых на оплату ночи катастрофически мало, а старая еврейка действительно не банкомат, чтобы считывать данные с карточки. У Зико мелькает, конечно, мысль снять со счета хоть какую-то сумму денег, но для этого нужно идти в Новый город, чего совершенно не хочется на данный момент.
-Хоть бы раз переступил через свое «хочу-не-хочу», - снова вспоминаются слова Джэхё, а Чихо ухмыляется издевательски. Действие наоборот — не отрезвляющее, а провокационное.
Откинув голову, он прикрывает глаза и решает плюнуть на все сегодня. В конце концов, бывает мало чего приятнее, чем потратить ночь, бездарно скитаясь по улицам старого города и выхватывая объективом фотоаппарата какие-то незаметные детали, которые начальство снова назовет бесполезной тратой памяти на флэшке.
Зико вообще на это плевать.
***
Зико любит старый Акко. А старый Акко, наверное, любит Зико, если каждый раз не желает его отпускать.
В первый раз это случилось, наверное, году в 2013-ом – компания объявила журналистам и фоторепортерам промоушен на командировки, для чего нужно было выполнить двухнедельную норму работы в несколько дней, вести себя более или менее прилично, да и вообще всячески поспособствовать повышению рейтинга компании. Промоушен подразумевал под собой рабочие оплаченные администрацией путевки в различные страны – строго определенный список мест, куда посылалось по одному журналисту или фотографу для выполнения репортажа по назначенным вопросам. Хитрозадые ящерицы из отдела кадров быстро распределили лучшие командировки по своим любимчикам – Чихо не помнит уже, куда кто тогда поехал, но точно может сказать, что Джэхё, взмахнув хвостом своим павлиньим, одним из первых ломанулся в Европу, возомнив, что это самым скорым образом уладит его проблемы с эстетическим восприятием мира. Впрочем, из своих Скандинавий-Британий-Франций-Германий Хё вернулся жутко злой, недовольный и желающий забуриться с концами в бамбуковые леса Китая, притворившись распоследней гнусно покрашенной пандой. Причин эмоционального кризиса товарищ не объяснил, но в Европу впредь не суется.
За Чихо тогда некому было слово замолвить – да и сейчас, впрочем, некому, чего греха таить? И остался, помнится, единственный вариант развития событий, который не устраивал никого из-за конфликтной обстановки и вечной зоны риска – Израиль. Чихо согласился – почему нет? Подумаешь, арабы и Сектор Газа, малоразрешимая проблема псевдосовременности; задача только в том, как бы потехничнее и покачественнее заделаться фаталистом, чтобы быть готовым ко всяким мелким и немелким жизненным гадостям.
Так Зико впервые оказался на Святой Земле.
Вместо назначенной недели он пробыл там полтора месяца. Потратил, конечно, все деньги, дважды расхреначил дорогой «Никон», снес половину и без того не особо крупного банковского счета на замену объектива, едва не сломал запястье, вздумав пробежаться по ступенькам амфитеатра в разрушенной Кейсарии, случайно по уши облился водой из Иордана и спустил десять долларов, многословно и нецензурно по мобильному жалуясь Джэхё на то, какие все-таки эти ваши хомо сапиенс ублюдки.
Хё тогда помолчал, похихикал, сказал пару ничего незначащих, отвлеченных слов и заверил, что все ещё поменяется.
-Терпение, У Чихо, - тон у этого засранца всегда такой, будто мир – райское местечко на склоне горы Армагеддон. – Все равно через четыре дня все возвращаемся, так что не так-то уж и долго тебе осталось марать своими кроссами Землю Обетованную.
Джэхё был в Сеуле ровно через четыре дня.
А Чихо не возвращался ещё полтора месяца.
И начался этот дурацкий роман длиною уже почти в пять чертовых лет – Чихо приезжал якобы на неделю, пять дней из семи свято пытался уверить себя, что это действительно семь дней, но в итоге оставался на месяц два, три, а то и полгода; Чихо злился, уговаривал себя перестать валять дурака и вернуться, но Израиль легко, мудро улыбался, пожимая плечами, и Чихо, махнув рукой, оставался, покупая в какой-то букинистической лавке разговорник иврита.
Впрочем, оставшись однажды на полгода, Зико умудрился почти полностью освоить иврит разговорный – приехав же в Сеул, долго не мог отделаться от простых повседневных слов, и корейскому, кажется, пришлось учиться едва ли не заново, как дошкольнику, но потом языковой багаж более или менее пришел в норму. Больше Зико в языках не путался, но и не забывал ни один, ни второй. Корейский – потому что все равно рано или поздно нужно возвращаться в Сеул по работе, иврит – потому что Чихо сильно надеялся, что однажды ему удастся провернуть с Землей Обетованный примерно тот же фокус, что Джэхё с китайскими бамбуковыми лесами.
Инициатором романа был, конечно, Израиль.
И Зико не сопротивлялся.
Каждый раз и помногу – поездки в Иерусалим, после которых оставались бесчисленные гигабайты фотографий, что Зико сортировал, обрабатывал и вычищал, оставляя лишь десяток; бездумные шатания по городу, ночные подкарауливания Стены Плача, когда людей там практически нет, излюбленный арабский квартал с его восточными торговыми улицами, францисканский храмовый комплекс, где со стен открываются неприметные городские виды, которые Чихо почему-то любит больше всего.
Долгие прогулки по Тель-Авиву и Яффе, Натании и Герцлее, развалинам Кейсарии и побережью Средиземного моря, экскурсии на Мертвое море и по дорогам паломников, храм Нагорной проповеди, место Армагеддона и гора Синай; работящая и промышленная, но от этого не менее увлекательная Хайфа, Бахайские сады и мелкие, бедные арабские поселения, Назарет и Вифлеем, парк Ярденит и озеро Кеннерет.
Пять лет – Зико успел выучить наизусть все, что только можно выучить, успел увидеть и посмотреть все, куда только можно добраться. Возвращался изредка и в Тель-Авив за ночными съемками, соблазнительнее которых не может дать никакой другой, пожалуй, город, возвращался в Хайфу и на гору Кармель, возвращался в Яффу и цитрусовые пардесы.
Но все – только иногда и лишь потому, что.
Всегда Зико возвращался только в одно место – старый Акко на берегу Средиземного моря.
Зико любит старый Акко. А старый Акко, наверное, любит Зико, если каждый раз не желает его отпускать.
Как и у всех, Акко для Чихо начался с высоких оборонительных стен, сказок про Наполеона, Ордены тамплиеров и госпитальеров, Зачарованного сада и мечети Аль-Джаззар, которая конкретно ему была не очень интересна, а отличие от часовой башни постоялого двора Аль-Умдан. Акко начался с монастыря-крепости, в котором бывал ещё Марко Поло, свежевыжатого гранатового сока и рассказов про различия названий Акка, Акра и Сен-Жан Д’Акр. Зико же, ещё в первый раз только спрыгнув со ступенек автобуса на мощеные камни улиц перед мастерской чеканщика, сказал себе, что это – старый Акко.
Никаких там Акк, Акр и Сен-Жан Д’Акров. Старый Акко.
Старый, старый Акко.
И Акко сказал: «Хорошо».
А Зико влюбился. По-дурацки так, глупо и с первого взгляда, но – взаимно.
Ещё с того первого раза, когда прошел к пристани старого города через узкие, грязные и совершенно не ухоженные улицы, забитые обыкновенными восточными рынками, еле умещающимися в нешироком пространстве, остановился перед часовой башней, попытался допрыгнуть до висящих высоко в воздухе разноцветных флажков и впервые запутался ногами в многочисленных зеленоватых рыболовных сетях, как попало разбросанных на деревянном причале. Ещё с того первого раза, когда не смог нормально отсчитать из мелочи десять шекелей за стакан сока, но упрямо отказывался от помощи, вызывая улыбку у прохожих.
Конечно, колоритный такой кадр в кепке, надвинутой на самый лоб, с фотоаппаратом на шее, больше похожим на кирпич, в массивных высоких ботинках в стиле милитари – и базарно размахивающий руками, шипящий, ругающийся на корейском английском и психующий из-за того, что не в душу не имеет, как выглядит монета в половину шекеля.
Зико этот раз надолго запомнил. И Акко запомнил – а потом долго ещё смеялся и напоминал, беззлобно так и просто улыбки ради. Акко сам по себе – дружелюбный, как старый, повидавший виды пес, объевшийся сырой рыбы и извалявшийся в дождевой луже одной из уличных канав.
Зико любит старый Акко. А старый Акко, наверное, любит Зико, если каждый раз не желает его отпускать.
Как в тот первый раз не желала отпускать его рыболовная сеть, в которой он имел несчастье запутаться обеими ногами.
***
-Да пошли вы нахер! Я взрослая, состоявшаяся личность, вполне способная отвечать за себя и свои собственные поступки!..
Изначально, видимо, мягко-манерный и мурлыкающий, но сейчас звонкий и режущий слух голос резко врывается в мозг, радостно разрывая паутину воспоминаний, притаптывая её с гадливой улыбочкой и уничтожая с потрохами. Зико не вздрагивает, но раздраженно дергает плечом, думая, что все-таки ужасно шумные все эти арабы и евреи, совершенно иногда не умеющие вести себя в общественном месте.
-Я же сказал, я взрослая, состоявш…
Шорох, ойканье, тихий мат, грохот и громкий, страдальческий вопль. Даже не оборачиваясь и не глядя в ту сторону, Чихо может с уверенностью сказать, что эта «взрослая, состоявшаяся личность» только что наебнулась мордой вниз, запутавшись ногами в разбросанных рыболовных сетях.
-Проклятье!.. Мой телефон. – Хныканье.
Зико, закатив глаза и прошептав что-то о мозгом обделенных, лениво отводит руку, упираясь ладонью в теплый асфальт, и, щурясь, смотрит изучающе по направлению заваленного сетями причала. Там, на вымоченной годами дощатой поверхности, валяется эдакое нечто, одетое весьма себе по последней моде, но сейчас явно мокрое и стремительно впитывающее в себя запах рыбы. Валяется уже на спине – видимо, успел перевернуться – и задумчиво разглядывает закатное небо. Рядом – развалившийся на составляющие неплохой «Самсунг». Романтика.
Чихо все также неторопливо и лениво настраивает объектив, примеривается и щелкает эту картину маслом. Нечто дергает ногой и издает страдальческий стон, поднимая ладони и разглядывая их на свет. Наверное, больно содрал кожу.
Черно-белые кроссовки все ещё обмотаны зеленовато-прозрачной рыболовной сетью. Чихо решает назвать фотографию «Рыбка в сетях».
-Мой телефон, - хныканье со стороны пострадавшего не утихает. – Ни в жизнь больше не позвоню этому ублюдку, вечно беды кликает, мудозвон.
Зико отпускает «Никон», и тот привычной тяжестью опускается на диафрагму, а сам фотограф никак не может понять, что его, в принципе индифферентного к социуму, крайне смущает во всей этой ситуации.
Тем временем парень с трудом пытается распутать сети – прохожие посматривают на него не то чтобы неприязненно, но настороженно, и не предлагают помощи. Не нравится что-то, скорее всего. Чихо приподнимает брови и продолжает постукивать пяткой по камню пристани.
-Что за чертовщина! – Раздражительно срывается на вопль незнакомец, и Зико, навострив уши, вдруг понимает, какого хрена тут творится.
От догадки просто желается рыбкой прыгнуть в море прямо с причала головой вниз, ну чтобы качественно так воткнуться в не очень глубокое дно.
Парень этот говорит не на иврите, как все здесь. Он, черт бы его побрал, шпарит на корейском.
Чихо хочется выть от смеха.
***
-Тебе помочь, немощный?..
Зико останавливается в нескольких шагах от незнакомца и, скрестив на груди руки, со спокойным интересом смотрит сверху вниз, отчасти издевательским жестом склонив набок голову. Парень, не отвлекаясь от бездарных попыток распутать сети, поднимает глаза.
-Э?..
Видимо, тоже не сразу распознает корейский язык. В замешательстве трясет головой, выкрашенной в веселый красно-рыжий оттенок, и смотрит весьма хмуро.
-Сам ты немощный, - заявляет с порога, успев, наверное, как и Чихо, отвыкнуть от элементарной вежливости за время пребывания в Израиле, где неформальное общение, в принципе, общепринято. – Безо всяких там…
Выразительный взгляд на тяжелый «Никон» и пепельные волосы с темными прядками.
-… Справлюсь.
Чихо с интересом наблюдает, как рыжий тянет вообще не тот конец, который нужно, и истерически бьет ногами по выложенной досками пристани.
Взрослая, состоявшаяся личность. Чихо, не таясь, гиенит почему-то очень искренне. От души так.
-Тяни с третьего узла шнурков на левом кроссе, - советует дружелюбно, на что незнакомец реагирует молниеносно, распутывая все верно, и выглядит при этом настолько «лайк э босс», что хочется биться головой о ближайшую стену и бесконечно запечатлевать сие безобразие на фотопленку. Что, в общем, Зико и делает, абсолютно наглым образом щелкая фотоаппаратом с разных ракурсов.
Рыжий замирает.
-Ты охуел? – Спокойно так, поднимаясь на ноги и морщась от резкой боли. Зико пропускает явную провокацию мимо ушей, задумчиво пролистывая получившиеся фото, и только потом смотрит на незнакомца, имея при этом вид только что вынырнувшего из собственного мира аквалангиста.
-Что?
Рыжий насупливается, сжимая зубы, и хмуро рассматривает содранные ладони. От одежды отчаянно пахнет влажностью и рыбой, блядь её, морской. Морская рыба это, конечно, вкусно, но не в виде парфюма на собственной одежде.
Чихо моргает, выключая фотоаппарат, и растягивает губы в язвительной ухмылочке. Рыжий молча вертит средний палец.
-Ты, что ли, кореец? – Спрашивает Чихо наконец, устав он невербальных проявлений явного дружелюбия и взаимной предрасположенности. Незнакомец кивает и вдруг садится обратно на влажные доски, с досадой пиная ставший уже бесполезным, судя по всему, аккумулятор от «Самсунга».
-Ага, - не поднимая взгляда. – Кореец… И вот как теперь в магазине объясниться, что мне, черт побери, нужно? И где здесь туалет?
Чихо поправляет на плече ремень сумки с компьютером и скетч-буком, качает головой из стороны в сторону и, наконец, разворачивается, оглядываясь на продолжающего сидеть парня.
-Ну чего ты уселся? Пошли, покажу я тебе туалет. И аптеку…
И указывает красноречиво на сильно содранные ладони. Если не обработать и не забинтовать на первых порах – можно подхватить нехилую заразу в этом регионе.
Рыжий кивает и встает, подбирая с досок остатки от телефона и опуская их в карман джинсов.
-Спасибо, что ли, - смущенно как-то.
-Да не за что пока что.
-Меня Ким Юквон зовут.
Чихо молча кивает.
Этот Ким Юквон до жути фотогеничная сволочь.
Портовый городишкоПортовый городишко
Этот незнакомец с тяжелым профессиональным «Никоном» на шее двигается по улицам старого города настолько легко и быстро, что Юквон банально за ним не успевает — то и дело пытается перепрыгнуть застоялые лужи, увернуться от бегающих детей и не измазаться в какой-нибудь очередной восточной сладости с прилавка. Отстает, конечно, на самых первых минутах — панически оглядывается, расстроенно думая, что, черт возьми, это ж надо было словить такую удачу в виде соотечественника, но обязательно её упустить — и через секунду метаний обнаруживает этого парня, спокойно стоящего у поворота на другую улицу и терпеливо его ожидающего.
Надо же, а ведь мог спокойно уйти — какие проблемы. Юквон догоняет и благодарно бормочет что-то, на что незнакомец только пожимает плечами.
-Не трогай ничего руками, пока не вымыл, - говорит дежурным тоном. - В противном случае, лечить будет просто нечего.
И улыбается так — многозначительно и крайне красноречиво. Квон поспешно отдергивает руку от костлявого серого кота, лезущего поласкаться.
Когда Юквон видит этого парня, назвавшегося потом У Чихо, в первый раз, то думает, что, блядь его, будет чертовски сложно подобрать ему эмоционально-оценочный эпитет — не то необычный, не то красивый, что сомнительно по причине нестандартной внешности, не то опасный, не то милый, не то ещё какой. Когда это существо ещё и наглым образом запечатлевает на фото его, юквоновский, позор, Квон вообще готов собственноручно закатать этого субъекта в рыболовную сеть и, заткнув дохлой рыбкой, придушить.
А когда субъект пусть и не особо дружелюбно, но предлагает помощь, Юквон решает, что нормально все.
Может, просто вдохновение цепануло при виде мудака, запутавшегося в сетях, в кем не бывает.
«Какого хрена я вообще делаю в этой деревне?» - рассерженно размышляет Квон, перепрыгивая через очередной мокрую рыбную лужу и нос к носу чуть не сталкиваясь с какой-то девушкой в парандже. Конечно, ему, новоиспеченному менеджеру отдела кадров в израильском филиале «Киа» в Хайфе, не пристало пусть даже в выходной день шататься по грязным улочкам старого соседнего города вместо неплохой предоставленной компанией квартирки. Первая неделя работы, англоговорящий коллектив, шумные евреи на улицах и неплохая зарплата — Юквону нравится, Юквон одобряет, Юквон звонит матери, чтобы не забывала кормить кота, и обещает привезти серебряную хамсочку на счастье. Из иврита по-прежнему знает одно «шалом» и не испытывает особой тяги к дальнейшему изучению; в условиях дикой нуждаемости в уборной и покупке нового телефона удачное знакомство с местным аборигеном, да ещё и корейского происхождения — неведомая доселе удача.
Только поэтому Квон помалкивает, бочком проскальзывая мимо занявшего всю узкую улицу старого «Кадиллака» и чуть ли не наебываясь на одном из выступающих неровных камней. И по инерции шпарит дальше, пока не чувствует, как его бесцеремонно хватают за шкирку и тащат обратно.
-Шалом, - не выпуская воротника квоновской кожанки, обращается Чихо сидящему на стуле у входа в какое-то низкоэтажное здание мужчине. - Эйфо ашерутим?
«Заебись», - думает Юквон со смесью зависти и радости. - «Он ещё и по-этововски болтает, вообще удача».
-Шалом, - отзывается то ли консьерж, то ли ещё кто. - Понэ ямина, штайм шекел.
-Тода, - коротко бросает Чихо, поворачиваясь к Квону. - Дуй направо и выкладывай два шекеля. Вот эти, маленькие, серебристые. Нет, это огород! Маленькие, говорю. Ты в валюте вообще ни в зуб ногой?
Юквон, закатив глаза, просто выгребает всю мелочь из карманов и ссыпает её в руки хлопающего глазами Чихо; в монетах он правда ещё не сильно разбирается и предпочитает пользоваться долларами, но здесь, видимо, это как-то несподручно. В туалете, оказавшимся на удивление довольно чистым, но крайне мелким помещением, тщательно умывается и долго моет руки с жидким мылом, морщась от противной жужжащей боли — мучается до тех пор, пока до конца не вымывает всю пыль из содранной кожи. Ранки на ладонях мгновенно розовеют и воспаляются, начиная противно и горячо пульсировать.
-Ненавижу такие хуйни, - жалуется отражению в зеркале и вываливается на улицу, где вновь находит этого Чихо, сидящего на корточках и пытающегося выловить объективом фотоаппарата что-то в мощеных камнях. Видимо, фотограф.
Нефотографы такой с виду херней не занимаются.
-Все? - Спрашивает Чихо, не поднимая головы и терпеливо выжидая момент, чтобы щелкнуть. Щелкает и встает, поправляя ремень на шее. - Ну и отлично. Сейчас повернешь налево, дойдешь до конца квартала и выйдешь в новый город. Там через улицу аптека. Не заблудишься. Бай.
И принимается шагать вверх по улице прежде, чем Юквон успевает хотя бы пикнуть. Догоняет его Квон только через несколько мгновений, касаясь плеча и глядя очень растерянно.
-Я вообще языка не знаю, - признается отчасти смущенно, отчего злится на себя неимоверно. Овечка невинная, черт бы все побрал. - И сомневаюсь даже в том, что теперь смогу найти дорогу до автобусной остановки.
Чихо останавливается, кривится и поднимает глаза к небу.
-Элохим адирим, тахсим... - Опомнившись, встряхивает серо-пепельной челкой и смотрит взъерошенно. - Ты серьезно, что ли? Ты не с туристической группой?..
-Нет, - мотает головой Квон, отступая на шаг и проклиная всех боков на этом чертовом свете. - Я один приехал, чисто погулять. Лавку чеканщика искал, говорят, крутые украшения делает.
Чихо щурит странные, удлиненные к вискам глаза в тонкую темную полосу и качает головой из стороны в сторону, задумчиво рассматривая Юквона.
-Лавку Давида Миро, что ли? На половину старого города промахнулся — она слева от Зачарованного сада. Там туристическая стоянка, с ними и можно уехать. Ты откуда вообще?
Юквон медлит, думая, это сколько нужно вообще прожить в этом лабиринте, чтобы хоть как-то в нем ориентироваться.
А между тем этот У Чихо совершенно не производит впечатление местного жителя, внешне — точно никак. Только единение какое-то странное чувствуется — Квон делает скидку на то, что любой топографический некретин будет видеться одним целым с любым же городом.
-Из Хайфы. Я по работе здесь.
-Пока Тель-Авив веселится, Иерусалим молится, а Хайфа вкалывает, - фыркает вдруг фотограф со странной мягкостью в голосе, но тут же лепит рожу кирпичом. - Пилить двадцать километров за одними украшениями? Да ты монстр, чувак.
Чихо убирает руки в карманы и, задев бедро Юквона серой сумкой-портфелем, прогулочным шагом идет, куда шел, не оборачиваясь — Квон идет следом, мысленно грязно матерясь и в десятый раз сжигая случайного уже знакомца на священном костре инквизиции. Ладони ноют, словно обожженные, а колено. Которым, видимо, ударился не меньше, простреливает разовой такой, но неприятной болью. Квон вздыхает и обещает себе при случае же подписать увольнительную. А в графу «Причина» в бланке вписать нечто вроде «грязный портовый городишко Какакро».
-Во-первых, Акко, а во-вторых, сам ты грязный и портовый, - шипит внезапно фотограф, оборачиваясь и недвусмысленно заламывая бровь. Глаза сверкают, как у пса гончего — красиво, меланхолично думает Квон.
Пауза.
-Ой, я вслух сказал?
-О-о-ой, - передразнивает У Чихо противным бабским голоском. - Да на всю улицу проорал, хорошо хоть на-корейском, придурок.
Юквон на придурка почему-то не обижается.
-Блин, ну покажи мне уже где аптека и стоянка, и я отъебусь от тебя. И даже, возможно, признаю, что ваш этот Какаккро в каком-то смысле привлекателен.
-Сдался ты нам, бээмет, - фыркает фотограф, закатывая глаза, показывая язык и веко заодно оттягивая в лучших традициях троллинга. - Я настолько обижен, что готов гнусно бросить тебя посреди великолепных широких проспектов сего населенного пункта одного, потому что у меня и без тебя проблем примерно шекелей на двести. Я понятно выражаюсь?..
Юквон общую суть, конечно, улавливает, несмотря на то, что Чихо периодически сбивается на иврит и неловко пытается говорить без приевшихся интонаций и акцента. И выглядит, и звучит настолько смешно, что Квон с отвращением осознает себя умильно улыбающимся дебилом.
-Я возмещу ущерб, - пытается перестать давить лыбу, но выходит хреново. Чихо смотрит с удивлением.
-Да ладно?
-Я серьезно.
Юквон поднимает взгляд и смотрит по-максимуму жалобно — хотя, в принципе, понял уже, что этот фокус здесь бесполезен; непослушные ещё с утра красно-рыжие волосы так и лезут в глаза неуложенной челкой, и Квон то откидывает их, то сдувает, то пытается завязать резиновым рекламным браслетом в хвостик. Фотограф смотрит задумчиво и, ляпнув что-то на этот шумном иврите, щелкает пальцами изящным жестом фокусника.
-А давай. Только у меня тут свои тарифы.
И Юквон соглашается.
Просто потому что действительно языка и дороги не знает — ну и, к черту все, потому, что этот У Чихо до странности интересное негармоничное существо.
До нового города, как его называет Чихо — наверное, оно так и есть, судя по резкому контрасту современности и средневековья — они добираются довольно быстро: фотограф, кажется, знает здесь каждую улочку, где можно срезать. Он не особо торопится, идя слева и чуть впереди и изредка с интересом на Юквона оглядываясь; Квону же хочется показать язык и справедливо обиженно вопросить, что-де какого черта пялишься — впрочем, вспоминает, что фотографы — люди такие, которые на все и вся смотрят как-то по-особенному.
Даже на мокрого, побитого только что выловленной рыбой и опозорившегося гражданина Республики Южная Корея, а нынче менеджера отдела кадров сеульского представительства «Киа» в городе Хайфа Ким Юквона.
А Акко этот — не такая уж и старая дыра, как показалось Квону с первого взгляда — в новом городе чисто, светло по причине светлых строений и довольно уютно, чего не скажешь о средневековом бардаке портовых кварталов. Судя по выражению лица Чихо — у того вообще все наоборот.
В аптеке фотограф на беглом иврите быстро переговаривается о чем-то с фармацевтом, указывая пальцем за спину, на нервно мнущегося около витрин Юквона; та выдает бинты, перекись водорода, судя по виду бирки на флаконе, и вату, а Квон снова, не церемонясь, вываливает из карманов мелочь, в которой Чихо возится, грязно ругаясь и открыто заявляя, что таких идиотов он в своей жизни ещё не видел.
-Полегче, - тянет Квон, улавливая скептический чиховский взгляд. - Я же обидеться могу.
-На природу обидься, - заявляет этот откровенный козёл, даже торжествующим выражением лица напоминая это благородное животное и заставляя Квона кусать губы в приступе нездорового, нервного смеха.
Слишком много впечатлений за день — слишком, черт возьми, много. Поездка в междугороднем автобусе от Хайфы до Акко без англоговорящего окружения, раздолбленный телефон, рыболовные сети, чуть в море в Средиземное не наебнулся, фотограф этот странный, руки содрал о деревяшки, джинсы новые покупать придется. В шекелях так и не научился разбираться — судя по глазам Чихо, придется, чтобы не задушили ремешком от фотоаппарата в следующую же секунду.
Квон тяжело вздыхает.
По просьбе Чихо фармацевт помогает промыть ранки и сделать легкую перевязку; фотограф с видом первоклашки, сдающего первый выученный стих, переводит её советы на тему когда сменить, когда промыть, чем промыть и когда снять, а потом выкатывается на улицу, театрально всплескивая руками.
-Ты сожрал мой вечер! - Трагизму в голосе любая голливудская звезда позавидует. - Что тебе мешало сидеть на заднице ровно в этой своей Хайфе?
Юквон мрачно хохлится, убирая руки в карманы джинсов, подозрительно благоухающих рыбой.
-К чеканщику хотел, говорю же.
-Ты на эти деньги и нервы, которые здесь потратил, мог бы купить себе цацку от Сваровски, - Чихо лениво щурится на почти зашедшее солнце. - А вместо этого будешь пилить до Хайфы бодреньким пешкандриком, потому что автобусы не вечны. К утру, наверное, допилишь.
Долгая, прерываемая лишь гулом проехавшего прямо под носом нехилого «Лэнд Крузера».
Театр одного актера.
-Бля, - констатирует Юквон. - Не хочу. По...
-Момент, - фотограф поднимает руку. - Дай угадаю. «Помоги мне найти место на ночь»?
-Догадливый какой.
-Хуй. В смысле, тренируйте мышцы ног, молодой человек.
Чихо машет ручкой и отворачивается, но не уходит.
-Послушай, - Квон устал, Квону надоело все, у Квона болят обе руки и колено. - Я же сказал, что возмещу тебе неудобства. Самому, понимаешь, не в кайф.
Фотограф стоит с минуту вот так просто, убрав руки в карманы и глядя на проезжающие мимо автомобили; много легковых, почти нет крупных кроссоверов, да и некрупных, впрочем, тоже. Молчит, не оборачиваясь и изредка подталкивая бедром висящую на плечу сумку — судя по форме, какая-то электроника.
-Я же сказал, у меня тут свои тарифы.
Юквон дергает плечом.
-Ну?..
-С тебя фотосессия.
А Квон не знает, ржать ему или плакать.
заморожен~
@темы: кто-то что-то сказал?, фанфики, формула счастья, би эл оу си кей
-
-
12.01.2013 в 00:29-
-
12.01.2013 в 16:37