nah, fuck it
Наверное, я бы не ебалась с этим фиком почти три недели, если бы умела вовремя отключаться от мыслей. Засим начинаю выкладку.
Каждый день публикую по части.
Название: Acid equals Abyss
Фэндом: B.A.P
Пейринг/персонажи: Ёнгук/Ёнджэ, Ёнгук/Чоноп, Тэхён | (/) Ёнджэ
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: AU, некоторые виды девиаций
=> Написано по заявке Особоопасный Диносан на отрывок текста песни Lissen2 - Медленно
ОтрывокМедленно уходишь ты, я стою до последнего.
Знаю, сам виноват, что дал повод для сплетен.
Незаметно были разорваны нити.
И твоих сил не осталось снова простить меня.
Я пробовал звонить тебе, в ответ гудки,
Автоответчик, либо берут твои родители.
Порой, теряя бдительность, снимаешь трубку, дышишь,
Пытаюсь что-то объяснить, но ты меня не слышишь.
Безысходность просто сбивает с толка.
Столько стопок салфеток в бистро исписано строками
Моих к тебе стихов; не будь жестокой.
Дай шанс попробовать начать с истоков.
В моём кирпичном склепе на пятом этаже
Я медленно теряю веру, я почти что мёртв уже.
Белая зависть в душе к окнам счастливых квартир.
Может пора выбросить прах от обиды на мир?
=> Является поли-сонгфиком, поэтому спешал плейлист для всех четырех глав текста - все песни, так или иначе упомянутые в фике.
Плейлист:
Часть первая: Beyond the control
Ёнгук устало прислоняется лбом к прохладному дереву двери и закрывает глаза, машинально не опуская пальцев с кнопки дверного звонка. От прикосновения все тело прошибает волной холода и дрожи; скорее всего, температура уже высокая совсем, но Ёнгук находится на той стадии жара, когда уже все равно, что происходит внутри. Внимательность к реальности может и притуплена, но ещё не спит, в отличие от ощущения собственного тела и сознания.
Ёнгук понимает, что если дверь не открыли ни сразу, ни через двадцать минут после, то можно идти уже прочь, однако все равно вбивает звонок в стену, заставляя его надрываться тонким, режущим слух звуком. Он противен ровно настолько, насколько противна поднимающаяся к горлу тошнота, и Ёнгук все-таки отдергивает руку, отшатываясь от двери и облокачиваясь на перила лестничной площадки.
-Ну, чего тебе стоит, - говорит он в пустоту полубессознательно от жара, - У меня нет пары вечностей, чтобы добиваться открытой двери. У меня вообще уже времени нет.
Ёнгук проводит рукой по лицу и повторно набирает номер Ёнджэ на полусдохшем без подзарядке телефоне — тот дает пару гудков и умирает, слабо мигнув экраном. Ёнгук даже не матерится уже, просто сует бесполезный гаджет в карман и в порыве злости пинает ногой деревянную обшивку металлической двери.
Та отдается долгим гулом и звонкой тишиной вытянутого вверх подъезда многоэтажного дома. Эту всю какофонию Ёнгук слышит уже раз в пятнадцатый.
-Ты заебал меня уже, блядь! - срывается он на бешеный крик, добавляя к первому удару ещё пару нехилых. - Знаешь, мне уже тупо жаль, что я не могу сказать нечто вроде «чертово бабье», ты...
Ёнгук замолкает так же резко, как и сорвался.
-Ты, блядь, заебал меня уже, - повторяет он доходчиво закрытой двери, уверенно кивая и щурясь от начинающего долбить в голову молотка. - Умные мальчики слушают, что им пытаются сказать. Оправдание — бабский удел? Ёнджэ, мой маленький умный малыш, научись различать оправдания и объяснения, хорошо?
Ёнгук под конец фразы окончательно перестает понимать, что за ересь он несет, доверительно обращаясь к закрытой двери квартиры; он ещё пару раз нажимает на кнопку звонка и усаживается на холодные ступени лестницы напротив квартиры, уперевшись локтями в колени и бездумно рассматривая идеально чистый пол перед собой.
По другую сторону двери Ёнджэ смотрит на часы, прикидывая, что скоро уже должны вернуться родители — от Кванджу не так уж и далеко ехать на приличной скорости, как любит его отец. Он прекрасно слышит, что происходит за входной дверью; стоит около неё, скрестив на груди руки и непроизвольно вздрагивая каждый раз, когда раздается удар ногой в створку.
Ёнджэ знает, что выбить её невозможно, но Ёнгуку и не нужно это; ему требуется все объяснить, но Ёнджэ совершенно не хочется слушать что-либо. А может, и хочется, конечно, услышать пару сказок, априори обещающих избавление от тяжести, но Ёнджэ не уверен, что тонкий грифель внутри не сломается прежде, чем прозвучит последнее слово.
***
Ёнгук как-то мимоходом упускает, как зовут этого парня — или Мун, или Чоноп, и Гук удивляется, насколько по-разному ему услышалось одно и то же, как ему кажется, имя. Нашаривая в кармане тонкий лист с марками, он решает, что лучше «Мун» — эту комбинацию звуков удобнее и приятнее рычать, в который раз кончая то ли в руку, то ли на бедро, откидывая назад голову и раскрывая широко глаза.
Все вип-комнаты уже давно заняты, и они ограничиваются узким тупиковым коридоров где-то в глубине клуба. Ёнгук цепляет языком ярко-алый тонкий прямоугольник марки, дразня и все же позволяя Муну губами потянуться к нему, вовлекая в долгий глубокий поцелуй, в котором ЛСД растворяется быстро и без остатка, как и последние кристаллы самообладания.
Когда Ёнгук видит Муна в первый раз около барной стойки, то ему думается, что у этого мальчишки буквально на лбу написано, что он желает быть кем-нибудь трахнутым — не более и не менее, и Ёнгук абсолютно уверен в своих расчетах и умении читать лица, как открытую книгу. А при первых прикосновениях уходит первое впечатление на тему самого определения «мальчишка» - у мальчишек таких бедер не бывает и двигать они ими так тоже не умеют.
Мун больше предпочитает зеленые марки, хотя эффект абсолютно идентичен пластинкам любого цвета чертовой радуги, которая теперь прочно сидит в подсознании и мешает мысли. Однако когда зеленые кончаются, он не отказывается и от алых, которые больше любит Ёнгук — правда, тот отдавать просто так не желает, и Муну приходится прогибаться под жесткими поцелуями, брать в рот и приглушенно стонать, захватывая зубами ткань футболки.
Впрочем, Ёнгук над словом «приходится» усмехается издевательски, славливая в расширенных и мутных от ЛСД зрачках Муна беспрекословную покорность и желание, и глотая горячий воздух, смешанный с рваными стонами в пропорции два к одному.
В организме Ёнгука — ни капли алкоголя, он абсолютно трезв, но пластинки сбивают все настройки, заставляя подсознание бить тревогу первое время; потом ЛСД становится все больше, и сигналы рецепторов приглушаются, пока совсем не сходят на «нет». Мун тоже не допускает ни глотка ярких коктейлей, потому что неплохо знает, что лучше бы, конечно, не мешать это все между собой. Потом, правда, все равно мешает — выдержки на безболезненное преодоление эмоций не хватает просто физически. Кантачит Муна очень сильно, и Ёнгук, хоть и понимает, что у всякой дозы даже безопасного наркотика есть свой предел, не препятствует Муну, когда тот вновь слизывает с его языка остатки почти растворившейся алой марки.
Мун алые не любит, но сейчас уже все равно.
Когда по коридорам отчего-то начинают шататься какие-то люди, Ёнгук недовольно рычит и даже, кажется, нарывается на какую-то быструю драку, которая оканчивается неплохим прицельным ударом в скулу «подвыпившего дебила». Походя стаскивая с Муна футболку, Ёнгук тянет его вбок и чуть дальше по узкому проходу, нашаривая ручку двери и вталкивая Чонопа в первое попавшееся помещение — оказывается, довольно просторный и чистый туалет. Гук, видимо, не рассчитывает силы толчка, и Мун сходу налетает спиной на одно из зеркал, отчего то висящих не над раковиной, а по обе стороны от неё.
Прикреплено зеркало высоко, и Мун врезается в его нижний край лопатками — крепления не выдерживают, и оно идет глубокими трещинами, с чистым звоном обрушиваясь на Муна крупными осколками. Мелкие путаются в светлых волосах, некоторые соскальзывают по предплечьям, а пара крупных ребрами опускается на ключицу, оставляя на ней короткий надрез. Ещё один осколок, острый и продолговатый, рассекает бок наискось от нижнего ребра до выступающей бедренной кости.
Встряхнув головой, Чоноп в полном анабиозе проводит ладонями по бокам, отчего кровь из длинного надреза начинает хлестать почти струями — он смотрит на свои пальцы широко раскрытыми глазами, в которых плещется если не страх, то окрашенное в черный безумие. Ёнгук резким движением срывает Чонопа с места, прижимая к себе не давая ему прикасаться к разрезам; запускает руку в его волосы, чувствуя, как мелкие острые осколки впиваются в ладонь, которая тут же окрашивается в бледно-алый вместе с белыми прядями волос.
Ёнгуку не страшно, просто он думает, куда деть всю эту нежелательную жидкость, котороая окрасила уже и его футболку. Муну тоже, вроде, не страшно — он разве что дышит чуть учащеннее, чем раньше. Гук понимает, что это болевые рецепторы пока спят — придет в себя и тогда все почувствует.
Ёнгук бессознательно и автоматически гладит Муна по голове, и тот очень скоро начинает вздрагивать от любых прикосновений — поднимает на Гука шальной взгляд, облизывая сухие губы и дрожа всем телом то ли от холода, то ли от начинающей давать о себе знать боли. Под рукой никаких лекарств нет и быть не может — только последняя алая марка, способная на время приглушить боль, и Ёнгук качает головой.
-Нет, детка. Никому.
Мун закрывает глаза, и Ёнгуку на мгновение кажется, что из-под закрытых неплотно век скатывается слеза; Чоноп сильнее прижимается к нему, и Гук чувствует его нарастающее напряжение. Последние шурупы вывинчиваются из крыши ровно тогда, когда Мун слабо толкается в руку Ёнгука — она с грохотом и без какого-либо замедления скатывается вниз, разбиваясь в тысячи мелких осколков, подобных тем, что все ещё путаются в волосах Чонопа.
На языке — последняя алая пластинка, которая вновь тает в слабеющем поцелуе. Мун, улыбаясь, откидывает голову назад, позволяя Ёнгуку опуститься на колени перед ним. Он осторожно слизывает струйки крови, проводя языком по самой ранке — она неглубокая и совсем несерьезная, и Мун тихо выдыхает от резко возросшей температуры кожи на бедре.
-Мне не больно.
Ёнгук не особо верит, но Мун заставляет; крови уже немного, но её сложно остановить, и она, разделяясь на несколько тонких струй, похожих на трещины, быстро стекает за ремень джинсов. Мун недвусмысленно двигает бедрами вперед, вынуждая Ёнгука повиноваться, забывшись — он единым движением стягивает джинсы, не расстегивая, и обхватывает губами давно напряженный член.
Ёнгуку, в принципе, и до этого не был особо противен вид и вкус крови — обычный металл красного цвета. В непропорциональном смешении с вязкой спермой этот металлический привкус становится даже отчасти ярче — Ёнгук совсем не против попробовать разные оттенки.
Ёнгук, возможно, и хотел бы очень забыть все то, что происходило после, однако эффект от ЛСД ровно наоборот обострил восприятие и память, одновременно не вернув абсолютно никакой части власти над собственными действиями и желаниями. Ёнгук слабо различает тональности звуков, но стоны Муна, граничащие с развратом, словно баланс на лезвии ножа, вбивают в голову тупо заточенные колья, которых хватает вполне, чтобы разорвать суть.
Ёнгук теряет счет времени — ему кажется, что проходит пара дней, хотя на деле лишь четыре с половиной часа. Хочется дальше, больше и глубже — кровь почти засохла, но привкус на языке все ещё есть, словно впитался туда навсегда.
В тот момент, когда физических сил не хватает даже под действием пластинок, Ёнгук вдавливает Муна в холодную стену, отчего тот резко выдыхает при соприкосновении горячей кожи со льдом гладкой плитки.
Слишком хорошо, слишком нет барьеров.
-Пойдем, детка, - тихо говорит он, тяжело дыша. - Пойдем, там будет ещё лучше.
Мун не сопротивляется — совершенное доверие. Насколько совершенное, настолько и глупое, и безосновательное, и глубокое, и непрочное.
Дорога до дома занимает немного времени, судя по сбившимся внутренним часам Ёнгука. Прохладный уличный воздух не приносит ожидаемого отрезвления, да оно, по сути, и не нужно сейчас ни одному из них.
Подъем по лестнице сложный из-за забытого лифта, процесс открывания двери — ещё сложнее из-за потерянного ключа и почти непробиваемой темноты, которая, вы свою очередь, из-за лопнувшей минут пятнадцать назад лампочки.
Ручка под пальцами проворачивается без каких-либо усилий со стороны Ёнгука.
Ёнджэ стоит в проеме открытой двери, прислонившись плечом к косяку, и щурится, пытаясь разглядеть что-либо в темноте. Скорее всего, со сна — растрепанный, уставший, с растертыми до красноты глазами.
-Ты поздно, - говорит Ёнджэ неопределенно, а Ёнгук вновь чувствует напряжение, когда его сзади обхватывают руки Муна, забираясь под футболку и ремень джинсов сбоку, поглаживая бедра.
-Не поздно, - хрипло отвечает Ёнгук, вталкивая Ёнджэ обратно в квартиру и заставляя по инерции сделать несколько шагов назад. - Никогда не поздно.
Ёнгук, не обращая внимания на застывшего Ёнджэ, изворачивается в руках Муна, разом умудряясь сделать так, чтобы теперь Чоноп был впереди — проводит языком по его шее, на что Мун выгибается, и, щурясь, смотрит на Ёнджэ.
-Смотри, какая детка, - Ёнгук осторожно касается ранки на боку Муна, отчего тот еле слышно шипит, дергаясь. Взгляд Ёнджэ медленно вместо непонимания наполняется вязким, нефтеподобным отвращением,когда он видит глаза Муна — совершенно пустые, шальные и желающие только одного.
К горлу подкатывает тошнота.
-Кто это? - Ёнджэ задает вопрос через силу, делая ещё шаг назад.
-Какая тебе разница? Давай поиграем вместе, - Ёнгук улыбается. - Будет интересно. Смотри, какой красивый...
Мун поднимает на Ёнджэ взгляд, отдаленно чувствуя, что Ёнгук говорит о нем. Ёнджэ ловит себя на мысли, что пацан, в сущности, действительно красив, но зрачки, за которыми не видно самой радужки, бросают Ёнджэ в дрожь.
Как и сам Ёнгук.
-Ты спереди, я — сзади, - просто уточняет Ёнгук, продолжая ласкать Муна. Либо вновь слезы, либо вновь обман зрения.
Ёнджэ от неожиданности больно опускает руку на лежащие на высокой стоячей полке наушники — те трескаются с глухим звуком, обнажая проводки внутренностей, разве что не дающие прямого тока с голубыми искрами.
Тошнота резко прекращается, уступая место вакууму — Ёнджэ, покачнувшись, сначала пробует вновь сделать несколько шагов назад, но рефлексы берут свое.
Столкнув с дороги Ёнгука, по-прежнему даже не думающего убирать руки от Чонопа, Ёнджэ выскакивает в коридор, лихорадочно натягивая первую попавшуюся куртку — конечно, путает свою с ёнгуковской, но, даже осознавая, игнорирует.
Холодный уличный воздух возвращает требуемую долю трезвости сознанию, и Ёнджэ оборачивается на захлопнувшуюся домофонную дверь подъезда — ключей от квартиры он не взял, а куртка пуста.
Ёнгук не выходит следом — там кровь снова смешивается с солью, а тупых кольев, вбиваемых стонами в голову, до сих пор — и даже больше — вполне хватает, чтобы разрывать суть и не давать ей срастись, ещё больше раздражая болезненные надрывы.
Каждый день публикую по части.
Название: Acid equals Abyss
Фэндом: B.A.P
Пейринг/персонажи: Ёнгук/Ёнджэ, Ёнгук/Чоноп, Тэхён | (/) Ёнджэ
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: AU, некоторые виды девиаций
=> Написано по заявке Особоопасный Диносан на отрывок текста песни Lissen2 - Медленно
ОтрывокМедленно уходишь ты, я стою до последнего.
Знаю, сам виноват, что дал повод для сплетен.
Незаметно были разорваны нити.
И твоих сил не осталось снова простить меня.
Я пробовал звонить тебе, в ответ гудки,
Автоответчик, либо берут твои родители.
Порой, теряя бдительность, снимаешь трубку, дышишь,
Пытаюсь что-то объяснить, но ты меня не слышишь.
Безысходность просто сбивает с толка.
Столько стопок салфеток в бистро исписано строками
Моих к тебе стихов; не будь жестокой.
Дай шанс попробовать начать с истоков.
В моём кирпичном склепе на пятом этаже
Я медленно теряю веру, я почти что мёртв уже.
Белая зависть в душе к окнам счастливых квартир.
Может пора выбросить прах от обиды на мир?
=> Является поли-сонгфиком, поэтому спешал плейлист для всех четырех глав текста - все песни, так или иначе упомянутые в фике.
Плейлист:
Часть первая: Beyond the control
The trouble with peace Is that it never fights
And the trouble with love Is that it's always blind
I want to walk to the edge of it tonight
© TFK «Already Home»
And the trouble with love Is that it's always blind
I want to walk to the edge of it tonight
© TFK «Already Home»
Ёнгук устало прислоняется лбом к прохладному дереву двери и закрывает глаза, машинально не опуская пальцев с кнопки дверного звонка. От прикосновения все тело прошибает волной холода и дрожи; скорее всего, температура уже высокая совсем, но Ёнгук находится на той стадии жара, когда уже все равно, что происходит внутри. Внимательность к реальности может и притуплена, но ещё не спит, в отличие от ощущения собственного тела и сознания.
Ёнгук понимает, что если дверь не открыли ни сразу, ни через двадцать минут после, то можно идти уже прочь, однако все равно вбивает звонок в стену, заставляя его надрываться тонким, режущим слух звуком. Он противен ровно настолько, насколько противна поднимающаяся к горлу тошнота, и Ёнгук все-таки отдергивает руку, отшатываясь от двери и облокачиваясь на перила лестничной площадки.
-Ну, чего тебе стоит, - говорит он в пустоту полубессознательно от жара, - У меня нет пары вечностей, чтобы добиваться открытой двери. У меня вообще уже времени нет.
Ёнгук проводит рукой по лицу и повторно набирает номер Ёнджэ на полусдохшем без подзарядке телефоне — тот дает пару гудков и умирает, слабо мигнув экраном. Ёнгук даже не матерится уже, просто сует бесполезный гаджет в карман и в порыве злости пинает ногой деревянную обшивку металлической двери.
Та отдается долгим гулом и звонкой тишиной вытянутого вверх подъезда многоэтажного дома. Эту всю какофонию Ёнгук слышит уже раз в пятнадцатый.
-Ты заебал меня уже, блядь! - срывается он на бешеный крик, добавляя к первому удару ещё пару нехилых. - Знаешь, мне уже тупо жаль, что я не могу сказать нечто вроде «чертово бабье», ты...
Ёнгук замолкает так же резко, как и сорвался.
-Ты, блядь, заебал меня уже, - повторяет он доходчиво закрытой двери, уверенно кивая и щурясь от начинающего долбить в голову молотка. - Умные мальчики слушают, что им пытаются сказать. Оправдание — бабский удел? Ёнджэ, мой маленький умный малыш, научись различать оправдания и объяснения, хорошо?
Ёнгук под конец фразы окончательно перестает понимать, что за ересь он несет, доверительно обращаясь к закрытой двери квартиры; он ещё пару раз нажимает на кнопку звонка и усаживается на холодные ступени лестницы напротив квартиры, уперевшись локтями в колени и бездумно рассматривая идеально чистый пол перед собой.
По другую сторону двери Ёнджэ смотрит на часы, прикидывая, что скоро уже должны вернуться родители — от Кванджу не так уж и далеко ехать на приличной скорости, как любит его отец. Он прекрасно слышит, что происходит за входной дверью; стоит около неё, скрестив на груди руки и непроизвольно вздрагивая каждый раз, когда раздается удар ногой в створку.
Ёнджэ знает, что выбить её невозможно, но Ёнгуку и не нужно это; ему требуется все объяснить, но Ёнджэ совершенно не хочется слушать что-либо. А может, и хочется, конечно, услышать пару сказок, априори обещающих избавление от тяжести, но Ёнджэ не уверен, что тонкий грифель внутри не сломается прежде, чем прозвучит последнее слово.
***
Ёнгук как-то мимоходом упускает, как зовут этого парня — или Мун, или Чоноп, и Гук удивляется, насколько по-разному ему услышалось одно и то же, как ему кажется, имя. Нашаривая в кармане тонкий лист с марками, он решает, что лучше «Мун» — эту комбинацию звуков удобнее и приятнее рычать, в который раз кончая то ли в руку, то ли на бедро, откидывая назад голову и раскрывая широко глаза.
Все вип-комнаты уже давно заняты, и они ограничиваются узким тупиковым коридоров где-то в глубине клуба. Ёнгук цепляет языком ярко-алый тонкий прямоугольник марки, дразня и все же позволяя Муну губами потянуться к нему, вовлекая в долгий глубокий поцелуй, в котором ЛСД растворяется быстро и без остатка, как и последние кристаллы самообладания.
Когда Ёнгук видит Муна в первый раз около барной стойки, то ему думается, что у этого мальчишки буквально на лбу написано, что он желает быть кем-нибудь трахнутым — не более и не менее, и Ёнгук абсолютно уверен в своих расчетах и умении читать лица, как открытую книгу. А при первых прикосновениях уходит первое впечатление на тему самого определения «мальчишка» - у мальчишек таких бедер не бывает и двигать они ими так тоже не умеют.
Мун больше предпочитает зеленые марки, хотя эффект абсолютно идентичен пластинкам любого цвета чертовой радуги, которая теперь прочно сидит в подсознании и мешает мысли. Однако когда зеленые кончаются, он не отказывается и от алых, которые больше любит Ёнгук — правда, тот отдавать просто так не желает, и Муну приходится прогибаться под жесткими поцелуями, брать в рот и приглушенно стонать, захватывая зубами ткань футболки.
Впрочем, Ёнгук над словом «приходится» усмехается издевательски, славливая в расширенных и мутных от ЛСД зрачках Муна беспрекословную покорность и желание, и глотая горячий воздух, смешанный с рваными стонами в пропорции два к одному.
В организме Ёнгука — ни капли алкоголя, он абсолютно трезв, но пластинки сбивают все настройки, заставляя подсознание бить тревогу первое время; потом ЛСД становится все больше, и сигналы рецепторов приглушаются, пока совсем не сходят на «нет». Мун тоже не допускает ни глотка ярких коктейлей, потому что неплохо знает, что лучше бы, конечно, не мешать это все между собой. Потом, правда, все равно мешает — выдержки на безболезненное преодоление эмоций не хватает просто физически. Кантачит Муна очень сильно, и Ёнгук, хоть и понимает, что у всякой дозы даже безопасного наркотика есть свой предел, не препятствует Муну, когда тот вновь слизывает с его языка остатки почти растворившейся алой марки.
Мун алые не любит, но сейчас уже все равно.
Когда по коридорам отчего-то начинают шататься какие-то люди, Ёнгук недовольно рычит и даже, кажется, нарывается на какую-то быструю драку, которая оканчивается неплохим прицельным ударом в скулу «подвыпившего дебила». Походя стаскивая с Муна футболку, Ёнгук тянет его вбок и чуть дальше по узкому проходу, нашаривая ручку двери и вталкивая Чонопа в первое попавшееся помещение — оказывается, довольно просторный и чистый туалет. Гук, видимо, не рассчитывает силы толчка, и Мун сходу налетает спиной на одно из зеркал, отчего то висящих не над раковиной, а по обе стороны от неё.
Прикреплено зеркало высоко, и Мун врезается в его нижний край лопатками — крепления не выдерживают, и оно идет глубокими трещинами, с чистым звоном обрушиваясь на Муна крупными осколками. Мелкие путаются в светлых волосах, некоторые соскальзывают по предплечьям, а пара крупных ребрами опускается на ключицу, оставляя на ней короткий надрез. Ещё один осколок, острый и продолговатый, рассекает бок наискось от нижнего ребра до выступающей бедренной кости.
Встряхнув головой, Чоноп в полном анабиозе проводит ладонями по бокам, отчего кровь из длинного надреза начинает хлестать почти струями — он смотрит на свои пальцы широко раскрытыми глазами, в которых плещется если не страх, то окрашенное в черный безумие. Ёнгук резким движением срывает Чонопа с места, прижимая к себе не давая ему прикасаться к разрезам; запускает руку в его волосы, чувствуя, как мелкие острые осколки впиваются в ладонь, которая тут же окрашивается в бледно-алый вместе с белыми прядями волос.
Ёнгуку не страшно, просто он думает, куда деть всю эту нежелательную жидкость, котороая окрасила уже и его футболку. Муну тоже, вроде, не страшно — он разве что дышит чуть учащеннее, чем раньше. Гук понимает, что это болевые рецепторы пока спят — придет в себя и тогда все почувствует.
Ёнгук бессознательно и автоматически гладит Муна по голове, и тот очень скоро начинает вздрагивать от любых прикосновений — поднимает на Гука шальной взгляд, облизывая сухие губы и дрожа всем телом то ли от холода, то ли от начинающей давать о себе знать боли. Под рукой никаких лекарств нет и быть не может — только последняя алая марка, способная на время приглушить боль, и Ёнгук качает головой.
-Нет, детка. Никому.
Мун закрывает глаза, и Ёнгуку на мгновение кажется, что из-под закрытых неплотно век скатывается слеза; Чоноп сильнее прижимается к нему, и Гук чувствует его нарастающее напряжение. Последние шурупы вывинчиваются из крыши ровно тогда, когда Мун слабо толкается в руку Ёнгука — она с грохотом и без какого-либо замедления скатывается вниз, разбиваясь в тысячи мелких осколков, подобных тем, что все ещё путаются в волосах Чонопа.
На языке — последняя алая пластинка, которая вновь тает в слабеющем поцелуе. Мун, улыбаясь, откидывает голову назад, позволяя Ёнгуку опуститься на колени перед ним. Он осторожно слизывает струйки крови, проводя языком по самой ранке — она неглубокая и совсем несерьезная, и Мун тихо выдыхает от резко возросшей температуры кожи на бедре.
-Мне не больно.
Ёнгук не особо верит, но Мун заставляет; крови уже немного, но её сложно остановить, и она, разделяясь на несколько тонких струй, похожих на трещины, быстро стекает за ремень джинсов. Мун недвусмысленно двигает бедрами вперед, вынуждая Ёнгука повиноваться, забывшись — он единым движением стягивает джинсы, не расстегивая, и обхватывает губами давно напряженный член.
Ёнгуку, в принципе, и до этого не был особо противен вид и вкус крови — обычный металл красного цвета. В непропорциональном смешении с вязкой спермой этот металлический привкус становится даже отчасти ярче — Ёнгук совсем не против попробовать разные оттенки.
Ёнгук, возможно, и хотел бы очень забыть все то, что происходило после, однако эффект от ЛСД ровно наоборот обострил восприятие и память, одновременно не вернув абсолютно никакой части власти над собственными действиями и желаниями. Ёнгук слабо различает тональности звуков, но стоны Муна, граничащие с развратом, словно баланс на лезвии ножа, вбивают в голову тупо заточенные колья, которых хватает вполне, чтобы разорвать суть.
Ёнгук теряет счет времени — ему кажется, что проходит пара дней, хотя на деле лишь четыре с половиной часа. Хочется дальше, больше и глубже — кровь почти засохла, но привкус на языке все ещё есть, словно впитался туда навсегда.
В тот момент, когда физических сил не хватает даже под действием пластинок, Ёнгук вдавливает Муна в холодную стену, отчего тот резко выдыхает при соприкосновении горячей кожи со льдом гладкой плитки.
Слишком хорошо, слишком нет барьеров.
-Пойдем, детка, - тихо говорит он, тяжело дыша. - Пойдем, там будет ещё лучше.
Мун не сопротивляется — совершенное доверие. Насколько совершенное, настолько и глупое, и безосновательное, и глубокое, и непрочное.
Дорога до дома занимает немного времени, судя по сбившимся внутренним часам Ёнгука. Прохладный уличный воздух не приносит ожидаемого отрезвления, да оно, по сути, и не нужно сейчас ни одному из них.
Подъем по лестнице сложный из-за забытого лифта, процесс открывания двери — ещё сложнее из-за потерянного ключа и почти непробиваемой темноты, которая, вы свою очередь, из-за лопнувшей минут пятнадцать назад лампочки.
Ручка под пальцами проворачивается без каких-либо усилий со стороны Ёнгука.
Ёнджэ стоит в проеме открытой двери, прислонившись плечом к косяку, и щурится, пытаясь разглядеть что-либо в темноте. Скорее всего, со сна — растрепанный, уставший, с растертыми до красноты глазами.
-Ты поздно, - говорит Ёнджэ неопределенно, а Ёнгук вновь чувствует напряжение, когда его сзади обхватывают руки Муна, забираясь под футболку и ремень джинсов сбоку, поглаживая бедра.
-Не поздно, - хрипло отвечает Ёнгук, вталкивая Ёнджэ обратно в квартиру и заставляя по инерции сделать несколько шагов назад. - Никогда не поздно.
Ёнгук, не обращая внимания на застывшего Ёнджэ, изворачивается в руках Муна, разом умудряясь сделать так, чтобы теперь Чоноп был впереди — проводит языком по его шее, на что Мун выгибается, и, щурясь, смотрит на Ёнджэ.
-Смотри, какая детка, - Ёнгук осторожно касается ранки на боку Муна, отчего тот еле слышно шипит, дергаясь. Взгляд Ёнджэ медленно вместо непонимания наполняется вязким, нефтеподобным отвращением,когда он видит глаза Муна — совершенно пустые, шальные и желающие только одного.
К горлу подкатывает тошнота.
-Кто это? - Ёнджэ задает вопрос через силу, делая ещё шаг назад.
-Какая тебе разница? Давай поиграем вместе, - Ёнгук улыбается. - Будет интересно. Смотри, какой красивый...
Мун поднимает на Ёнджэ взгляд, отдаленно чувствуя, что Ёнгук говорит о нем. Ёнджэ ловит себя на мысли, что пацан, в сущности, действительно красив, но зрачки, за которыми не видно самой радужки, бросают Ёнджэ в дрожь.
Как и сам Ёнгук.
-Ты спереди, я — сзади, - просто уточняет Ёнгук, продолжая ласкать Муна. Либо вновь слезы, либо вновь обман зрения.
Ёнджэ от неожиданности больно опускает руку на лежащие на высокой стоячей полке наушники — те трескаются с глухим звуком, обнажая проводки внутренностей, разве что не дающие прямого тока с голубыми искрами.
Тошнота резко прекращается, уступая место вакууму — Ёнджэ, покачнувшись, сначала пробует вновь сделать несколько шагов назад, но рефлексы берут свое.
Столкнув с дороги Ёнгука, по-прежнему даже не думающего убирать руки от Чонопа, Ёнджэ выскакивает в коридор, лихорадочно натягивая первую попавшуюся куртку — конечно, путает свою с ёнгуковской, но, даже осознавая, игнорирует.
Холодный уличный воздух возвращает требуемую долю трезвости сознанию, и Ёнджэ оборачивается на захлопнувшуюся домофонную дверь подъезда — ключей от квартиры он не взял, а куртка пуста.
Ёнгук не выходит следом — там кровь снова смешивается с солью, а тупых кольев, вбиваемых стонами в голову, до сих пор — и даже больше — вполне хватает, чтобы разрывать суть и не давать ей срастись, ещё больше раздражая болезненные надрывы.
@темы: фанфики, It's B.A.P
-
-
25.03.2012 в 17:12я тоже так хочу D:
аватар выпал сам и ваще непричем-
-
25.03.2012 в 17:21-
-
25.03.2012 в 17:24-
-
25.03.2012 в 17:25-
-
25.03.2012 в 18:20Спасибо. Спасибо большое... Я рада, что ты продолжила это писать. Боюсь, иначе, меня бы просто разорвало.
-
-
25.03.2012 в 18:22ибо без вас его бы, этого фика, не было.
так что спасибо тебе
-
-
25.03.2012 в 19:25я вообще Q_____________Q
-
-
25.03.2012 в 22:52как-то...захотелось трахнуть Муна х.Х
-
-
25.03.2012 в 22:55-
-
25.03.2012 в 23:00-
-
25.03.2012 в 23:01нет просто ты меня спалил хда если серьёзно, то я адски желал образ разврата
хз чего получил х.х
-
-
25.03.2012 в 23:04Ну оно получилось развратное, но какое-то ленивое... вот от этого эффекта марок х)
Скорее какое-то безумие замедленного действия.
-
-
25.03.2012 в 23:04-
-
25.03.2012 в 23:06да. приходящее-уходящее и нестойкое, но от нестойкости только ещё глубже в психику западает
Lee Sandeul, нас трое. хД
-
-
25.03.2012 в 23:07нас куда больше, товарищи мунофилы
-
-
25.03.2012 в 23:09-
-
25.03.2012 в 23:15-
-
25.03.2012 в 23:20