nah, fuck it
Даже говорить ничего не хочется, ибо.
Заявка в сердце, в душу и в почки.
Фэндом: Infinite
Название: Квант Свободы
Пейринг: Ухён/Мёнсу
Жанр: ангст, психология, мистика (+AU)
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: не моё. ребята не мои, созданный мир - мой.
Предупреждение: Здесь контраст холода и тепла. Не простудитесь.
Заявка на k-mini
〖006ДФ23〗Infinite: Ухён/Мёнсу (при желании - другой пэйринг); Страшная авария. Проснувшись на следующий день Ухён не понимает, почему в общежитии его никто не замечает. Осознав то, что он призрак, пытается сделать так, чтобы Мёнсу о своей смерти не узнал; А!, рейтинг любой
Квант Свободы |небольшой внелимит из 2510 слов|
Ухён не помнит.
Смотрит на желтоватый с подтеками потолок, испещренный тонкой паутиной трещин, закинув руки за голову. Та, сама заметная, напоминает Амазонку — Ухён предпочитает не задумываться, откуда на ум приходит такое сравнение. И только тихо вдыхает слишком густой воздух, проводя в пространстве пальцами контуры тонких трещин-ответвлений — как система рек-притоков южно-американской царицы.
Ухён не помнит — не помнит и тело, на удивление умиротворенное. Не тянет легкой ноющей болью даже давний почти незаметный шрам на внутренней стороне запястья.
Долго концентрирует внимание на одной точке; вокруг неё начинают расплываться темные круги, тут же превращающиеся в гротескные фигурки, взрывающиеся сотнями психоделически ярких капель.
Ухён устало закрывает глаза, и они приходят. Не воспоминания — то лишь нечеткие зарисовки неопытного художника простой акварелью на гладкой бумаге.
Ему из ниоткуда вдруг приходит мысль о «русской рулетке», а тихий безжизненный голос в подсознании равнодушно констатирует, что в этой партии игроки разделились в соотношении два к семи.
Что в проклятом барабане револьвера было две свинцовые семиграммовые.
Мысль совсем отрывистая и настолько неподходящая, что Ухён криво улыбается, постукивая кончиком указательного пальца по лбу.
-Два к семи, - пробует на вкус два слова, и они не замедляют отозваться солоноватым привкусом на языке. Ухён морщится, чувствуя подступающую тошноту и делает глубокий вдох, стараясь её унять.
На другой стороне кровати, отвернувшись к стене, лежит Мёнсу. Ухён знает, что он в большей вероятности не спит — только изучает вечно отрешенным взглядом глупый безвкусный рисунок обоев, изредка утыкаясь лицом в сбитую подушку в попытке отогнать бессонницу.
Но мысль о том, что Мёнсу рядом — а значит, всё будет хорошо, кажется как нельзя более логичной, а Ухён осторожно поднимается с постели и, прислушавшись к себе, констатирует, что неплохо бы попросить у Сонгю что-нибудь от головокружения.
Чтобы дойти до комнаты Сонгю, надо миновать весь длинный угнетающе серый коридор с несколькими ответвлениями комнат остальных ребят. Всегда бросающий в лихорадку холодный плиточный пол совсем не доставляет неудобств, разве что кажется чуть более скользким, чем обычно — Ухён бездумно весь путь проводит рукой по стене, имитируя бестолковую, в сущности, страховку.
Тихо. Наверное, в квартире немного людей — не слышно даже идиотской американской музыки, которую так любит слушать Ховон. В глубине души Ухён радуется, будучи совершенно не способным понять, что можно было найти в этом убогом наборе звуков.
Наверное, и Тону с Сонёлем тоже нет — как нет и окриков Сонгю на их выходки и заразительного смеха виновников каждой подставы, что происходит в квартире.
Ухён мимоходом заглядывает в комнату Сонджона — младший сидит за письменным столом, сильно сгорбившись над листом бумаги. В отражении небольшого зеркала Ухён замечает, что Сонджон просто не видит, что он пишет — и на белой поверхности появляются бесформенные абстрактные фигуры.
«Пишет что-нибудь важное, или рисует», - думает Ухён, выскальзывая из комнаты, чтобы не мешать маннэ. - «Надо будет поинтересоваться на досуге, с какой такой радости Сонгю разрешает ему сидеть над бумагами поздней ночью».
Тогда приходит первая пометка — за окном поздний вечер, а может, уже и ночь. Тогда неудивительно, что в квартире так тихо.
Ухён на мгновение останавливается перед открытой дверью в комнату Сонгю и решает, что нет — все-таки удивительно. Просто потому, что чувство головокружения уже давно сменилось ощущением вопиющей неправильности, которую Ухён не мог объяснить. И не хотел.
На любимом кофейном столе Сонгю как всегда несколько чашек из-под зеленого чая — Ухён машинально отмечает, что забыл накануне купить ещё упаковку листового. Рафинад на блюдце лежит нетронутый — Сонгю каждый раз зачем-то берет его, но не кладет в чай.
Он сидит перед столиком на полу, скрестив ноги, и бездумно смотрит в одну точку на полированной гладкой поверхности. Вокруг раскиданы десятки простых бумажных фотографий — старых, новых, порой даже тех, которых Ухён совсем не может вспомнить.
Не удивляется увиденной картине — для него давно не секрет, что Сонгю любит пересматривать фотографии. Но взгляд невольно цепляется за ту, что Гю держит в руках — не очень качественная, в некоторых местах помятая, но столь реалистичная.
На ней Мёнсу и сам Ухён просто стоят рядом, улыбаясь: Мёнсу — чуть отвернувшись от камеры, Ухён — заразительно и открыто, втихую дергая Мёнсу за рукав куртки.
Ухён не знает, почему фотография кажется такой реалистичной. И удивляется, отчего Сонгю по-прежнему не замечает его, не отрывая взгляда от потертой карточки.
-Сонгю-хён, у тебя нет чего-нибудь лёгкого от головокружения?
Тот только молчит, устало растирая сухие, но покрасневшие глаза.
-Сонгю-хён? Ты в анабиоз впал? Сонгю!..
Ухён раздраженно передергивает плечами, как ему на глаза опадается простая черная лента. Гладкая, слегка перламутровая. Лента, которую Сонгю неуверенно прикладывает к их старой фотографии.
Ухён чувствует, как в горле образуется неприятный ком, а сердце выстукивает бешеный ритм - но звука его не слышно. А когда он случайно бросает взгляд в большое настенное зеркало, не видя своего отражения, приходят они.
Теперь уже воспоминания.
Длина траектории — три метра тридцать три сантиметра.
Мозг, кажется, отдает ещё какие-то физические параметры и расчеты, попросту не задерживающиеся в потоках мыслей.
Что не помнит сознание — помнит тело, слабыми импульсами посылая туда обрывки картин. Кажется, было не очень больно — скорее всего, прямо в сердце.
Это — первая свинцовая, что была в барабане револьвера.
Неисправность тормозов, панический визг шин и, кажется, фатально взорвавшийся бензовой бак.
Теперь на языке привкус горечи, что все настолько банально — Ухён не хочет верить, что последний десяток минут был таким трагичным, но до пафоса прозаическим.
Просто две пули «русской рулетки» выпали тем, кто был там, впереди. Одну за одной исчерпав лимит, револьвер всего лишь сотряс воздух холостыми выстрелами.
Впереди был Ухён. Был Мёнсу.
Мёнсу просто всегда любил по дороге смотреть в лобовое стекло; Ухён просто любил смотреть на Мёнсу.
Любовь погубила?
Диагноз судмедэкспертизы — не повезло.
В голове вновь сотни психоделически ярких, слепящих капель. Ухён опирается на стену, закрывая лицо руками и отчаянно пытаясь унять дрожь.
Его отражения нет в зеркале.
Просто все уже закончилось. Вчера, там, в «Судзуки» цвета мокрого альфальта.
-Ты не узнаешь, - лихорадночно шепчет Ухён, запрокидывая назад голову. - Ты не узнаешь. Ты всегда хотел жить. Ты будешь жить. Ты не узнаешь.
Ухёна посещает крамольная мысль, что, будь он чуть более зол (именно зол, а не раздражителен), то давно вынудил бы Мелкого перестать играть в эти идиотские коллективные игры. Но всё обычно заканчивается лишь «поорет-повопит и перестанет, играй, малыш», сказанным Сонгю и вседозволением в плане втягивания в детские забавы всех, кто попадается под горячую руку.
Сонджон любит играть в «правду или желание», Сонгю любит каверзные вопросы и желания, а Мёнсу теряется и не может ответить ничего, кроме правды.
И Ухён неожиданно для себя испытывает потребность дать Мелкому нехилый такой подзатыльник, когда он в очередной раз задает вопрос, заставляющий Мёнсу надолго задуматься в попытке приукрасить, но все равно ответить истину.
И его безумно раздражает, что вечерние игры постоянно принимают налет «самой бесполезной поебени», что придумало человечество — философии.
Игра просто сводится на нет, а Ухён возвращается с улицы, где только что под окном пел очередную дрянь по выбору Сонгю.
Вечернее состояние, когда ещё и спать не хочется, но уже и бодрствовать сил не осталось — и просто льются неразборчивые, разномастные темы, никак не сплетающиеся друг с другом. Ховон устало втолковывает какую-то прописную истину Тону, Сонёль с Сонгю механически строят очредные хилые планы пакостей, а Сонджон...
Мелкий просто мечтает. Что «ещё чуть-чуть, вот этот гаджет, и больше ничего от жизни не надо».
-Нефиговая такая жизненная цель, - усмехается Мёнсу, насмешливо кивая.
Сонджон мгновенно вспыхивает, явно чуя в словах и так нескрываемый сарказм.
-А сам-то! Что, лучше, что ли? А, ну да, я же забыл — ты у нас весь такой возвышенный, аж зубы сводит, - к концу тирады Мелкий слегка сдувается и уже не выглядит уязвленным.
-Да нет, обычный, вроде, - отвечает Мёнсу, комично оглядывая себя на наличие странностей. Ухён уже было готов переключиться с режима внимательности, как Сонджон уже совсем спокойно интересуется:
-И какая же такая эта «обычная» жизненная цель «обычного» человека?
-Жизнь.
Ухён удивленно приподнимает голову, чувствуя некую логическую неровность, которая, впрочем, сразу рассеивается, когда Мёнсу спокойно добавляет:
-Просто если есть жизнь — можно добиться всего, чего захочешь. Другое дело, если жизни у тебя нет.
Когда Ухён, спотыкаясь будто о воздух, добирается до их комнаты, Мёнсу все ещё лежит на кровати лицом к стене. Ухён знает, что он в большей вероятности не спит — только изучает вечно отрешенным взглядом глупый безвкусный рисунок обоев, изредка утыкаясь лицом в сбитую подушку в попытке отогнать бессонницу.
И осторожно трогает его за плечо.
-Спишь, - говорит тихо. - Спи.
И будит его только тогда, когда в комнате Сонгю гаснет последний ночник, а карандаш Сонджона перестает почти неслышно скрипеть о шершавую бумагу.
Действительно почти неслышно — только Ухён слышит теперь гораздо больше.
Мёнсу со сна слегка растрепан и не совсем точно ориентируется во времени и пространстве. Ухён ненавязчиво покачивает ногой, сидя на стуле; в голову стучится запоздалая мысль, что странно все это — ничего будто не изменилось. Тот же вид, тот же пейзаж, те же краски — только теперь уже невидимые человеческому глазу.
Потому что на полуправах в мире, который ещё сутки назад считали своим домом.
«На Земле мы только гости», - кажется, Ухён за эти пару часов научился по желанию скрывать эмоции.
-Который час?
-Два часа ночи, - Ухён старается улыбаться, но выходит слишком неуклюже и по-детски. Но Мёнсу верит. Всегда верит.
-Почему ты не спишь? - Он машинальным движением запускает руку в волосы, наводя ещё больший беспорядок. И, не дожидаясь ответа:
-Пойду выпью чего-нибудь горячего, холодно.
-Стой.
Ухён вскакивает с кровати и удерживает Мёнсу, положив руки ему на плечи. Тот удивленно оборачивается, слегка хмурясь:
-Что такое?
И Ухён понимает, что, в сущности, за время сна Мёнсу он так и не сумел ничего придумать. И говорит просто, комично пожимая плечами:
-А поехали куда-нибудь? Нет, вот знаешь — так, чтобы было похоже на авантюру. Нет, стой, не говори ничего. Ты ведь любишь ночной Сеул? Пошли. Сначала туда.
Мёнсу несколько раз моргает и мягко высвобождается из объятий. Ему хочется поклясться, что воздух слишком густ и пахнет странностью; нет, Мёнсу не знает, какой аромат имеют эти ощущения — всего лишь интуиция.
Ухён знает этот тяжелый взгляд — и судорожно пытается придумать оправдание.
-Ты не любишь гулять ночью, что за глупости, - вздыхает Мёнсу, неуверенно глядя в окно.
-Сегодня, - Ухён насильно за плечи поворачивает Мёнсу к себе лицом. - Сегодня. Хочешь? Пойдем. Он красивый. Безумно красивый. Не стоит, не бери с собой куртку. Там не холодно.
Сеул в это время невероятно пустынен, даже общественный транспорт работает вхолостую, встречая разве что какого-нибудь одинокого путника с ночного вокзального рейса.
Эта трамвайная остановка знакома им обоим — здесь три маршрута в разные концы города. И часто бывала игра — сесть на первый попавшийся, проехать на спор несколько остановок и найти оттуда новый путь до дома.
Новый — было обязательным условием. Ухён улыбается, глядя на блестящие от лунного света рельсы — Мёнсу чаще всех выигрывал в этой игре.
Всегда находя новые пути. Даже тогда, когда их, казалось бы, уже совсем не оставалось.
-Шесть, - тяжело дыша после долгого быстрого бега от дома, докладывает Ховон. - По жребию вам выпало шесть остановок на первом попавшемся трамвае с момента моего прихода.
Мёнсу кивает, улыбаясь, Ухён же фыркает слегка недовольно, обращаясь к нему:
-Не знаю как тебе, а мне уже раз пятнадцать попадалась шестерка. Там уже просто невозможно найти новую дорогу.
-А мне тоже много, - фыркает Мёнсу, поднимаясь на носки и высматривая номер появившегося на горизонте трамвая. - Десятый. Просто посмотрим, что можно с этим сделать.
Сидя на двойном сидении рядом с заразительно-оживленным Мёнсу, Ухён никак не может понять, как за столько лет ему эта игра не осточертела. И как с таким упорством и терпением возможно так или иначе находить совершенно разные дороги до дома, о которых не знает даже вездесущий «знаток города» Сонёль. В сводной таблице результатов Сонёль только раз, помнится, выбирался на первое место — когда Мёнсу слег с длительной простудой с осложнениями. В остальное время верхняя строка с большим отрывом принадлежала ему.
Ухён просто не может не улыбнуться, когда трамвай останавливается на шестой остановке, а Мёнсу радостно подпрыгивает, бегом выскакивая из салона.
-Подожди меня, а! - Ухён ударяет по тормозам, силясь не споткнуться о любимый бордюр, и находит давно улепетнувшего Мёнсу только минут через десять. В переулке, до местонахождения которого додуматься за десять минут крайне сложно.
Мёнсу стоит посреди узкой асфальтированной тропинки, закрыв глаза и напряженно потирая виски кончиками пальцев. Ухён, фыркая и потирая всё-таки ушибленную коленку, терпеливо ждёт; и только тогда, когда уже готовится взорваться возмущенной тирадой, Мёнсу радостно встряхивает головой:
-Знаю! Доставай лист и карандаш, я скажу, что рисовать. Ну нет, ты рисуй, я и так могу быстро забыть, что надумал.
Ухён для приличия немного бубнит что-то о наглости, но лист достает и прилежно рисует все корявые палочки, которые описывает Мёнсу, двигаясь вглубь лабиринта высотных каменных строений. И через три часа выхаживания по городским дворам на белом листе красуется слегка небрежный и сложный, но план дороги. И пусть в углу где-то почерком Ухёна подписано «да чтоб я ещё раз», Мёнсу все равно проверит бумагу, когда они вернутся домой.
-Ну что, поспорим, что на шестую ты не нашел новой дороги? - радостно интересуется Сонёль, размахивая потертым тетрадным листом, аки национальным флагом. - У меня была третья, а там все варианты физически исчерпаны. Зуб даю, у тебя то же самое, я сам смотрел.
Мёнсу, не обращая внимания, только усердно вытирает стирательной резинкой подпись Ухёна и протягивает лист Сонгю для объективной оценки.
Ухён, прекрасно зная, что в таком случае без подставы дело не пройдет, выхватывает план и передает его Ховону.
Тот просматривает мельком и недоуменно качает головой.
-Он снова совсем новый.
Они садятся в первый попавшийся; Мёнсу не обращает внимания на номер маршрута. Трамвай пуст, и только свет иногда заговорщически мигает, на краткие моменты погружая салон в темноту.
-Надо предупредить Сонгю, да? - Мёнсу обеспокоенно оглядывается назад.
-Он знает, что мы ушли.
Мёнсу как всегда садится у окна, Ухён — рядом. Мёнсу как всегда смотрит в окно, Ухён — на Мёнсу.
Широкое окно покрыто тонкой матовой дымкой из-за разницы температур — в салоне удивительно тепло, за окном ветер раскидывает редкие опавшие листья. Мёнсу всегда не нравилось, что листья осенью быстро убирают с улиц города — Ухён только улыбался и приносил из парка огромные букеты красно-желтых.
Мёнсу кончиком указательного пальца выводит что-то на запотевшем стекле, которое тут же покрывается свежей дымкой; Ухён ищет причину все в той же температуре, ведь от их дыхания теперь уже ничего не потеплеет.
«Ты не узнаешь».
-Куда мы едем?
«Ты не узнаешь».
-Наверное, в сторону центра.
Урбанистические пейзажи за окном медленно меркнут, уступая место темноте и блеклой жемчужной дымке. Они едут уже час — ни одной остановки или голоса водителя из приёмника. Свет изредка мигает, меняя резкость освещения.
-Мы сели не на тот трамвай? - странно-отрешенно спрашивает Мёнсу, предугадывая ответ. Но Ухён просто пожимает плечами.
-На верный.
И молчит, закрывая глаза и вслушиваясь в мерный стук колес. Кажется, будто он совсем не меняется. Двухсекундный постоянно повторяющися отрывок.
Словно структурное звено в полимерной цепи.
-Я помню этот трамвай, - внезапно говорит Мёнсу. - Мы с мамой в детстве постоянно ездили на нем домой. В углу того окна, вот там, всегда был нарисован знак бесконечности. А ещё мы никогда не видели водителя.
-Наверное, мы тоже едем домой, - отвечает Ухён, слабо улыбаясь.
Мёнсу непонимающе смотрит на него, а Ухён лишь думает, что в водительской кабинке этого трамвая тоже пусто.
А на сиденье там лежит только потертый лист, вырванный из незнакомой старой книги.
«И четыре декады дней...»
Заявка в сердце, в душу и в почки.
Фэндом: Infinite
Название: Квант Свободы
Пейринг: Ухён/Мёнсу
Жанр: ангст, психология, мистика (+AU)
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: не моё. ребята не мои, созданный мир - мой.
Предупреждение: Здесь контраст холода и тепла. Не простудитесь.
Заявка на k-mini
〖006ДФ23〗Infinite: Ухён/Мёнсу (при желании - другой пэйринг); Страшная авария. Проснувшись на следующий день Ухён не понимает, почему в общежитии его никто не замечает. Осознав то, что он призрак, пытается сделать так, чтобы Мёнсу о своей смерти не узнал; А!, рейтинг любой
Квант Свободы |небольшой внелимит из 2510 слов|
«И четыре декады дней да будет трепетать неупокоенная душа, словно газовый шарф на осеннем ветру; и четыре декады дней да будет она, неосязаемая, блуждать средь живых, неспособная порвать последнюю нить, что связывает — сознание».
Книга Нематериальных Материй, глава XX, «Квант Свободы или То, чего нет»
Книга Нематериальных Материй, глава XX, «Квант Свободы или То, чего нет»
Ухён не помнит.
Смотрит на желтоватый с подтеками потолок, испещренный тонкой паутиной трещин, закинув руки за голову. Та, сама заметная, напоминает Амазонку — Ухён предпочитает не задумываться, откуда на ум приходит такое сравнение. И только тихо вдыхает слишком густой воздух, проводя в пространстве пальцами контуры тонких трещин-ответвлений — как система рек-притоков южно-американской царицы.
Ухён не помнит — не помнит и тело, на удивление умиротворенное. Не тянет легкой ноющей болью даже давний почти незаметный шрам на внутренней стороне запястья.
Долго концентрирует внимание на одной точке; вокруг неё начинают расплываться темные круги, тут же превращающиеся в гротескные фигурки, взрывающиеся сотнями психоделически ярких капель.
Ухён устало закрывает глаза, и они приходят. Не воспоминания — то лишь нечеткие зарисовки неопытного художника простой акварелью на гладкой бумаге.
Ему из ниоткуда вдруг приходит мысль о «русской рулетке», а тихий безжизненный голос в подсознании равнодушно констатирует, что в этой партии игроки разделились в соотношении два к семи.
Что в проклятом барабане револьвера было две свинцовые семиграммовые.
Мысль совсем отрывистая и настолько неподходящая, что Ухён криво улыбается, постукивая кончиком указательного пальца по лбу.
-Два к семи, - пробует на вкус два слова, и они не замедляют отозваться солоноватым привкусом на языке. Ухён морщится, чувствуя подступающую тошноту и делает глубокий вдох, стараясь её унять.
На другой стороне кровати, отвернувшись к стене, лежит Мёнсу. Ухён знает, что он в большей вероятности не спит — только изучает вечно отрешенным взглядом глупый безвкусный рисунок обоев, изредка утыкаясь лицом в сбитую подушку в попытке отогнать бессонницу.
Но мысль о том, что Мёнсу рядом — а значит, всё будет хорошо, кажется как нельзя более логичной, а Ухён осторожно поднимается с постели и, прислушавшись к себе, констатирует, что неплохо бы попросить у Сонгю что-нибудь от головокружения.
Чтобы дойти до комнаты Сонгю, надо миновать весь длинный угнетающе серый коридор с несколькими ответвлениями комнат остальных ребят. Всегда бросающий в лихорадку холодный плиточный пол совсем не доставляет неудобств, разве что кажется чуть более скользким, чем обычно — Ухён бездумно весь путь проводит рукой по стене, имитируя бестолковую, в сущности, страховку.
Тихо. Наверное, в квартире немного людей — не слышно даже идиотской американской музыки, которую так любит слушать Ховон. В глубине души Ухён радуется, будучи совершенно не способным понять, что можно было найти в этом убогом наборе звуков.
Наверное, и Тону с Сонёлем тоже нет — как нет и окриков Сонгю на их выходки и заразительного смеха виновников каждой подставы, что происходит в квартире.
Ухён мимоходом заглядывает в комнату Сонджона — младший сидит за письменным столом, сильно сгорбившись над листом бумаги. В отражении небольшого зеркала Ухён замечает, что Сонджон просто не видит, что он пишет — и на белой поверхности появляются бесформенные абстрактные фигуры.
«Пишет что-нибудь важное, или рисует», - думает Ухён, выскальзывая из комнаты, чтобы не мешать маннэ. - «Надо будет поинтересоваться на досуге, с какой такой радости Сонгю разрешает ему сидеть над бумагами поздней ночью».
Тогда приходит первая пометка — за окном поздний вечер, а может, уже и ночь. Тогда неудивительно, что в квартире так тихо.
Ухён на мгновение останавливается перед открытой дверью в комнату Сонгю и решает, что нет — все-таки удивительно. Просто потому, что чувство головокружения уже давно сменилось ощущением вопиющей неправильности, которую Ухён не мог объяснить. И не хотел.
На любимом кофейном столе Сонгю как всегда несколько чашек из-под зеленого чая — Ухён машинально отмечает, что забыл накануне купить ещё упаковку листового. Рафинад на блюдце лежит нетронутый — Сонгю каждый раз зачем-то берет его, но не кладет в чай.
Он сидит перед столиком на полу, скрестив ноги, и бездумно смотрит в одну точку на полированной гладкой поверхности. Вокруг раскиданы десятки простых бумажных фотографий — старых, новых, порой даже тех, которых Ухён совсем не может вспомнить.
Не удивляется увиденной картине — для него давно не секрет, что Сонгю любит пересматривать фотографии. Но взгляд невольно цепляется за ту, что Гю держит в руках — не очень качественная, в некоторых местах помятая, но столь реалистичная.
На ней Мёнсу и сам Ухён просто стоят рядом, улыбаясь: Мёнсу — чуть отвернувшись от камеры, Ухён — заразительно и открыто, втихую дергая Мёнсу за рукав куртки.
Ухён не знает, почему фотография кажется такой реалистичной. И удивляется, отчего Сонгю по-прежнему не замечает его, не отрывая взгляда от потертой карточки.
-Сонгю-хён, у тебя нет чего-нибудь лёгкого от головокружения?
Тот только молчит, устало растирая сухие, но покрасневшие глаза.
-Сонгю-хён? Ты в анабиоз впал? Сонгю!..
Ухён раздраженно передергивает плечами, как ему на глаза опадается простая черная лента. Гладкая, слегка перламутровая. Лента, которую Сонгю неуверенно прикладывает к их старой фотографии.
Ухён чувствует, как в горле образуется неприятный ком, а сердце выстукивает бешеный ритм - но звука его не слышно. А когда он случайно бросает взгляд в большое настенное зеркало, не видя своего отражения, приходят они.
Теперь уже воспоминания.
Длина траектории — три метра тридцать три сантиметра.
Мозг, кажется, отдает ещё какие-то физические параметры и расчеты, попросту не задерживающиеся в потоках мыслей.
Что не помнит сознание — помнит тело, слабыми импульсами посылая туда обрывки картин. Кажется, было не очень больно — скорее всего, прямо в сердце.
Это — первая свинцовая, что была в барабане револьвера.
Неисправность тормозов, панический визг шин и, кажется, фатально взорвавшийся бензовой бак.
Теперь на языке привкус горечи, что все настолько банально — Ухён не хочет верить, что последний десяток минут был таким трагичным, но до пафоса прозаическим.
Просто две пули «русской рулетки» выпали тем, кто был там, впереди. Одну за одной исчерпав лимит, револьвер всего лишь сотряс воздух холостыми выстрелами.
Впереди был Ухён. Был Мёнсу.
Мёнсу просто всегда любил по дороге смотреть в лобовое стекло; Ухён просто любил смотреть на Мёнсу.
Любовь погубила?
Диагноз судмедэкспертизы — не повезло.
В голове вновь сотни психоделически ярких, слепящих капель. Ухён опирается на стену, закрывая лицо руками и отчаянно пытаясь унять дрожь.
Его отражения нет в зеркале.
Просто все уже закончилось. Вчера, там, в «Судзуки» цвета мокрого альфальта.
-Ты не узнаешь, - лихорадночно шепчет Ухён, запрокидывая назад голову. - Ты не узнаешь. Ты всегда хотел жить. Ты будешь жить. Ты не узнаешь.
Ухёна посещает крамольная мысль, что, будь он чуть более зол (именно зол, а не раздражителен), то давно вынудил бы Мелкого перестать играть в эти идиотские коллективные игры. Но всё обычно заканчивается лишь «поорет-повопит и перестанет, играй, малыш», сказанным Сонгю и вседозволением в плане втягивания в детские забавы всех, кто попадается под горячую руку.
Сонджон любит играть в «правду или желание», Сонгю любит каверзные вопросы и желания, а Мёнсу теряется и не может ответить ничего, кроме правды.
И Ухён неожиданно для себя испытывает потребность дать Мелкому нехилый такой подзатыльник, когда он в очередной раз задает вопрос, заставляющий Мёнсу надолго задуматься в попытке приукрасить, но все равно ответить истину.
И его безумно раздражает, что вечерние игры постоянно принимают налет «самой бесполезной поебени», что придумало человечество — философии.
Игра просто сводится на нет, а Ухён возвращается с улицы, где только что под окном пел очередную дрянь по выбору Сонгю.
Вечернее состояние, когда ещё и спать не хочется, но уже и бодрствовать сил не осталось — и просто льются неразборчивые, разномастные темы, никак не сплетающиеся друг с другом. Ховон устало втолковывает какую-то прописную истину Тону, Сонёль с Сонгю механически строят очредные хилые планы пакостей, а Сонджон...
Мелкий просто мечтает. Что «ещё чуть-чуть, вот этот гаджет, и больше ничего от жизни не надо».
-Нефиговая такая жизненная цель, - усмехается Мёнсу, насмешливо кивая.
Сонджон мгновенно вспыхивает, явно чуя в словах и так нескрываемый сарказм.
-А сам-то! Что, лучше, что ли? А, ну да, я же забыл — ты у нас весь такой возвышенный, аж зубы сводит, - к концу тирады Мелкий слегка сдувается и уже не выглядит уязвленным.
-Да нет, обычный, вроде, - отвечает Мёнсу, комично оглядывая себя на наличие странностей. Ухён уже было готов переключиться с режима внимательности, как Сонджон уже совсем спокойно интересуется:
-И какая же такая эта «обычная» жизненная цель «обычного» человека?
-Жизнь.
Ухён удивленно приподнимает голову, чувствуя некую логическую неровность, которая, впрочем, сразу рассеивается, когда Мёнсу спокойно добавляет:
-Просто если есть жизнь — можно добиться всего, чего захочешь. Другое дело, если жизни у тебя нет.
Когда Ухён, спотыкаясь будто о воздух, добирается до их комнаты, Мёнсу все ещё лежит на кровати лицом к стене. Ухён знает, что он в большей вероятности не спит — только изучает вечно отрешенным взглядом глупый безвкусный рисунок обоев, изредка утыкаясь лицом в сбитую подушку в попытке отогнать бессонницу.
И осторожно трогает его за плечо.
-Спишь, - говорит тихо. - Спи.
И будит его только тогда, когда в комнате Сонгю гаснет последний ночник, а карандаш Сонджона перестает почти неслышно скрипеть о шершавую бумагу.
Действительно почти неслышно — только Ухён слышит теперь гораздо больше.
Мёнсу со сна слегка растрепан и не совсем точно ориентируется во времени и пространстве. Ухён ненавязчиво покачивает ногой, сидя на стуле; в голову стучится запоздалая мысль, что странно все это — ничего будто не изменилось. Тот же вид, тот же пейзаж, те же краски — только теперь уже невидимые человеческому глазу.
Потому что на полуправах в мире, который ещё сутки назад считали своим домом.
«На Земле мы только гости», - кажется, Ухён за эти пару часов научился по желанию скрывать эмоции.
-Который час?
-Два часа ночи, - Ухён старается улыбаться, но выходит слишком неуклюже и по-детски. Но Мёнсу верит. Всегда верит.
-Почему ты не спишь? - Он машинальным движением запускает руку в волосы, наводя ещё больший беспорядок. И, не дожидаясь ответа:
-Пойду выпью чего-нибудь горячего, холодно.
-Стой.
Ухён вскакивает с кровати и удерживает Мёнсу, положив руки ему на плечи. Тот удивленно оборачивается, слегка хмурясь:
-Что такое?
И Ухён понимает, что, в сущности, за время сна Мёнсу он так и не сумел ничего придумать. И говорит просто, комично пожимая плечами:
-А поехали куда-нибудь? Нет, вот знаешь — так, чтобы было похоже на авантюру. Нет, стой, не говори ничего. Ты ведь любишь ночной Сеул? Пошли. Сначала туда.
Мёнсу несколько раз моргает и мягко высвобождается из объятий. Ему хочется поклясться, что воздух слишком густ и пахнет странностью; нет, Мёнсу не знает, какой аромат имеют эти ощущения — всего лишь интуиция.
Ухён знает этот тяжелый взгляд — и судорожно пытается придумать оправдание.
-Ты не любишь гулять ночью, что за глупости, - вздыхает Мёнсу, неуверенно глядя в окно.
-Сегодня, - Ухён насильно за плечи поворачивает Мёнсу к себе лицом. - Сегодня. Хочешь? Пойдем. Он красивый. Безумно красивый. Не стоит, не бери с собой куртку. Там не холодно.
Сеул в это время невероятно пустынен, даже общественный транспорт работает вхолостую, встречая разве что какого-нибудь одинокого путника с ночного вокзального рейса.
Эта трамвайная остановка знакома им обоим — здесь три маршрута в разные концы города. И часто бывала игра — сесть на первый попавшийся, проехать на спор несколько остановок и найти оттуда новый путь до дома.
Новый — было обязательным условием. Ухён улыбается, глядя на блестящие от лунного света рельсы — Мёнсу чаще всех выигрывал в этой игре.
Всегда находя новые пути. Даже тогда, когда их, казалось бы, уже совсем не оставалось.
-Шесть, - тяжело дыша после долгого быстрого бега от дома, докладывает Ховон. - По жребию вам выпало шесть остановок на первом попавшемся трамвае с момента моего прихода.
Мёнсу кивает, улыбаясь, Ухён же фыркает слегка недовольно, обращаясь к нему:
-Не знаю как тебе, а мне уже раз пятнадцать попадалась шестерка. Там уже просто невозможно найти новую дорогу.
-А мне тоже много, - фыркает Мёнсу, поднимаясь на носки и высматривая номер появившегося на горизонте трамвая. - Десятый. Просто посмотрим, что можно с этим сделать.
Сидя на двойном сидении рядом с заразительно-оживленным Мёнсу, Ухён никак не может понять, как за столько лет ему эта игра не осточертела. И как с таким упорством и терпением возможно так или иначе находить совершенно разные дороги до дома, о которых не знает даже вездесущий «знаток города» Сонёль. В сводной таблице результатов Сонёль только раз, помнится, выбирался на первое место — когда Мёнсу слег с длительной простудой с осложнениями. В остальное время верхняя строка с большим отрывом принадлежала ему.
Ухён просто не может не улыбнуться, когда трамвай останавливается на шестой остановке, а Мёнсу радостно подпрыгивает, бегом выскакивая из салона.
-Подожди меня, а! - Ухён ударяет по тормозам, силясь не споткнуться о любимый бордюр, и находит давно улепетнувшего Мёнсу только минут через десять. В переулке, до местонахождения которого додуматься за десять минут крайне сложно.
Мёнсу стоит посреди узкой асфальтированной тропинки, закрыв глаза и напряженно потирая виски кончиками пальцев. Ухён, фыркая и потирая всё-таки ушибленную коленку, терпеливо ждёт; и только тогда, когда уже готовится взорваться возмущенной тирадой, Мёнсу радостно встряхивает головой:
-Знаю! Доставай лист и карандаш, я скажу, что рисовать. Ну нет, ты рисуй, я и так могу быстро забыть, что надумал.
Ухён для приличия немного бубнит что-то о наглости, но лист достает и прилежно рисует все корявые палочки, которые описывает Мёнсу, двигаясь вглубь лабиринта высотных каменных строений. И через три часа выхаживания по городским дворам на белом листе красуется слегка небрежный и сложный, но план дороги. И пусть в углу где-то почерком Ухёна подписано «да чтоб я ещё раз», Мёнсу все равно проверит бумагу, когда они вернутся домой.
-Ну что, поспорим, что на шестую ты не нашел новой дороги? - радостно интересуется Сонёль, размахивая потертым тетрадным листом, аки национальным флагом. - У меня была третья, а там все варианты физически исчерпаны. Зуб даю, у тебя то же самое, я сам смотрел.
Мёнсу, не обращая внимания, только усердно вытирает стирательной резинкой подпись Ухёна и протягивает лист Сонгю для объективной оценки.
Ухён, прекрасно зная, что в таком случае без подставы дело не пройдет, выхватывает план и передает его Ховону.
Тот просматривает мельком и недоуменно качает головой.
-Он снова совсем новый.
Они садятся в первый попавшийся; Мёнсу не обращает внимания на номер маршрута. Трамвай пуст, и только свет иногда заговорщически мигает, на краткие моменты погружая салон в темноту.
-Надо предупредить Сонгю, да? - Мёнсу обеспокоенно оглядывается назад.
-Он знает, что мы ушли.
Мёнсу как всегда садится у окна, Ухён — рядом. Мёнсу как всегда смотрит в окно, Ухён — на Мёнсу.
Широкое окно покрыто тонкой матовой дымкой из-за разницы температур — в салоне удивительно тепло, за окном ветер раскидывает редкие опавшие листья. Мёнсу всегда не нравилось, что листья осенью быстро убирают с улиц города — Ухён только улыбался и приносил из парка огромные букеты красно-желтых.
Мёнсу кончиком указательного пальца выводит что-то на запотевшем стекле, которое тут же покрывается свежей дымкой; Ухён ищет причину все в той же температуре, ведь от их дыхания теперь уже ничего не потеплеет.
«Ты не узнаешь».
-Куда мы едем?
«Ты не узнаешь».
-Наверное, в сторону центра.
Урбанистические пейзажи за окном медленно меркнут, уступая место темноте и блеклой жемчужной дымке. Они едут уже час — ни одной остановки или голоса водителя из приёмника. Свет изредка мигает, меняя резкость освещения.
-Мы сели не на тот трамвай? - странно-отрешенно спрашивает Мёнсу, предугадывая ответ. Но Ухён просто пожимает плечами.
-На верный.
И молчит, закрывая глаза и вслушиваясь в мерный стук колес. Кажется, будто он совсем не меняется. Двухсекундный постоянно повторяющися отрывок.
Словно структурное звено в полимерной цепи.
-Я помню этот трамвай, - внезапно говорит Мёнсу. - Мы с мамой в детстве постоянно ездили на нем домой. В углу того окна, вот там, всегда был нарисован знак бесконечности. А ещё мы никогда не видели водителя.
-Наверное, мы тоже едем домой, - отвечает Ухён, слабо улыбаясь.
Мёнсу непонимающе смотрит на него, а Ухён лишь думает, что в водительской кабинке этого трамвая тоже пусто.
А на сиденье там лежит только потертый лист, вырванный из незнакомой старой книги.
«И четыре декады дней...»
-
-
20.12.2014 в 22:55Еще и моя любимая пара **
СПАСИБО БОЛЬШОЕ!
Вдохновения Вам,Автор!