Для коллекции

[Мировски]

Феерическая Неделя MBLAQ закрыта просто-таки на реально охуительной ноте, все всех ищут, всем лучи любви и обожания, а я для коллекции себе палю итак, впрочем, раскрытые исполнения.



Мои штуки на Неделю MBLAQ (кстати, эйплюс во мне победил, и тут четыре против трёх суджушных)

The first one is

〖002MBLAQ03〗 Джи.О/Чхондун; "Очень много совпадений"

596 слов - внелимит, как водится

Вязко — первое и единственное, о чем думает Чио, лениво облокотившись на стойку бара и брезгливо рассматривая бокал с коктейлем многообещающего цвета вырви-глаз-а-может-быть-и-печень. Какого-то черта на дне плавает оливка, на что Пёнхи равнодушно предполагает, что консервированный продукт попал туда по причине нетвердой руки бармена и стоящего рядом бокала с мартини, на дне которого красовался кусочек лайма.
Спустя секунду мартини оказывается в руках какого-то незнакомого парня, рассматривающего напиток Джеймс Бонда с выражением лица отаку, чье любимое аниме внезапно закончилось по причине суицида мангаки.
Первое, что замечает Чио — отвратительно накрашенные глаза, второе — парные браслеты-фенечки на запястьях, а третье решает не высматривать и только думает, что узор на его собственных браслетах раза в три сложнее и привлекательнее.
-Поменяемся? - Внезапно без предисловий спрашивает парень, кивая на сомнительного вида коктейль Чио. - Я оливку хотел.
Пёнхи проглатывает вопрос «Какого хера ты тогда не заказал себе банку этой дряни?», а через пару десятков минут макияж Чхондуна уже не кажется таким отвратительным.
«Дурацкое какое-то имя», - кривится слегка Пёнхи, недоумевая, за каким дьяволом нужно было обзываться «Громом». И даже когда узнает его настоящее имя, все равно для приличия морщится снисходительно, хотя уже и прикидывает, как вкусно будет звучать «Санхён» с легким привкусом мартини на губах.
И, не стесняясь, начинает называть его по имени; Пёнхи справедливо не может установить причинно-следственную связь, но оттененные стрелки на веках Санхёна кажутся абсолютно естественными и, черт их побери, даже привлекательными.
Пёнхи не любит всю эту клубную хуеверть, и немногословно отказывается от зазывно отполированного танцевального шеста, периферическим зрением отмечая, как Санхён тоже коротко качает головой. И на танц-пол тоже идти отказывается, а Пёнхи ловит себя на мысли, что хочется ткнуть пальцем и заявить капризно: «Не повторя-я-а-й за мной». И прилепить в конце какое-нибудь сладко-ванильное, режущее слух обращение.
Чхондун тоже курит тяжелые, следуя принципу, что «если травиться — так качественно»; тоже по привычке кидает в рот жевательную резинку после сигаретного фильтра. Присмотревшись, Пёнхи с отрешенным недовольством подмечает, что марка и вкус резинки у них опять-таки одинаковые — перечная мята, увенчанная каким-то очередным понтовым европейским названием.
Они давно уже находятся на разных сторонах помещения, но это не мешает Чио небрежно держать Санхёна в поле зрения просто потому, что смотреть больше не на кого, а вид пустого бокала порядком осточертел.
Из конфетного разнообразия ЛСД Санхён тоже выбирает простую белую; повертев в пальцах такую же, Пёнхи из принципа подцепляет голубую и морщится, запивая таблетку какой-то дрянью. Даже не удивляется, спустя пару минут слыша за спиной тихие ругательства о конченом блядстве пива со вкусом лайма.
Не удивляется, случайно заметив, что вместо клубной музыки Санхён тоже перекатывает в пальцах небольшой mp3, а одно ухо свободно от наушника. Будто ожидание, что кто-то позовет.
Пёнхи просто падает на диван рядом, без стеснения присваивая себе второй наушник и уже без единой толики удивления констатируя, что в плей-листе стоит что-то из Girugamesh. И выключает собственный mp3, не видя в нем необходимости.

Каменная стена ожидаемо холодная, а ключицы Санхёна — неожиданно горячие, или просто губы слегка жжет от покусываний и раздражающего алкоголя. Нет, Пёнхи осторожно гладит ключицы кончиками пальцев — горячие; чувствительность губ не притупилась даже после пяти подряд тяжелых. Или шести, Пёнхи не помнит и справедливо считает, что это имеет самое ничтожное значение.
Чио не волнует даже, что Санхёну может быть неудобно быть прижатым к прохладному камню стены; его волнует лишь один вопрос и слишком длинная стрелка на веке Чхондуна.
-Чересчур много совпадений на один квадратный сантиметр блядского поведения, ты не находишь?
Санхён предпочитает оставить вопрос без ответа, когда Чио кончиком языка касается его века, слизывая ту самую, слишком длинную.
Остается едва заметный чернильно-угольный привкус, к которому Санхён как антидот добавляет вкус тяжелых и почти незаметный осадок калейдоскопа от ЛСД.

The second one is

〖002MBLAQ12〗 Сынхо/Гром; "Спасайся, беги, прячься - я всё равно найду тебя, где бы ты ни был"; AU, A!, NH!, рейтинг любой

640 слов чего-то странного

Благими намерениями вымощена дорога в ад

В их мире, где за деньги самая последняя собака готова сдать родную мать на опыты, нет места морали. В их изуродованной псевдофилософии есть лишь одна дорога, исключающая возможные альтернативы. Она сера, слегка наклонна, мягка и на удивление удобна — то путь туда, откуда редко возвращаются; то путь, на который каждый из них подписывается, обрекая свою первую жертву на мучительные страдания где-то в Чистилище, потому что лучший мир отказывается принимать даже тех, кто пострадал от их рук.
Их же самих откажется принимать даже Чистилище.
Сынхо верит, что есть другая философия; наверное, она тоже «псевдо», но совсем нет времени размышлять и создавать нечто кардинально новое. В его философии две дороги: одна — та самая, что наклонна и мягка; вторая — неровная, где стебли больно жалящих трав переплетаются с терновыми шипами.

Сынхо увидел её во сне, хотя давно не видит снов. С того момента, когда подписался на псевдофилософию и сделал первый шаг по наклонной. С момента первых капель чужой крови на ладонях и расширенных как от сильнодействующего наркотика зрачков.
Сон пришел внезапно; кажется, в тот вечер, когда в узких переулках гнилого города и иерархии появился бледный парень с серой тоской в глазах.
Сынхо не отдавал себе отчет в том, зачем и почему просто схватил Чхондуна за руку, утягивая прочь от стаи голодных гиен; диких шакалов, не терпящих конкуренции в борьбе за деньги с кровавыми отпечатками на водяных знаках и садистское удовольствие, давно искорежившее последнюю толику всего человеческого, что в них было.
У Санхёна зрачки тоже сильно расширенные. Другое дело, что от страха.

В том сне Сынхо просто держит Санхёна за руку, забыв, кажется, о его присутствии; он видит со стороны свою измененную псевдофилософию, в которой впервые появилась альтернатива. И пусть она уродлива, опасна и выложена терновым ковром — она ведет куда-то вверх, и Сынхо предпочитает пока не задумываться, куда. Что будет впереди.
Он знает лишь одно — он пойдет по этой дороге не один. И когда-нибудь зрачки Санхёна сузятся, словно от эффекта миоза при отравлении зарином.
Но это будет не больно, просто станет меньше страха.

Санхён не верит; видит в Сынхо лишь очередного идолопоклонника Церкви Одной Дороги, голодную гиену с оскаленными, отбитыми по краям клыками. Не слышит обращений, слов; не внемлет крикам, пощечинам и угрозам. Бежит прочь, спотыкаясь на ровном месте — спектр зрения расширен, но черные, занявшие почти всю радужку глаз зрачки отдаются тупой болью в висках, сбивая ритм бега и заставляя сбавлять скорость. Бежит вниз по наклонной, натыкаясь на иллюзорные, несуществующие стены; теряя ориентацию в пространстве.
Не наркотик — страх.

«Спасайся, беги, прячься — я всё равно найду тебя, где бы ты ни был», - голос Сынхо морской волной разбивается об иллюзорные стены на тысячи осколков, проникающих в подсознание и разрывающих механизмы действия, отвечающие за осознание действительности. И Чхондун понимает — ему не спрятаться лишь потому, что на прямой наклонной нет убежищ: она предназначена для того, чтобы быстро идти по ней в конечный пункт назначения.
Чхондун оборачивается резко; скользит ногами по поверхности. Кажется, наклонная выстлана шелком.
Санхёну остается лишь поверить этому странному и его Церкви Двух Дорог. Верит не потому, что хочет — просто нет иного выбора.

Сынхо уже видел этот сон — Чхондун же видит его впервые. Она уродлива, опасна и выложена терновым ковром — она ведет куда-то вверх, и оба предпочитают пока не задумываться, куда.
Они держатся за руки, крепко сцепив уставшие пальцы, чтобы на первых шагах не скатиться на старт; вера одного, помноженная на два, надежной опорой сомкнутых рук стоит где-то за правым плечом, предостерегая от падения.
Терновый ковер подобен площадке раскаленных углей — первые шаги даются тяжело, но Сынхо уверен — скоро угли остынут, а терновые шипы слегка притупятся, облегчая дорогу тем единственным из шакальей стаи, что смогли увидеть альтернативу.
Альтернативу, которая всегда была; альтернативу, которую просто никто не хотел видеть и всячески отрицал в погоне за гнилыми «ценностями».
Зрачки с каждым шагом сужаются, а страх тает, оставаясь лишь острым воспоминанием, к которому Время рано или поздно тоже приложит свою лечащую ласковую руку.

The third one is
она мне запала в душу

〖002MBLAQ13〗 Джун|Мир; "Проклятый Чикаго с его дерьмовой погодой, дерьмовыми людишками и дерьмовым кофе"; AU, NH!, рейтинг на усмотрение автора

910 чикагских слов

Растреклятый дождь — не холодный и не теплый, а нечто среднее, похожее на остывшее, но еще не нагревшееся молоко. Чун не удивился бы, окажись он кислотным. Потому что от этого чертового города с его экологией можно ожидать всего, что угодно.
Зонта с собой нет, конечно — еще десяток минут назад светило пусть и мутное, будто слегка опьяневшее солнце. За время своего прибывания в Чикаго Чун уяснил для себя одну вещь — здесь всегда нужно носить при себе зонт и солнечные очки. Потому что черт его знает, какую очередную гадость вытворит в следующую секунду американский мегаполис.
Проклятый Чикаго с его дерьмовой погодой.
Руки — в карманах, взгляд — в пустоту перед собой. Нет, улица полна людей; просто Чхансона отчаянно воротит от их сумрачных, склочных и вечно искривленных гримасами недовольства физиономий. Хочется пробежать поскорее мимо, спрятавшись где-нибудь в узкой улочке между небоскребов, коих тут больше, чем дворовых воробьев.
Проклятый Чикаго с его дерьмовой погодой и дерьмовыми людишками.
Пошарив рукой в кармане, Чун усмехается невесело: два доллара — явно не предел мечтаний сеульского денди, бездумно нарезающего круги по незнакомому, в общем-то, городу. Лишь один маршрут своей замыленностью мозолит глаза — небольшая кофейня да блеклый парк неподалеку. В который раз Чун с удовлетворением отмечает, что деревья здесь больше похожи на похоронные декорации, а якобы зеленый газон — на тряпку для обуви во вроде как трехзвездочном, на деле же не имеющем ни одной пометки отеле, где он останавливается из раза в раз.
Кофе в этом средней паршивости заведении стоит как раз два доллара — Чун знает. А еще знает, что готовят его просто отвратительно — и все равно заказывает. И отчаянно не понимает, почему Мир так любил эту кофейню.
Чхансон давно пытается прислушаться к себе и понять, какого дьявола его понесло в этот муравьиный рассадник небоскребов и унылых лиц. Давно — две недели, четыре дня и сколько-то там часов, которые Чун замучился считать, одолеваемый бестолковыми мыслями.
Какого дьявола его понесло сюда, если единственный человек, ради которого он здесь, не вспомнит его? Это не пессимизм; просто Чхансон не верит в чудеса, не верит, что утерянную после автомобильной аварии память можно вернуть.
Так было много раз — три, а может, четыре. Воспоминания делают эту ничтожную цифру несоизмеримо огромной. Три, а может, четыре раза: «Привет. Мы знакомы? Как тебя зовут? Ты напоминаешь мне кого-то очень знакомого. А, точно! Того голливудского актера из нового фильма».
Нет, это было всего один раз — вспоминает Чун, с привычной опаской пробуя горячий кофе. Только унылая перфекционистка память упрямо множила момент, не давая ему затеряться во времени, которое вроде как лечит.
Теперь Чун для Мира - не более, чем «тот самый, похожий на актера», а родной Сеул - «тот самый, где-то в Корее». Чун не верит в чудеса, но исправно из года в год прилетает в «эту паршивую каменную язву на теле Земли», которую Мир теперь считает своим родным городом.
А у Чуна и язык не поворачивается назвать это городом.
Мир всегда любил Чикаго; Чуну же порой кажется, что он может полюбить его только потому, что его любит Чхорён.
«Но кофе здесь все-таки отвратительный», - невесело усмехается Чхансон, одним глотком допивая остывший напиток. А может, кофе и нормальный, только с привкусом ненависти к городу, что когда-то отнял память у человека, которого Чхансон считал своим младшим братом.
И не при чем здесь все эти гены, кровные узы и прочая биологическая хуеверть, на которую Чуну всегда было плевать хоть с Эмпайр Стейт Билдинга.

В кармане — ни цента, и Чун вновь удивляется, как у него хватило сообразительности потратить последние деньги на самую, казалось бы, отвратительную вещь, которую создало мироздание. От усталости и неприятного привкуса на языке слегка мутит, и Чун опускается на скамью в соседнем парке, забывая, зачем он вообще вышел на улицу. Наверное, не было какой-то далекоидущей цели. Чхансон закрывает глаза и ловит себя на мысли, что не хочется признаваться — цели нет уже давно.
Проклятый Чикаго с его дерьмовой погодой, дерьмовыми людишками и дерьмовым кофе.

Напротив этой скамьи находится небольшой, сферической формы каменный фонтан; он редко работает, но Мир любил сидеть на его краю и рассматривать мелкие монетки на слегка заплесневелом дне.
Почему-то Чун не удивляется, видя его сейчас здесь. Чхорён как всегда пытается выудить из застоялой воды очередную блестящую штучку и не свалиться при этом в фонтан.
Чхансон спокойно наблюдает за ним, подавляя щемящее чувство тоски и желание заговорить. Зачем ему то четвертое или пятое, на деле же второе «Привет. А мы знакомы?..»
И просто говорит вслух, ни к кому не обращаясь:
-Проклятый Чикаго с его дерьмовой погодой, дерьмовыми людишками и дерьмовым кофе.
-Поехали в Сеул? - Чхорён улыбается светло и непринужденно, в миг оказываясь на скамье рядом с Чхансоном.
Чун смотрит с непониманием и чуть недоверчиво, а Миру, казалось бы, ответ и не нужен.
-Там, наверное, кофе вкуснее, чем здесь, - Чхорён неопределенно машет куда-то в сторону кофейни, смешно щурясь.
-Почему именно Сеул? - грустно усмехается Чун, склонив голову набок и испытующе смотря на Мира. Не узнает.
На лбу Чхорёна на мгновение залегает задумчивая морщинка.
-Я думаю, ты любишь Сеул, - Уверенно кивнув головой. И тут же поспешно:
-Я не знаю почему, просто кажется. Поехали?
Чхансон просто кивает, не желая вдумываться в мотивы и тешить себя призрачными надеждами.
Просто потому, что не вспомнит.

Чун приходит в чувство от первых капель начинающегося дождя; не холодного и не теплого, а нечто среднего, похожего на остывшее, но еще не нагревшееся молоко.
В кармане — ни цента, а серый сквер пуст, как холодильник в студенческой общаге.
Только на краю небольшого каменного фонтана вполоборота сидит молодой человек, пытающийся достать пальцами до заплесневелого дна.
Чун сглатывает неприятный ком в горле; встает, убрав руки в карманы.
Уходит прочь, не желая тешить себя призрачными надеждами.

And the last one is

〖002MBLAQ16〗 Джун|Гром; "Через съехавшую крышу лучше видны звёзды"; жанр и рейтинг на откуп автору

649 слов жалкой попытки хьюмора

Чун не мог сказать, что вино было особо крепкое, однако все равно тянуло в весьма дебильное хихиканье и «задушевные разговоры с ближним», из коих в доме был только Санхён. Окинув немного ошалелым взглядом Чхондуна, Чун пришел к двум выводам: первое - вино было не крепкое, а просто-напросто паленое, ибо как бы Сынхо не разбирался в музыкальных инструментах, выбрать элементарно выпивку он никогда не мог; второе — Чхондун со своим видом в данный момент ну никак не тянул на партнера для задушевных разговоров.
А хотелось. Пусть на лице Санхёна уже и нарисовалась скептичная ухмылочка, которую Чун поспешил запить стаканом невесть как оказавшегося под рукой яблочного сока.
-Ну и гадость эта ваша заливная рыба, - Чхансон от души чихнул и брезгливо отодвинул пустую тару, подперев рукой подбородок. - Чего стоишь, как не родной? Заходи на рюмку чая.
Санхён только поменял местами скрещенные на груди руки, будто выражая этим жестом все свое презрение и негодование. Покачнулся слегка по причине широкой задушевной амплитуды движения и вновь облокотился на косяк двери.
-Ты идиот? - Чхондун вложил в вопрос тщательно выверенную долю заботы и щедро присыпал эффект насмешкой. Кулинарные изыски Санхёна были Чуну явно до форточки.
-Нет, - честно признался Чхансон, всё также продолжая смотреть на Грома. - В чём причина такого нетипичного... А впрочем, типичного для тебя вопроса?
-Ты мой сок выпил.
-И сразу идиот?
-Не буди во мне зверя, - огрызнулся Гром, чувствуя, как его акции резко падают в цене.
-А то что? - Нет, Чун нисколько не стебался; выражение лица было крайне серьёзное и заинтересованное. - Проснется хомячок, порешит к ебеням?
Чхансон отчего-то даже не удивился, когда в него полетела маленькая упаковка сока; спокойно отодвинулся, и снаряд с глухим звуком угодил в стену.
-Ну вот, а говорил, что сок кончился, - Чун вздохнул слегка укоризненно, и поднял кверху палец. - Нехорошо делать поспешные выводы.
Санхён страдальчески закатил глаза и приготовился было с максимально гордым видом покинуть кухню, как Чхансон подтолкнул к нему по гладкому столу фужер и положил подбородок на кисти рук.
-Не стой столбом, емкость есть, сок можешь найти где-то в том углу...
Возможно, кухня и превратилась бы на ночь глядя в небольшой филиал англо-бурской войны, если бы Чхансон со смехом не поднял руку с зажатым в ней белым полотенцем. Капитуляция была на удивление легко принята, соглашение о временном перемирии подписано, а белое полотенце кинуто в стиральную машину под ворчание, что вместо своего «треклятого паленого вина» могли бы купить уже нормальный стиральный порошок.
Чхансон уже не тянул свое красное паленое, а Санхён только вяло болтал трубочкой в фужере и смотрел на свет сквозь янтарную жидкость.
-Сколько нынче в магазине стоит яблочный сок? - спросил внезапно Чун, для верности указав пальцем на бокал.
-У тебя крыша едет? - проникновенно ответил вопросом на вопрос Санхён, от неожиданности больно прикусив язык и ещё больше раздражившись от этого факта.
-А что, - Чун фыркнул, - Через съехавшую крышу лучше видны звезды.
-И давно ты в такие романтики заделался?
-Смотри.
Чхансон с грохотом отодвинул стул и потянулся к ручке окна; одним движением открыл настежь, высунувшись наружу по пояс. В помещение хлынул прохладный ночной воздух, смешиваясь со сладковатым запахом сока и того, красного паленого.
-Смотри, красиво же, - Чун хмыкнул, оглянувшись на Санхёна, торопливо решающего, на какой станции скорой помощи быстрее поднимут трубку и вышлют спец-машину.
Решив с Чхансоном не спорить, Чхондун осторожно выглянул в окно; сощурился, рассматривая иссиня-черное небо, испещренное россыпями кажущихся такими крохотными звезд.
-Красиво же, красиво, - Чхансон бездумно улыбнулся, очерчивая кончиками пальцев фигурки созвездий на темном небесном полотне.

Потом Чхондун уверенно скажет себе, что его просто переклинило, когда он неуклюже втиснулся на подоконник рядом с Чуном и забормотал несмело:
-Ну давай я, что ли, с Сынхо поговорю, мы тебе телескоп подгоним или, скажем, настроим астрономический канал на кабельном. А?
Чхансон только беззвучно засмеялся, кося хитрым глазом на отчаянно смущающегося Санхёна.
-Чего веселишься, дурак? - слегка обиженно.
-Да ничего, - Чхансон пожал плечами. - Так сколько, говоришь, нынче в магазине стоит яблочный сок?

@темы: MBLAQ, фанфики, фест

Comments

[life88]

ну я уже говорила)))

[Мировски]

life88, спасибо

[.паркер]

Ты же знаешь, что я тебя люблю? знаешь ведь?)))
за первое я люблю тебя больше всего на свете

[Мировски]

Барвинка., мимимим
я жаждю жажду чтоб ты все прочла ))

[.паркер]

Глава Эстетов Быдлограда, твои я прочту самыми первымИ)

[Мировски]

тока это... там в моих есть что обходить стороной. так, на всякий случай

[.паркер]

то бишь, есть за что тебя жестоко ругать

[Мировски]

ну я не знаю, будешь ли ты меня ругать... хДД /нисмишно аще-та/
смотря с какой стороны посмотреть

[.паркер]

прочитаю - напишу в умыл)

[Мировски]

ловлю на слове.
ругать можно, ты знаешь