?/чинан со слепым минихёном, сказки, пролитое молоко, призраки
чудесный ключ
читать дальшеДжинхван думает, что, наверное, незрячие глаза - это то, что спасает от боли, когда уходят люди.
Он никогда не видит, как от него отворачиваются, снова уходят, оставляют одного - а он смотрит вслед глазами цвета вселенной, но не видит ничего, да и плакать эти глаза давно не умеют; когда-то плакали еще такими же слепыми, чистыми глазами, потому что вселенная безгрешна, и слезы ее так же чисты, как слезы не успевших еще упасть на землю ангелов.
Когда уходит кто-то из последних - их столько в его жизни, этих людей, которые не задерживаются больше, чем на несколько недель, этих псевдодрузей и товарищей - Джинхван даже не может вспомнить его имени; только так, как всегда прощается и говорит заученное “ничего страшного, все хорошо, я понимаю, до встречи”, хотя прекрасно осознает (даже лучше них) что никакой встречи больше не будет.
Джинхван научился не пускать повторно в свою жизнь людей, уже однажды его предавших.
Так же, как Джинхван не помнит имени последнего ушедшего, он хорошо помнит момент, когда в его жизни появляется Ханбин - Джинхван не привык, что на крыльце его дома могут быть люди и поэтому он испуганно вздрагивает, наткнувшись на кого-то, когда забирает принесенное совсем равно утром разносчиком молоко; бутылочка выскальзывает из рук, падает, и Джинхван чувствует, как вокруг разлетаются осколки, и носки тапочек обливает холодным молоком - отступает, натыкается лопаткам на дверной косяк и вообще чувствует себя так, будто он в этом месте впервые.
Джинхван знает во всех знакомых местах каждый уголок, каждую трещинку в полу и каждый узор на обоях - тактильно, обонянием, интуицией - и только это помогает ему вести себя почти так же, как и любому зрячему человеку. Только, может, немного медлительному и растерянному.
-Простите, - слышит он чей-то растерянный голос и поднимает на говорящего взгляд - безошибочно, потому что очень тонко чувствует, откуда идет звук. - Принесу новое, подождите минутку…
Где этот забавный (Джинхван чувствует запах, слышит голос и мысленно рисует в голове портрет набросками, штрихами) и наверняка симпатичный незнакомец собирается за минуту добыть новую бутылку молока, Джинхван не знает, а потому только улыбается и, присев, наощупь принимается собирать осколки.
-Не стоит, - говорит он беспечно. - Я сам виноват. Не привык, что здесь может быть кто-то…
От осколков его отстраняют, в руки вкладывают несколько писем, молча, видимо, все собирают и говорят - я тут новый почтальон.
Ким Ханбин, студент, по утрам почтальон, сказочник и любитель ручных обезьянок.
***
Ханбин, кажется, первый на памяти Джинхвана, кто не вскрикивает удивленно при виде его глаз - словно бы два кусочка вселенной в окружении ресниц, ни белка, ни радужки, ни зрачков; вглядись - и увидишь чистое звездное небо, галактики, всегда разные, похожие то на Млечный путь, то на Магеллановы облака, то на галактику Андромеды.
Ханбин не пугается и не удивляется - только долго-долго не может вымолвить ни слова, и Джинхван чувствует его восторженную, мечтательную улыбку, когда Ханбин говорит, что это самое красивое, что ему приходилось видеть в жизни.
По утрам Ханбин разносит почту по району, а потом сидит на парах, а после пар - немного домашки по предметам; по утрам - почта, потом - университет, а по ночам Ханбин видит цветные сны, с которых потом пишет сказки, чтобы никому не показывать и не рассказывать, боясь, что они потеряют свою душу, потому что у каждой сказки есть душа.
-Ты пишешь просто для себя, выходит? - Спрашивает однажды Джинхван, когда Ханбин помогает ему заваривать чай - и, дурак, аж через несколько месяцев вспоминает и притаскивает ему новую бутылку молока, и Джинхвана веселит это страшно, потому что он о ней уже и помнить -то забыл.
-Нет, - Ханбин кусает губы - это Джинхван чувствует по мельчайшим изменениям голоса и тона - и наливает воды в чайник. - Сказкам нужно время, чтобы ожить. И одновременно это что-то вроде времени испытания - если за все то время, что сказка пролежит в столе, она не потеряет своего очарования, значит, она действительно настоящая.
Вот так Ханбин пишет сказки - и по тому же принципу живет.
Ханбин не боится Джинхвана и его глаз - он словно бы попал в настоящую сказку, а сказок он никогда не боялся.
Ни сказок, ни звездных глаз, ни беззащитной, мудрой слепоты.
***
Джинхван напоминает Ханбину призрака - настолько он тонок, почти прозрачен и невесом; у Джинхвана легкие руки, тонкие запястья и кожа прохладная, будто б он замерз, хотя он никогда не мерзнет, а еще Ханбин никогда не может угадать, куда направлен бездумный джинхвановский взгляд, и кажется, будто одновременно повсюду и внутрь тоже.
И внутрь самого Ханбина - уже как должное, если честно.
Иногда Ханбину кажется, что Джинхван не слышит его, пребывая словно в своем личном мире где-то глубоко, иногда кажется, что Джинхван не ступает по полу, а идет будто по воздуху в миллиметрах от поверхности, летит легко, незаметно; кажется иногда, что он может протянуть руку и пройти сквозь стену, и приходится постяонно прикасаться у нему, уверяясь, что он настоящий.
И неловко улыбаться, оправдываясь - только Джинхвану оправдания не нужны, он и сам все знает и понимает.
-Не бойся, - говорит он однажды и тихо смеется. - Всем нам иногда надо уверяться в том, что мы существуем.
И Ханбину тоже.
Ханбин пишет о нем сказку - о призраке со звездными глазами, добром таком привидении, о путешествиях по миру, о тюльпановых океанах, красных и желтых, оранжевых, о правиле “не задерживаться в одном месте дольше одного дня” и о человеке, который однажды единственный из всех сумел увидеть этого призрака.
Он долго хранит эту сказку в столе и проверяет ее на истинность - и почти каждый день вглядывается в джинхвановские глаза, думая, что в них целый мир; ждет нужного момента, одному ему известного - и прикрывает глаза, когда Джинхван снова просит разрешения коснуться пальцами его лица, чтобы представь, как он выглядит в этот момент.
В разные моменты.
У Джинхвана звездные глаза и очень нежные руки.
Ханбин однажды читает ему эту сказку про призрака - она небольшая совсем, и Джинхван улыбается, узнавая в ней себя; каждое слово, каждую деталь, даже тюльпановые поля, потому что Джинхван очень любит тюльпаны; долго потом еще сидит, обхватив ладонями уже остывшую чашку с чаем, а Ханбин молчит, мнет в пальцах уголки рукописи и почему-то не хочет задавать ему никаких вопросов.
Понял ли, принял ли, можно ли, хорошо ли.
-А этот человек, - тихо спрашивает Джинхван спустя очень долгое, кажется, время - на окном сумерки, темнеет. - И это правило одного дня.
И чувствует ханбиновскую улыбку.
-Этот человек сможет быть с призраком, живя тоже по этому правилу?
Ханбин встает, забирает у него чашку и наливает свежий горячий чай; проверяет в холодильнике, есть ли молоко, вкладывает чашку в джинхвановские ладони и по привычке уже кидает в вазу с тюльпанами таблетку аспирина, чтобы дольше простояли, а потом садится напротив и тоже долго молчит.
-Да, - отвечает наконец тихо и - уверенно. - Сможет.
А потом складывает рукопись пополам и придавливает вазой.
-Потому что и люди тоже могут быть призраками.