Фэндом: Block B
Персонажи: Зико, Юквон, Джэхё
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, повседневность, философия, хёрткомфорт, эфемерность, психология
Предупреждения: AU, сильно AU
Размер: драббл, 6 страниц, завершен
ЗнаетеЗнаете, все мы, наверное, немного сумасшедшие. Фокус в том, чтобы рано или поздно научиться получать от этого удовольствие, как и от крайних форм эскапизма.
Не говорите мне, что этого не существует, не говорите мне, что так не бывает и все это небыль - давайте просто не будем спорить с тем, что для кого-то является, возможно, истиной в последней инстанции.
Без вывескиДорога слегка ребристая, темная, будто только что прошел дождь, которого на самом деле не было уже слишком давно, чтобы вообще помнить о таком погодном явлении; летние шины шуршат мягко, передавая в чувствительную и жесткую спортивную подвеску яркое ощущение любой дорожной неровности.
Кожа руля теплая, а степь вокруг — желтая-желтая, ровная и бескрайняя, сверху накрытая тяжелым темно-серым грозовым небом. Там, у края горизонта — хирургически идеальный прямой надрез и заходящее бесконечно алое солнце. Там — запад, а может, и восток, потому что немного все равно на законы природы.
Чихо едет уже долго — не так долго, чтобы забыться до конца, но и достаточно давно, чтобы потерять существенную часть себя самого в этом сложном переплетении единственной прямой, как стрела, дороги; Чихо едет вперед, а может, и вовсе назад, потому что давно перестал следить и за течением времени, и за указателями, которых нет.
Спокойные, уверенные, немного уставшие руки на руле «Шелби», триста лошадей под капотом, мерное урчание мотора и гладкие бока автомобиля оттенка мокрого асфальта — совсем как дорога под колесами, но Чихо не обращает на это внимания. Разве что контраст желтой степи с темной от необъяснимой влажности дорогой немного режет глаз.
Чихо не знает, куда он едет, зачем и почему — он знает только то, что любая дорога рано или поздно заканчивается.
А там — по случаю — берите правее, третий съезд, крутой поворот налево и далее держитесь как-нибудь так, как считаете нужным. У «Шелби» нет навигатора, но он и не нужен, на самом деле.
Негустой пролесок странно не выжженных — а вокруг все те же сухие степи — низких деревьев появляется в поле зрения совсем ненавязчиво, будто таких пролесков тут десятки, если не сотни. Как, впрочем, и низкий придорожный трактирчик около.
Ни вывески, ни указателя, ни приглашения какого - простой такой трактир крашеного мутно-голубого то ли дерева, то ли кирпича, то ли панелей; с первого взгляда не скажешь сразу.
Два потемневших от времени стола в десятке метров от боковых окон— бесполезный и ненужный здесь пережиток элитности парижских кофеен.
Чихо улыбается уголком губ, привычно безошибочно останавливая «Шелби» на небольшой асфальтированной площадке перед трактиром — долго сидит, уперевшись подбородком в теплый то ли от прикосновений, то ли от работы мотора руль, и слушает урчание автомобиля — просто так, потому что приятно и всегда хочется немножко задержать этот момент прощания на несколько десятков минут.
Этот «Шелби» успевает соскучиться и за минуту — как и сам Чихо, и в этом они похожи.
Он глушит мотор и ступает на неровный асфальт, чувствуя, как в бедро отдается странная дрожь — как всегда бывает, когда долго сидишь за рулем, не выходя из автомобиля; она быстро проходит, но оставляет неприятный привкус ирреальности — и Чихо встряхивает челкой, проводя рукой по лицу, чтобы снять паутину наваждения.
«Шелби» смотрит вслед своими удивительными, круглыми глазами — немного удивленно, немного грустно и совсем чуть-чуть потерянно.
Чихо знает — у него у самого теперь такой взгляд.
Внутри трактира оказывается тепло — теплее, чем на улице, и не приходится зябко кутаться в тонкую кожаную куртку, поэтому Чихо стаскивает её сразу, кидая на спинку ближайшего стула.
Тусклый свет от единственной лампы, чуть сладковатый запах чего-то знакомого, но бесконечно непонятного, легкая пыль на оконных рамах, занавески старые, когда-то белые, но теперь сероватые от все той же пыли. Какие-то рекламные плакаты на стенах между каждым столом на четверых — яркие, но сразу меркнущие, и глаза рябит, но это терпимо. Подобие деревянной барной стойки где-то в углу — ни одного высокого стула, потрепанное меню с мятыми, протертыми файлами внутри папки, салфетница в виде бутылки кока-колы и несколько странно забытых, словно бы давно не открывавшихся холодильников с бутылками пива, газировки и минеральной воды.
Тонкий, полупрозрачный молодой человек на колченогом табурете за стойкой. Темные глаза — правда, кажется, что все равно светлее теней под ними; вьющиеся каштановые волосы, забранные в торопливый хвост на затылке.
Яркие, капризные, но — грустные красивые губы.
Он не говорит ничего и даже не здоровается, но Чихо почему-то все равно знает его имя, а еще, наверное, то, что он совсем один.
-Один кофе, пожалуйста? - Не вопрос, а осторожная, мягкая просьба, потому что все, что иначе, ломает и никогда не возвращает больше к привычному состоянию. Молодой человек кивает просто и соскальзывает с табурета, исчезая в дверном проеме за спиной, прикрытой то ли москитной сеткой, то ли такой же занавеской, как на окнах, разве что чуть длиннее.
Запах тепла и дешевого растворимого кофе — сладкого, потому что Чихо уже научился по аромату определять, подслащен псевдоамерикано или нет.
Трется о ноги облезлый серый кот — сразу видно, что дворовый и не нужный никому, кроме самого себя; белые лапки-сапожки и буква «м» на лбу — и смотрит долгим, пытливым взглядом желтых, как фонари, глаз.
-Прости, друг, у меня нет ничего, - Чихо разводит руками, а в груди где-то грызется старой крысой необъяснимое чувство вины. - Подождешь — могу поискать.
Кот усмехается — или это все игры уставшего сознания — и мягко запрыгивает на одно из дальних окон, и Чихо сразу понимает почему-то, что не нужно ему ничего.
Ничего из того, что могут предложить ему люди.
Чихо занимает стол ближе к выходу, у окна — спиной к двери; от ощущения мягкой кожаной ткани куртки обнаженным локтем становится почему-то немного спокойнее, и Чихо подпирает рукой голову, бездумно очерчивая кончиком указательного пальца какой-то дурацкий цветочный узор на выцветшей, линялой бумажной скатерти.
Такая же салфетница с простыми белыми салфетками, соль и перец в маленьких пластиковых стаканчиках, и небывалая роскошь в виде тусклой стальной ложечки в чашке с кофе он ожидаемо обжигающе горячий, чуть сладкий и по-дешевому безвкусный, но Чихо все равно поднимает благодарный, молчаливый взгляд, и темноволосый молодой человек кивает бледно, едва заметно приподнимая уголки губ.
Он молчит и не говорит ничего, но все равно Чихо почему-то знает его имя и то, что он совсем один.
Юквон заходит так, будто он всегда здесь был — где-то очевидно и неуловимо за легким, пыльным тюлем штор, а может и вовсе сидел за соседним столиком, а теперь стоит у стула напротив Чихо и улыбается странно, невесомо и как-то призрачно.
Чихо, не поднимая взгляда, греет кончики пальцев о горячую кружку — он прекрасно знает и без взглядов, что глаза у Юквона усталые, а волосы в тусклом свете единственной лампы кажутся русыми. Квон присаживается осторожно на краешек стула напротив Чихо — молчит и ждет терпеливо.
-Привет.
Долго ждать не приходится — Чихо никогда не отличался особым терпением. Квон склоняет набок голову, улыбнувшись тепло — совсем как раньше, когда не было степей и дорог, а был лишь «Шелби», ночной город, автобусная остановка и таблетки от головной боли; Чихо немного грустно — совсем как тогда, когда впервые пришла усталость.
-Нашел тебя наконец-то, - задумчиво продолжает он, склоняясь над чашкой кофе и улавливая сухими губами горячий пар. - Нашел.
У Квона все такие же раскосые, кошачьи глаза и легкие тени в их уголках — и голос негромкий, мурлыкающий, как прежде.
-Нашел, - соглашается он, смеясь тихо. - А я все думал — когда? Немного времени прошло, как видишь.
Чихо поднимает голову и заставляет себя улыбнуться — выходит криво, болезненно и саркастически, но он не спешит делать работу над ошибками; если так вышло, значит, так нужно было, и нет смысла пытаться спрятать то, что столь по-фрейдовски лезет наружу.
-Тебе — немного, - говорит он, пожав плечами. - У нас сгорело немало бензина.
Пауза — теплая и сладковатая, как воздух вокруг.
-Я, знаешь ли, скучал, но тебе, пожалуй, все равно, поэтому давай сделаем вид, что я не говорил этого.
Юквон смотрит с легким любопытством — с ним же же задумчиво сует палец в солонку и тут же его облизывает, перекатывая на языке мелкие кристаллики соли.
-А что говорил?
-У нас сгорело немало бензина.
Юквон смеется — негромко, совсем мягко и так, как было раньше, уже после автобусной остановки и таблеток от головной боли; как было раньше, когда была однокомнатная квартирка, полутораспалка на двоих и много того, что говорилось без слов. Это было давно.
Или недавно — Чихо не следит за течением времени, потому что в один момент его просто не стало.
-Как Шелби? - Квону правда интересно, и Чихо верит ему.
-Живет, - улыбка не острая, усталая скорее. - Все тот же девяносто пятый с переменным успехом на сто километров.
-Передавай привет?
-Передам.
Им снова, кажется, не о чем говорить, потому что Чихо совсем не хочет рассказывать то, что случилось с ним после — когда Юквона не стало, будто не было никогда, а из воспоминаний осталась лишь усталость, теплая оранжевая толстовка на кресле и океан безвкусной, влажной тоски по тому, что могло, но не считало нужным сбываться. Юквон улыбается чуть виновато, болезненно и совсем каплю — одиноко, потому что хочется спросить, коснуться и остаться рядом, как было до, но теперь нет ничего, кроме трактира, остывающего кофе, «Шелби» напротив и бесконечной прямой, как стрела, дороги.
Степи — желтые. А на деревянной стойке — там, у локтя тонкого невесомого хозяина — прозрачная коробка с эклерами. Они еще теплые, мягкие и совсем свежие — а датированы вчерашним днем пять лет назад, но Чихо не замечает этого.
-Я когда-то неплохо владел синонимами к наречиям, знаешь, - говорит вдруг Юквон тихо. Наблюдая за слишком бледными, но привычно красивыми пальцами Чихо, бегло касающимися кромки кружки. - А сейчас не могу сказать ничего, кроме «плохо».
Пожимает плечами.
-Плохо. Одному плохо. Или без тебя плохо. Я так и не понял...
Чихо усмехается коротко.
-Почему ты ушел тогда? - Горько то ли на языке, то ли где-то глубже, а может, уже и не горько вовсе. - Ведь так просто было остаться. Подумаешь — всего один шаг через невозможное. Знаем, проходили...
Облезлый серый кот на окне потягивается и спрыгивает вниз; секунда — он уже на стойке, ластится к руке темноволосого то ли хозяина, то ли официанта, и глаза-фонари прикрыты почти полностью от довольного прищура.
Ничего взамен, кроме секундной ласки.
Юквон качает головой отрицательно — не раздраженно и даже немного с сожалением.
-Тебе всегда было проще прогнуть мир под себя, чем прогнуться под него, - говорит он с едва заметной горечью в призрачно-тусклом голосе. - Я не говорю, что это неправильно, Чихо. У каждого своя правда, но ты ведь знаешь, что не можешь изменить то, что просто нельзя менять. Это, понимаешь, неизбежный закон равновесия.
Усмешка сдавленная.
-Это нормально, когда ты чего-то не можешь добиться. Например, вернуть тех, кто ушел. Совсем ушел, как я — не потому, что не хотел остаться. Ты веришь? Я хотел. Жизнь хотела по-другому...
Чихо упрямый — как тот «Шелби», который пусть с третьего, но все же раза заводился после тяжелой аварии, скалясь развороченной мордой; Чихо упрямый, а еще, пожалуй, слишком живой, пусть и усталый очень — и смотрит зло и растравленно как-то.
-Помнишь, как маленький принц говорил?
Юквону вдруг становится совсем одиноко — как будто это не Чихо, а он сам задал этот глупый, бесполезный вопрос, который оказывается почему-то самым главным во всей этой ирреальности, где свежие эклеры датированы вчерашним днем пятилетней давности; в уголках глаз щиплет остро и сухо.
Словарь синонимов еще не создан, и остается только «плохо», «больно» и «хочу». Или не хочу уже.
Юквон подается вперед и протягивает осторожно руку — касается скул Чихо осторожно, очерчивает контур и гладит пальцами мягко и нежно, соскальзывая вроде бы случайно к губам; чувствует подушечками пальцев улыбку и отвечает беспомощно и совсем отчаянно.
Прикосновение — холодное, призрачное, несуществующее ни капли.
Коснись в ответ руки — наткнешься на пустоту.
-Послушай, я не хотел, чтобы так все было. Там, знаешь, не спрашивают — хотим мы уйти или предпочли бы остаться... Там плевали все на заповеди маленького принца. Там есть только разнарядка, а остальное неважно все. Неважно, что кому-то будет плохо. Это ведь просто еще один шаг через невозможное, понимаешь? Ты десятки таких делал.
Квону сложно говорить; он запинается, сбивается и замолкает, чувствуя порыв прохладного воздуха — Чихо задумчиво наблюдает, как его пальцы проходят сквозь пальцы Юквона, не давая привычно сплестись и отдать еще немного себя.
Просто так, в подарок, потому что когда-то это спасало.
-Сделай еще один? Живи дальше, хорошо? И не скучай — потому что мне плохо, когда ты скучаешь. Даже теперь, когда нет уже ничего — плохо, потому что там, где когда-то ломается, становится крепче в два раза.
Чихо кивает бездумно — на большее нет ни сил, ни желания. Есть сожаление — другого не надо.
Мало, рано, быстро.
-Забери меня с собой? - Тихо и уверенно почему-то, и Юквон вздрагивает, качая головой с трудом. И взгляда уже не поднимает — защита дает сбой, экраны матово бледнеют, и каждое слово отдается тусклой, тянущей болью, той самой невыносимой, от которой не хочется даже выть, потому что теперь не хочется уже совсем ничего.
-Я не могу, Чихо. Живи?
Чихо улыбается криво — тебе так просто сказать.
-Непросто. Но кому, как не тебе, знать, что если жизнь и дает что-то, то она не подписывает на свертке, «счастье» это или «боль»? Также и с тем, что она у тебя забирает. Смысл в том, что и в одном, и в другом можно найти противоположное.
Квон переводит дыхание, потому что дышать становится совсем тяжело, а плечи пробивает лихорадочный, болезненный озноб.
-Найти в хорошем плохое сможет каждый, а в плохом хорошее — единицы. Так давай попробуем?..
Здесь нет людей, свежие эклеры датированы вчерашним днем пятилетней давности, а в глазах то ли официанта, то ли хозяина — бесконечное одиночество и сотни страниц невысказанного на этой станции, где смотритель — Харон без лодки, а воды Стикса сливаются с водами Леты. Здесь тепло и пахнет сахаром из чашки дешевого, но обжигающе горячего растворимого кофе, а облезлому серому коту не нужно ничего, что могут дать ему люди.
-Это просто еще один шаг через невозможное, - повторяет Юквон еле слышно, а потом улыбается вдруг тепло и нежно, как тогда, совсем тогда. - У тебя получится, я знаю. Передавай привет Шелби, хорошо?
И уходит. Просто — через дверь и не оглядываясь.
Потому что помнит, что бывает, когда попытаешься посмотреть назад.
***
Чихо оставляет деньги и встает, неловко продевая руки в рукава тонкой, совсем не греющей кожаной куртки — замерев, осторожно поднимает взгляд, встречаясь глазами с темноволосым то ли хозяином, то ли официантом; всего мгновение — Чихо знает, как его зовут, и знает, что он совсем один.
А еще знает, что сейчас закончилось что-то, что длилось очень давно — и облезлый серый кот уходит тоже через дверь, а на задней левой лапе нет белого сапожка.
Гладкий бок «Шелби» матово отбрасывает последние лучи зашедшего почти солнца, а из-за темного грозового неба почти нет сумерек; из-под капота медленно капает прохладная влага — всего лишь работал кондиционер, но кажется почему-то, что «Шелби» плачет.
И успокаивается только тогда, когда Чихо вновь кладет уверенные, чуть усталые руки на все еще теплый руль, чтобы вновь — желтые-желтые степи и влажная почему-то дорога, но теперь уже немного по-другому.
Отъехав десяток метров, Чихо все-таки оборачивается зачем-то.
И не удивляется, когда не видит ни пролеска, ни одинокого трактира без вывески — просто ровную и привычную желтую степь, где никогда ничего не было.
Легкая улыбка, восемьсот метров вперед по темной влажной дороге — Чихо, прищурившись, замечает на обочине дороги одинокую тонкую фигуру — смутно знакомую, чуть растрепанную, со вьющимися, забранными в торопливый хвост волосами. Случайный попутчик?
То ли хозяин, то ли официант, то ли смотритель станционный — ни вывески, ни имени, ни слова, только взгляд знающий все и привкус власти несбывшегося.
Чихо останавливается и опускает стекло с пассажирской стороны — Джэхё чуть наклоняется, заглядывая, и улыбается немного устало, но мягко и совсем чуть грустно.
-На уголок в сердце не претендую, - говорит он с короткой усмешкой. — Но на крышу над головой и небольшую порцию чудес?
Чихо смотрит задумчиво и хмыкает, прикрывая глаза.
-Небольшую — это можно.
И снимает блок с пассажирской двери.
15 июля 20nn минус 5 года