Фэндом: Block B
Персонажи: ZiHyo
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, философия, хёрткомфорт, эфемерность
Предупреждения: AU, сильно AU
Размер: драббл, 4 страницы, завершен
для Osaki ♡
N'oubliez Jamais~-Привет. Посиди со мной.
Это место могло бы быть, пожалуй, и Сорренто с его горно-склонными разноцветными домами у берега Средиземного моря, и старым хорватским городком, и новомодным Лонг-Айлендом вперемешку с чешским пригородом Праги; это место могло бы быть баром, могло бы быть кафе на двоих, где всего один столик и хозяин на все руки от скуки; это мог бы быть придорожный мотель, дешевая забегаловка и стерильно-чистая американская закусочная, где изредка, если повезет, можно заказать хорошего французского вина.
Этот парень кажется Чихо смутно знакомым - где-то и когда-то в одном из таких же странных, меняющихся каждую секунду мест, где все они странники, и стоит лишь выйти за дверь, как окажешься в другой плоскости реальности.
-Привет. Не посижу. Я сегодня на работе...
Чихо вздыхает и — открывает глаза, делая последний глоток все еще холодной, колкой на ощущение кока-колы.
-Снова витаешь в облаках? Не понимаю — я ведь делаю прекрасный кофе, а ты до сих пор лакаешь эту дрянь. Нелогично.
Сегодня Джэхё, видимо, бариста, а может, просто издевается; скорее всего, сегодня он обычный официант, судя по простой черно-белой форме, но Чихо не берется судить точно, потому что Хё любит дешевую официальность. Не в смысле «дешевую» как оно есть — а в смысле того, что бывают моменты, когда она совершенно ни к чему.
Бабочки все эти, галстуки. Чихо вздыхает и тянется за трубочкой — колы осталось совсем немного, в карманах пусто, а удовольствие растянуть хочется.
-Посиди со мной. Официанты обычно носят бейджики, а жизнь так и не научила тебя нормально брехать.
-Брешут собаки, - говорит Джэхё просто, но за столик все-таки присаживается. - А я лгу.
Чихо усмехается невесело, безучастно отчасти разглядывая на дне бокала последний тающий кубик льда.
-Лгу здесь я. А ты — брешешь. Непрофессионально...
Джэхё улыбается.
-Ты фантазируешь, Чихо. Что сегодня?
Вообще-то Джэхё здесь — царь и бог, потому что господин и хозяин; его много, его слишком много на двух официантов и одного бармена, его слишком много на один полузаброшенный бар на сеульской окраине, где подают волшебный кофе, холодную колу и толкают наркоту в коридорах у черного входа.
Джэхё очень любит быть обычным человеком, потому что слишком интересно сновать обыкновенным посетителем меж бродячих шекспиров, байронов и уайльдов, которых здесь по нескольку на квадратный метр бара; почти никто не знает, что здесь он царь и бог, бродячий Моне, Манэ и Мунк, а на стене у стойки висит дешевая репродукция «Крика».
-Сегодня? - Чихо задумчиво болтает трубочкой в бокале. - Сегодня здесь Италия. Может быть, Португалия... Как насчет Лиссабона? Иногда, знаешь, он похож на Иерусалим.
Сегодня Джэхё — обычный посетитель, а Чихо — как всегда, обычный бродячий Данте, потерявший своего Вергилия.
-У тебя никогда не было Вергилия.
-А ты не разбираешься в искусстве, хотя щеголяешь знаниями канонов импрессионизма и экспрессионизма. Но я же не тыкаю тебя носом в твое же дерьмо.
Джэхё смеется — привычно и беззлобно, а потом вытягивает из пальцев Чихо бокал и допивает колу.
-Это попахивает декадансом, ты не находишь?
-Слишком много умных слов, - Чихо подпирает голову рукой. - Я ведь просил тебя всего лишь посидеть со мной, а не трепать языком.
Джэхё медленно качает головой, когда на столике за счет заведения появляются две небольшие стеклянные бутылочки колы, кристально ледяные и колкие.
-Сегодня ты обозвал мой бар итальянским Лиссабоном в Израиле, - замечает он укоризненно. - Хотя это всего лишь грязная дыра на окраине Сеула.
По лицу Джэхё видно, что он надеется хотя бы на элементарное объяснение. И получает его.
-Я хочу, чтобы сегодня здесь был Лиссабон. Значит, он здесь будет.
Джэхё не спорит. Для него здесь сегодня Лонг-Айленд и самый странный посетитель этого бара.
Чихо болен.
Чихо болен своими фантазиями, порывами и желаниями; Чихо болен тяжело и безвозвратно, и Джэхё считает, что это самая чудесная болезнь из всех, которые были придуманы кем-то, кто пишет больничные карты.
Джэхё целовал и надеялся, что заразится — также тяжело и безвозвратно, Джэхё ловил губами дыхание, слизывал с разбитых скул кровь и верил, что когда-нибудь также сойдет с ума, и сегодня для него здесь тоже будет Сорренто, старый хорватский городок и пригород Праги с черепичными крышами остроугольных английских домов.
Чихо болен смертельно и, наверное, совсем безнадежно — с усталыми глазами, в которых смерти больше, чем жизни, и словами, в которых жизни было всегда зашкаливающе чересчур и болезненно.
В конце длинной барной стойки — проведи ладонью и смотри, как сотни коротких занос сочатся сукровицей — старый граммофон и стопка пыльных, мятых упаковок с музыкальными пластинками; сегодня здесь вроде как Сорренто, но Чихо качает головой, улыбаясь, и появляется графство Мерсисайд, океанская влажность, британская элегантность прокуренных джаз-баров и Ливерпуль.
Квартеты Чихо не очень любит, поэтому сегодня в репертуаре Джо Кокер.
-Скажи мне, принцесса, - он холодит губы о стекло еще не открытой бутылки колы, и капля оттаявшего льда сбегает вниз по подбородку, теряясь и вырезе футболки. - Ты читал Хемингуэя?..
Джэхё немного холодно, немного грустно и так, как всегда бывает на фоне Кокера, чужих иллюзий и близкого аромата безумия; Джэхё усмехается.
-Бывало. Потерянные поколения?
Чихо щурится довольно — искра жизни в темных, практически черных глазах продолговатой формы; щелчок пальцев — балл в копилку, сообразительный малой.
-Отец мне говорил, что у каждого поколения свой путь*, - цитирует он слова трека, покачивая головой в такт мелодии. - Это к тому, что ты когда-то спрашивал, отчего по вечерам здесь так много сброда, которому для путешествий по времени и пространстве не нужны наркотики и транквилизаторы.
Джэхё стучит уголком ногтя по стеклу бутылки — бродячие шекспиры, байроны и уайльды, безнадежные ненайденыши кварталов и дешевая уличная философия.
Звучит, правда, заманчиво, и Джэхё, пожалуй, дал бы за неё пару фунтов. Сегодня здесь Британия, Джо Кокер, джаз и его личный Вергилий, который очень любит прикидываться Данте.
-Я не буду тебе Вергилием, - возражает Чихо и открывает наконец бутылку колы. - Даже за счет заведения не буду. Это слишком утомительно — еще и следить за тобой, чтобы не потерялся по пути...
-Ты болен, Чихо, - Джэхё думает, что в его собственном голосе сейчас на порядок больше нежности, чем нужно бы, но Чихо не привык замечать таких вещей.
-У каждого поколения свой путь, желание делать все по-своему и потребность не соглашаться*, - Чихо вторит словам на свой манер. - Безумие, Джэхё — не болезнь. Безумие — путь.
Пластинка — старая и затертая, потому что Чихо очень часто просит включить её здесь на повтор.
-Но ты не хочешь быть моим Вергилием.
-Я же сказал, это слишком утомительно.
Джэхё думает, что этот человек мог бы хоть как-нибудь оправдаться — мол, к чему тебе все это, ведь есть прекрасная реальная жизнь, где можно спокойно и без проблем, основываясь на одних лишь целях, построить свою судьбу; мол, зачем тебе все эти шекспиры и байроны, зачем Сорренто вместо Сеула, к чему Ливерпуль и океанская влажность, к чему неизвестность за каждый закрытой и не очень закрытой дверью.
К чему тебе не знать, что будет дальше?
А Чихо не оправдывается — ему всего лишь утомительно, и все.
-Здесь у каждого своя дорога, - он пожимает плечами. - Никто не вправе пытаться тащить другого по своему пути. Безумие — не болезнь, безумие — путь. Слепота — не болезнь, потерянность — не болезнь, и даже, Хё, наркотики с транквилизаторами — не болезнь. И даже, пожалуй, не зависимость. Это — пути.
Джэхё знает все это, потому что знает Чихо очень долго. Десятки, сотни лет — время с ним теряется и растворяется, он вне времени и пространства.
Ведь стоит сделать шаг за порог — и другой мир, другая судьба на пару часов, и кола там, вполне может быть, теплая и безвкусная.
Наверное, думает Джэхё, только поэтому Чихо так часто возвращается сюда.
-Ты болен.
-А ты — до безобразия здоров.
Чихо и ухом не ведет, а Джэхё приподнимает уголки губ невольно.
-И хоть бы капля зависти в голосе, ну, - Джэхё не обидно, но все же как-то горько немного. - Недовергилий...
-Недоданте, недошекспир, недобайрон, недоуайльд, не вешай на меня ярлыки, - Чихо говорит без знаков препинания и одной интонацией на все перечисления. - Я, Джэхё, всего лишь недо-я. А не недо-кто-то-там-еще. Быть кем-то — утомительно, ты не находишь? Все время подчиняться какому-то канону.
Немного пыли на барной стойке, ленивые сумерки за окнами и тихая пластинка в граммофоне; сейчас людей здесь станет больше — все те же недо, все по канону, и они вновь покажутся здоровыми и правильными, пока Чихо не переступит порог и не уйдет.
-У каждого свой путь, - теперь уже Джэхё повторяет слова, и Чихо согласно кивает, прикрывая один глаз. - Никто не вправе тащить своей дорогой кого-то другого.
Джэхё не знает, отчего-то ему всегда так немного по-детски страшно, что Чихо уйдет и никогда больше сюда не вернется.
-В точку, Хё, - теперь в голосе Чихо на порядок больше тепла, чем следовало бы, хотя он вновь по привычке не особо обращает на это хоть какое-то внимание. - Но никто не говорит, что ты не можешь выбрать путь, который идет параллельно с тем, чего ты хотел от меня.
Всегда, когда Чихо встает из-за столика и убирает руки в карманы, надвигая кепку посильнее на глаза, чтобы уйти, Джэхё чувствует, как наскоро созданное Сорренто, кафе на двоих и израильский Лиссабон шатко покачиваются, готовясь исчезнуть, уступив место привычным окраинам Сеула; всегда, когда Чихо собирается уходить, Джэхё боится, что это навсегда.
Он не знает, почему так — но все иллюзии живут еще ровно пять минут даже тогда, когда Чихо скрывается за дверью.
-Знаешь, Джэхё, - голос откуда-то издалека, на последних джазовых аккордах. - Я думаю, что если ты когда-нибудь решишь ко мне присоединиться, я смогу немного побыть твоим Вергилием. Но только немного — дальше ты уж сам...