Фэндом: EXO-K|M + !mention other
Пейринг: Крис/Сухо (Чунмён), Чханёль/Пэкхён, Кай, Лухань, Лэй, Сехун + остальные участники + участники других k-pop групп !mention
Жанр: фэнтэзи, мистика, слэш, ангст, повседневность, драма, психология, философия
Рейтинг: PG-13
Статус: в процессе написания, написано 9 частей, 67 страниц
От автора: пляшем, хуле
.parts 1, 2
.parts 3, 4
.parts 5, 6
.parts 7, 8
9. Laws, choices, stay
Парадокс в том, что за Смертью первой идет совсем не боль. За Смертью первыми идут страдания — то, что люди называют болью душевной. Но боль проходит, а страдания остаются (с) Кевин, Координатор Отдела Страданий
Block B - Burn out .mp3
Block B - Burn out .mp3
Треск, словно от разрываемой по шву шелковой ткани — тягучий, тяжелый и болезненный, ошеломляющий и шокирующий, как последний, пусть и сотни раз обдуманный, шаг в бесконечную пропасть.
Лухань не кричит — просто стонет, замирая и распахивая испуганные, потемневшие от боли глаза. Где-то в области висков проходят две глубокие, завершающие трещины — и волна долго сдерживаемой, нагревшейся материи разбивает барьеры, оставляя от них лишь инородные обломки, с шипением плавящиеся и исчезающие бесследно.
Кису, утратив контроль над пентаграммой, прячет лицо в ладонях, когда постоянно сопровождающее тянущее чувство в затылке вдруг мгновенно перестает существовать — никаких натяжений и предупреждений, сигналов и приказов, просто оборванная струна — раз, и все, будто и не было ничего вовсе.
Чунмён задумчиво облизывает нижнюю губу, отчасти нервно покусывая её и закрывая глаза.
-Так скоро.
Лухань поднимает руки к вискам, невесомо касаясь их кончиками пальцев — улыбка на губах поначалу неуверенная, но с каждой секундой все более оживающая — весь свет этого Верхнего мира, свет этой странной желтой звезды посреди галактики Млечный Путь, такой особенной и отчего-то до безумия важной, хотя ведь есть и ярче, и больше, и светлее.
Лухань касается пальцами висков — это не материя, совсем не она.
Это — воспоминания.
Лухань успевает в последний момент — оттолкнуть, защитить, уберечь, дальше, туда, с проезжей части.
Автомобиль прошивает воздух в нескольких десятках сантиметров от.
***
Время останавливается.
Оно просто отказывается идти дальше.
Или — техника?
Или — часы, идущие против привычного хода?
***
Кевин упирается локтями в столешницу и зарывается пальцами в волосы, уныло разглядывая кипы бумаг — она белые и словно бы невесомые, но от этого ещё более слепящие и не вызывающие страстного желания к ним прикоснуться.
Кажется, протяни руку — и сожжешь до кости кончики пальцев.
-Проклятье, сколько разнарядок...
-Нормально, - отвечает прохладный и равнодушный голос из-за спины, и Кевину даже не нужно оборачиваться, чтобы увидеть там Чунмёна, стоящего у окна и смотрящего вперед пустым, ничего не выражающим взглядом темных глаз.
-Давно ты здесь?
Координатор Смерти поводит острым, худым плечом, затянутым в черную рубашку.
-Порядком.
***
-Нормально.
В разнарядках Отдела Страданий почерк всегда тоже одинаковый — и очень похож на тот, что в разнарядках Смерти.
***
Иллюзионисты в Отделе Иллюзий часто держат готовые сны в специальных пробирках, чтобы на разнарядке не тратить время на их разработку. Они создают сны в искусственных условиях, окружая их излюбленной дзета материей, затем специальным кодом записывают сюжеты, краски и ощущения, а потом уже заключают в емкости. На самом деле, иллюзионисты не знают, что такое сны. Здесь никто не знает, что такое сны — это знаю только я (с) Лу Хань, Разводной Отдела Смерти
Светло-серая кожаная куртка, высокие белые кроссовки и перевязанная правая ладонь — там, где глубокая царапина пересекает линию жизни человека, чье имя указано в разнарядке Разводного Отдела Смерти.
Лухань осторожно опускается на колени рядом с Сехуном — не глядя, не касаясь, не приближаясь и не отдаляясь ни на единицу пространства.
А в полуприкрытых глазах — все тот же фильм длиною в жизнь, обыкновенная цветная, сотканная из разномастных лоскутков кинолента, немного потертая и заедающая, как кадры в старом диафильме.
-... Эй, привет? Меня зовут Лухань.
-Привет. Ну что, записали тебя в школу?
-А я что, не мужик, что ли.
-Это что вообще такое?
-Видимо, логарифмическое.
-Да ты что, в натуре? Я не понимаю, ты издеваешься, что ли?
-Это — падающая звезда. Желание, сэр?
-У тебя как вообще в математикой?
-Лухань, я...
-Тихо, помолчи, пожалуйста. О признаниях в любви я могу почитать и в книжке.
Диафильм и вправду очень старый — даже, наверное, не старый больше, а истертый насильственно чьей-то равнодушной рукой, порезанный острыми ножницами и развеянный по ветру, но сейчас медленно и неуловимо вновь сплетающийся в изначальные кадры.
И Лухань улыбается — все так же, не поднимая взгляда и головы улыбается, осторожно и неуверенно касаясь пальцами бинтов на ладони Сехуна.
-Просто будь здесь, рядом. Хорошо?
-Хорошо, - голос тихий и прерывистый, тут же растворяющийся в пологе остановленного времени.
***
-Лухань.
Ровный, тяжелый даже на слух голос Криса одним звуком падает и разбивает тонкую хрустальную грань мнимо созданной из воспоминаний новой реальности, неустойчивой и хрупкой, как и все то, что её составляет.
Разводной вздрагивает, но не оборачивается, неотрывно глядя на ладонь Сехуна.
-Лухань, - Крис — где-то совсем рядом, за спиной, в паре шагов. - Разнарядка.
Разнарядка. В распахнутых глазах Луханя — мятущийся серый страх.
-Крис, я...
Исполнитель не задает вопросов — хотя бы по роду своей деятельности ему это не нужно; Крис не задает вопросов — он ничего не хочет знать, это бесполезно и только тяготит, требуется всего лишь факт, исполнение, галочка на белой бумаге с ровным, аккуратным почерком.
-Разнарядка. Скорее. Ты знаешь закон.
Лухань сжимает кулаки до побеления костяшек и лишь ниже опускает голову — ещё ниже, и прежде глухой, горьковатый запах становится отчетливым и ярким, свежим - и все с той же ноткой горечи.
Будто сон, осторожно открыв дверь, делает шаг в реальность, мгновенно становясь ощутимым и осязаемым. Луханю безумно хочется сделать ещё шаг вперед — обхватить обеими руками, обнять, прижать к себе и никогда не отпускать больше, коснуться губами скул и волос, кончиком языка вбирая в себя эту единственную горькую нотку бесконечного, константного аромата. Хочется встряхнуть мягко за плечи, улыбнуться и сказать «эй, привет, я скучал».
Я, черт тебя побери, безумно скучал.
Двадцать лет в Верхнем мире, шестнадцать лет держась за руки, до боли сжимая тонкие бледные пальцы и не отличая логарифмических функций от показательных — хотя бы потому, что они взаимообратны.
Хочется верить, что остановленное время — это не техника, совсем не она.
-Ты знаешь закон.
Лухань знает закон: самое тяжелое преступление против Системы — оставить в живых человека, чье имя так или иначе указано в разнарядке Отдела Смерти.
Лухань знает закон — и, тяжело поднявшись, поднимает руки, сплетая их в традиционном жесте, дающем начало яркой ментальной пентаграмме.
Крис стоит чуть позади и слева, ровно в одном шаге от Разводного. Взгляд — сосредоточенный и жесткий, и ровно никакого удивления — не присуще, не стильно, не марка.
Крис ничуть не удивлен.
Лухань — Разводной, и исполнение обязанностей у него в крови ровно так же, как в крови у птицы способность к полету, как в крови у волка способность к убийству, как у акулы - способность дышать под водой, а у змеи — потребность при опасности выпускать смертельный яд.
Пентаграмма Луханя — золотистая и очень красивая, с мелкими огненными прожилками, составляющими внутри нитей абсолютно индивидуальный узор, один из самых сильнейших, который когда-либо видел Крис. Сехун лежит на асфальте чуть на боку, и Луханю приходится слегка изменить наклон плоскости, чтобы центр пришелся на солнечное сплетение.
А в глазах серый страх смешивается с темной, животной пустотой.
Пентаграмма растворяется в воздухе по контуру, так и не успевая четко закрепиться — молекулы, отрываясь яркими светящимися точками, тонут в воздухе, истончая нити. Лухань пробует вновь и вновь, вкладывая в рисунок все больше материи и смешивая её с разными видами других; теория о металлических сплавах дает сбой, и пентаграмма рушится уже не молекулярно, а целыми фрагментами, просто трескаясь и разваливаясь на куски.
Лухань кусает губы, неосознанно срывая с них верхний тонкий слой кожи и оставляя кровоточащие ссадины — материя бьет потоком уже из самих ладоней, но перестает складываться даже в требуемый рисунок.
Лухань теряет контроль.
-Я не могу. Я не могу, Крис.
Лухань стоит, опустив голову и закрыв глаза; не чувствует даже, как Исполнитель сзади кладет обе тяжелые руки на его плечи, чуть касаясь оголенной шеи тканью черной перчатки на правой ладони.
С пальцев стекает уже бесполезный эпсилон и такая же ровным счетом бесполезная дзета, в подсознании отчего-то мелькают серо-белые, будто сканированные картинки из книги материальных техник, где в первой главе описывается создание классической пентаграммы — омикрон, пи, сигма, ро, тау. А здесь — только бесполезные эпсилон и дзета.
-Я не могу.
Крис чуть сжимает плечи Луханя, заставляя Разводного сделать шаг назад и спиной прижаться к его груди.
-Ты знаешь закон.
Лухань знает закон: если Разводной по каким-то причинам оказывается неспособным выполнить свою часть функций, то разнарядку полностью берет на себя Исполнитель, используя разовую технику экстренного извлечения пси-материи из тела.
Лухань с трудом кивает.
-Я знаю.
Крис аккуратно опускается рядом с Сехуном на одно колено, мягким движением правой руки, уже успевшей окутаться стальным смешением нескольких материй в разовой технике высвобождения, переворачивает Сехуна на спину, помедлив с секунду и рассматривая красивое лицо с правильными, довольно необычными, будто чернильной кисточкой обведенными чертами лица. Яркие ресницы, четкий контур губ и скул — а вот волосы мягкие и шелковистые, в технике акварель.
Тушь и акварель.
Крис уже рассчитывает силу удара как сорок пять сантиметров размаха от грудной клетки, как Лухань срывается с места, обнимая его сзади обеими руками и утыкаясь лбом в шею.
Удерживая от удара.
***
-Эпсилон.
-Эпсилон...
Чунмён закрывает глаза, вновь оказываясь на стыке между реальностью и подсознанием, в центре собственноручно созданной пентаграммы — в груди неприятной склизкой змейкой извивается чувство неправильности и тревоги, слишком давно вытравленное и сожженное дотла, но теперь вновь принимающее жизнеспособную форму.
Координатор Смерти внимательным, диагностическим взглядом охватывает каждый сектор пентаграммы, проверяя защиту на наличие трещин и пробоин — все безупречно, и лишь в секторе Юквона фон нестабильный и словно бы каждую секунду пробиваемый слабо-сильными разрядами электрического тока. Это нормально для сигма-материи — самой вспыльчивой и нетерпеливой.
Но и от этого — самой, наверное, уязвимой.
Глядя в идеально белые глаза Зико, стоящего напротив, Чунмён думает, что здесь никакой пробоины точно быть не может — тау-материя самая прочная и самодостаточная, но компас интуитивной стрелки указывает именно сюда, на тау-куклу; Координатор Смерти кривит губы и несколько раз меняет режимы зрения, тщетно пытаясь высветить неполадку.
Ничего — чисто.
Кай, болезненно застонав, открывает глаза — мир вокруг взрывается сотнями незнакомых оттенков, только через минуту лениво соглашающихся стать обыкновенными картинками окружающего интерьера квартиры. В теле — легкость и полузаполненная пустота, и ничего больше — ни боли, ни дискомфорта, только тонкий крестовидный шрам посередине груди.
И уголок правого глаза сочится чем-то вязким — а при касании взрывается адской, зудящей болью.
Чунмён вздрагивает и делает шаг вперед, пытаясь удержать равновесие.
Пробоина есть — он знает это точно и понимает, что в этом «мире», полностью созданном им самим, ошибиться в таких вещах он не может. Тхэиль, Чихун, Юквон, Кён, Зико — омикрон-норма, пи-норма, сигма-отклонение, ро-норма, тау-норма.
Отклонение — верно.
Компас стрелки указывает на Зико, стоящего лицом к Чунмёну, за спиной которого находится Минхёк. Интуитивная стрелка компаса срабатывает зеркально.
Координатор Смерти медленно оборачивается, встречаясь взглядом с пустыми, наполненными фиолетово-розовой эпсилон-материей глазами Минхёка — легкие и привычные уравновешенные переливы, четкая грань сдерживающего сосуда, идеальная пустота, идеальные кукольные глаза.
Только в уголке правого - черная пустота, которая может означать лишь одно.
Отрыв от материи носителя, который невозможно восполнить по одной простой причине — отрезанная часть материи вместе с исходным кодом навсегда закрепилась в аналогичной части экзоскелета того, в кого вкладывалась во время техники.
Техники, в которой была допущена всего одна ошибка.
***
-Крис, послушай.
Теплые, сухие губы на шее, разодранные и искусанные, сочащиеся влажной сукровицей. Лухань сильнее сжимает руки кольцом вокруг пояса Криса, в отчаянии упираясь лбом в его плечо и едва ли осознавая реальность вокруг.
-Послушай... Не надо, не делай этого. Оставь меня здесь.
Тушь и акварель, пастель и графика.
Крис чуть поворачивает голову, кидая на Луханя странный, растерянный взгляд. Впервые, пожалуй — действительно растерянный и непонимающий.
-Оставь меня здесь, с ним, - говорит Лухань совсем тихо, обжигая кожу горячим и сухим, словно лихорадочным дыханием. - Пожалуйста, оставь — я смогу, я сумею, выполню — только дай мне время, и я убью его. Крис...
Не оклик — болезненный полустон.
Исполнитель, помедлив, поднимается, разворачиваясь в руках Луханя и мягким, но твердым движением расцепляя его руки: они — слабые и покорные, будто у тряпичной куклы, не имеющий собственной воли и желаний. Крис чуть сжимает тонкие запястья в своих пальцах и думает, что да, верно здесь все. Все они — слабые и безвольные тряпичные куклы, для который в существовании роль играет лишь один закон — тот, что разнарядки.
Крис не знает и, наверное, правда не желает знать, каковы причины неспособности одного из самых сильных Разводных Системы наложить обыкновенную пентаграмму и наполнить её материями, и каковы мотивы его просьбы — нет, черт бы его побрал, не просьбы — мольбы.
Там нет слез — никто из них не знает, что это такое, и существует лишь понятие «непроизвольного выделения внешнего материального слоя из глазных желез».
-Крис, прошу тебя, позволь мне остаться здесь. Не делай этого — я сделаю это сам, только дай мне немного времени.
Лухань слабо высвобождает руки и делает несколько шагов назад, поднимая наконец голову и встречаясь с Крисом усталым, но твердым и ровным взглядом темно-ореховых глаз.
-Я не нарушу своего слова — я убью его. Я выполню разнарядку. Но — не сейчас.
Крис кривит губы в жалком подобии саркастической улыбки, где от сарказма — только непонимание и некое извращенное подобие боли.
-Лу, ты ведь знаешь — не хуже меня знаешь — что это такое. Да?
Лухань отводит взгляд.
Крис, коротко вдохнув, скрещивает на груди руки, задумчиво глядя под ноги — странно и гротескно подрагивает визуализация реальности, уже довольно давно погруженной в технику остановки времени.
-Ты ведь знаешь, что если я позволю тебе остаться здесь, и на выходе ты не выполнишь разнарядку — под закон попадаем мы оба. Ты — за неисполнение, я — за то, что...
Вновь короткий вдох.
-За то, что не добил.
-А если я сейчас добиваю — под закон не попадает никто. Простая арифметика, не так ли?
-Лухань, она ведь простая.
Сорок пять сантиметров замаха от поверхности грудной клетки, стальное смешение техники экстренного извлечение пси-материи, и действительно все просто, как никогда — только, кажется, внутри обрывается что-то. Вызывая обильное внутреннее кровотечение.
Лухань поднимает тусклый, серый взгляд.
И медленно опускается на колени на сухой, раздирающий ткань джинсов на коленях асфальт, горячий после знойного дня, с силой сжимая виски пальцами, сочащихся фиолетовым эпсилоном.
-Господи, Крис, прошу тебя — я сделаю. Оставь меня...
В Системе нет Бога. И бога — тоже.
В Системе есть Координаторы, и никакого Бога-бога.
-Крис, просто поставь себя на мое место. Я не могу — пока что не могу. Ведь ты — ты тоже любишь. Ты ведь его любишь?!
Лухань срывается на крик, вскакивая и в одну секунду оказываясь радом с Исполнителем — с силой бьет его в грудь, заставляя от неожиданности сделать шаг назад; ещё несколько слабых, детский ударов, но Крис молчит — молчит и не двигается, глядя на Луханя совершенно потерянным взглядом.
-Крис, - голос у Луханя колеблется от смерти к жизни и обратно. - Ты ведь любишь его, я знаю — поставь себя на мое место. Ты ведь тоже не сумел бы его убить — и я не могу убить Сехуна. Но я не могу — пока что, а ты — не сможешь никогда...
Больная, пыльная улыбка.
-Крис, оставь меня здесь — и я выполню свою разнарядку.
Direct hit. Double combo.
Исполнитель делает шаг назад, отворачиваясь и закрывая глаза, которые уже начинает резать от обилия растворенной в воздухе эпсилон-материи.
И, криво махнув рукой, направляется прочь, медленно покидая широкий круг, очерченный техникой остановленного времени — там, за ним, нет пыли и можно дышать.