What's your E(xistence)?, часть 2.2

[myownsense]

Название: What's your E(xistence)?
Фэндом: B.A.P
Персонажи: Все ребята, Ёнгук/Ёнджэ, впоследствие другие пейринги
Рейтинг: пока что PG-13 за мат, R возможно
Жанр: Повседневность, ангст, разножанр
Тип: AU, сильно AU
Статус: в процессе, планируется миди

1.1. What's your B(eginning)?

1.2. What's your A(im)?

1.3. What's your P(assion)?
__________________________________________________________________________

2.1. I Remember

2.1. I Remember (сиквел)

2.2. And when my time comes*

Стоя на балконе и выкуривая вторую, с таким трудом найденную сигарету, Химчхан осознает, что, в принципе, ему уже ничего и не надо на данном этапе - все получено, все усвоено, все удовлетворено и так далее по списку. Он осторожно стряхивает пепел за окно, долго наблюдая, как его сизые хлопья спускаются вниз, разрываясь от ударов о воздух на тысячи мелких пылинок; пылинки эти опускаются на увядшие листья деревьев, делая их ещё серее и грязнее.
Вторая выкуривается ещё быстрее, чем первая, но Химчхан знает, что третьей не будет — и не потому, что не хочется, а потому, что просто нет. Он курит слишком редко, чтобы иметь в доме больше пары сигарет, и считает, что в его жизни эту «потерю» в виде курения как факта неплохо восполняет Ёнгук.
Не хочется уже ничего, но Химчхан уверен, что если он попросит — ему не откажут. Просто не хочется, и он выкидывает фильтр, безвольно отпустив его из пальцев в отвесное планирующее падение.
Когда Химчхан возвращается в гостиную, Мун уже не спит — лежит на постели на животе, устроив подбородок на подушке и, судя по всему, бездумно рассматривая стену. Лежать на спине, наверное, больно, понимает Химчхан, и где-то в глубине души шевелится чувство, отадленное похожее на ощущение вины, что вел себя слишком неласково поначалу и брал слишком жестко.
-Проснулся? - спрашивает Химчхан, на ходу сгребая с кофейного столика небольшой белый пульт и включая в сплит-системе ток теплого воздуха: на улице все холодает, да и с балкона надуло порядочно, а Мун даже не подумал накинуть на себя одеяло.
-Да, - тянет Чоноп и намеревается перекатиться на бок, но Химчхан сзади усаживается на его ноги сверху, придавливая к постели и не давая нормально двинуться. Так и сидит, пока Мун устраивает голову на руках поудобнее и замирает, размеренно дыша.
Химчхан осторожно гладит его обнаженную спину, невесомо касаясь кожи и задумчиво щурясь — трогать её, теплую, приятно, и Чхан не собирается отказывать себе в этой маленькой слабости. Пересчитывает кончиками пальцев позвонки, рисует что-то на пояснице; очерчивает острые лопатки, изредка сбегая куда-то вбок, к ребрам.
Чоноп молчит, только выгибаясь почти незаметно от удовольствия и закрыв глаза.
Химчхану не хочется, вот совсем не хочется, но почему-то так приятно, что не хочется и переставать; он наклоняется поближе и утыкается носом в область шеи Муна.
-Прости, детка Мун?
Чоноп улыбкой говорить умеет не хуже, чем словами, и Химчхан понимает, что «все окей, порядок». Мун умудряется извернуться и поцеловать Чхана в висок, получив в ответ недовольное ворчание, де, чего дергаешься.
-Девять утра, - констатирует Химчхан, потягиваясь и слезая, наконец, с Муна. - Вторник, детка, вторник. Тебе бы в школу, а?
От слова «школа» мутит и тянет пойти вдолбиться головой в стену — Химчхан ненавидит даже случайно напоминать себе о том, что Чоноп вообще-то ещё школьнник и тому подобные прелести; Муна же, судя по виду, мутит от этого слова примерно так же, но совсем по другим причинам.
«Какой ты к ебеням школьник», - тоскливо думает Чхан, наблюдая, как Чоноп сползает с кровати и направляется в сторону душа. - «Дети таких вещей не вытворяют».
Мун скрывается за дверью, а Химчхан со стоном валится на кровать, зарывшись одновременно подо все одеяла, все подушки и даже почти под матрас, решив не думать ни о чем.
Вообще ни о чем.

-Я и так опоздал уже на все, на что только можно было опоздать, - зевает Мун, уткнувшись носом в чашку с горячим зеленым чаем, который невесть как отыскал на полках. Химчхан не любит зеленый, считая его за бесцветную воду, и пьет только крепкий черный, да и то редко.
-Можно вызвать такси, - Чхан вертит в руках джезву, а потом решает, что лень, и сыплет в чашку порошок растворимого кофе.
-Да не хочу, - Мун пьет до одури горячую жидкость, даже не поморщившись, и греет кончик языка на краю чашки. - А вот домой...
Чоноп потягивается, блаженно щурясь.
-Наведаться придется. Скажу, что ночевал у Ёнмина...
Химчхан не переспрашивает, кто это такое и откуда вообще взялся — неинтересно. Ставит чашку с готовым кофе на подоконник и шарит что-то в телефоне — Мун думает, что в очередной раз смс-ками троллит Ёнгука, но его догадки сразу же рассыпаются в прах, когда Чхан подносит телефон к уху.
-Да, - сладко поет он в мембрану, и от этого голоса Чонопа отчасти мутит. Появляется чувство непоправимой и неизбежной задницы. - Через десять минут жду. Да, в Чонногу. Спасибо.
Химчхан поднимается и потягивается, запрокинув голову назад и выставляя за обозрение шею — Мун снова поспешно опускает взгляд в чашку с чаем, а со стороны Чхана слышится сдавленный смешок. «Вот зараза».
-Собирайся, детка, - как ни в чем не бывало зовет Химчхан. - Такси приедет через пару минут. Я не прощу себе, если из-за меня ты проебешь экзамены и остаток жизни проработаешь кассиром в круглосуточном.
Уже накидывая в прихожей куртку и шаря по карманам в поисках наушников, Чоноп думает, что все равно бесполезно все это — учебники как валялись дома, так и продолжают мирно этим заниматься. А насчет круглосуточного...
-Знаешь, хён Ким Химчхан, - заявляет Мун, по-еврейски завязывая шнурки на кроссовках и выскальзывая за дверь. - Судя по тому, сколько раз за ночь конкретно ты бегаешь в круглосуточные магазины, я, даже будучи там всего лишь кассиром, бедным уж точно не останусь.
И дверью хлопает очень аккуратно. А поблизости нет даже килограмма яблок, чтобы хоть чем-то кинуть вслед и матернуться. Химчхан ухмыляется.
-Тебе нужно меньше со мной общаться, малыш.

-Ой, Ёнгук, скажи, а ты вообще дебил или совсем немножко?
Химчхан лежит на диване животом вниз и, уложив подбородок на руки, болтает в воздухе ногами. С неподдельным интересом смотрит на Гука снизу вверх.
-Ой, Химчхан, скажи, а ты вообще сука или немножко совсем? - передразнивает он Чхана и, прищурившись, наклоняется к нему поближе.
-Немножко, - Химчхан невинно моргает. - Отойди, а, а то мне как-то неуютно... Такое чувство, будто меня сейчас как минимум четвертуют.
Ёнгук выпрямляется и фыркает.
-А как максимум?
-Как максимум — изнасилуют и четвертуют.
Химчхан перекатывается с живота на спину и чуть ли не наворачивается с дивана на пол, в последний момент успев вцепиться пальцами в обивку. Ёнгук даже весьма весело ржет, наблюдая за дерганьем Чхана и забывая про то, что на него, в сущности, только что нехило наехали. Вспоминает про то, что хотел спросить, только тогда, когда замечает химчхановы новые кеды.
Красивые. Разноцветные. Не переобутые при входе в квартиру.
-Ты каким хреном сюда пробрался? - миролюбиво интересуется Ёнгук и глубоко дышит, чтобы хоть как-то сдержать порыв на выписывание люлей. Может, у него, конечно, и не так идеально чисто в доме, как у самого Химчхана, но это не повод вести себя, как свинья.
-У тебя открыто было, - спокойно информирует Чхан. - Видимо, ещё с ночи. Бухой ты, что ли, приполз...
Ёнгук пару секунд стоит на месте, обдумывая сказанное, а потом медленно сползает в кресло и закрывает лицо руками — тянет и ржать, и орать, и звонить Ёнджэ с обвинениями в том, что, де, какого черта он, Пан Ёнгук, после встреч с ним вообще становится невменяемой курицей. А Химчхану, кажется, совсем не смешно.
-А, нет, - говорит он. - Я понял. Не бухой. Просто ты опять трахался с этим блондинистым пацаном. Окей, Пан Ёнгук.
Ёнгук пожимает плечами.
-И что с того? - спрашивает он без особой вопросительной интонации. - Ты в какой-то претензии? В долю желаешь, ревнуешь? Или просто опять шило в задницу попало, что нужно кому-то мозг выебать?
Вид у Химчхана ни разу не обиженный — он только с интересом кивает в ответ на каждую реплику Ёнгука, что того порядком раздражает. Он никак не может понять, какого черта Чхан постоянно заводит такие разговоры и что ему, Ким Химчхану, вообще нужно в личной ёнгуковской жизни.
-Какой пафос, какая потрясающая экспрессия! - восклицает он. - Слушай, раз я тебя так раздражаю, можно мне всего лишь два вопроса?
-Валяй, - кивает Ёнгук, а Химчхан вдруг садится на диване, скрестив ноги в позу лотоса и сложив заодно руки на груди. Гуку подсознательно становится неуютно от этого химчханова вида.
-На сколько процентов ты оцениваешь свои умственные способности и когда Чунхона выписывают из клиники?
Ёнгук не очень удивлен первому, но ответ знает только на второй. И то лишь приблизительно, если посчитать с того момента, как Зело положили в больницу. Ёнджэ говорил, что реабилитация после операции занимает около месяца.
С тех пор прошло около трех недель — Ёнгук точно не помнит.
-Не знаю, - честно отвечает он и переводит взгляд от Химчхана куда-то не стену. А Чхан только удовлетворительно кивает, будто заранее знал ответ.
Он встает с дивана, обходит комнату кругами и роется то на столе, то на полках старой антресоли; заглядывает под диван и в ярусы кофейного столика. Сует нос даже в пыльную вазу, где очень давно не было цветов, но зато жило много пыли.
И кажется, валялась какая-то то ли лента, то ли кусок материи.
Химчхан вытягивает его из вазы и, дунув пару раз на красную ткань, спокойно связывает из неё бантик и лепит Ёнгуку на макушку, скептически оглядывая результат. Гук предпочитает смолчать.
-Знаешь, Пан Ёнгук, - тихо говорит Химчхан, стоя напротив него. - Я очень редко просто так задаю вопросы. Что про погоду, что про бухло, что про дебилов и умственные способности. Очень редко.
Ёнгук знает, что сейчас от него требуется только слух.
-Ты, Ёнгук, - когда Химчхан начинает часто обращаться по имени, ситуация автоматически становится на пару баллов серьезнее. - Просто идиот. А Зело будет дома ровно через неделю. А ты все продолжаешь с периодичностью в хрен знает сколько раз трахаться с милым умным мальчиком из медицинского университета.
Химчхан улыбается — Ёнгук не может поверить, что в этой улыбке сквозит то ли грусть, то ли горечь.
-Молодец. Уважаю.
Химчхан опускается обратно на диван и, положив руки на колени, углубляется в рассматривание собственных пальцев и браслетов на кистях.
-И какая, - голос Ёнгука хриплый, как после многодневного молчания. - Какая связь вообще?
Чхан даже головы не поднимает. Проходит минуты три, не меньше — Гук решает, что Химчхан просто не может найти нужных слов для ответа. На деле же Химчхан просто не хочет больше разговаривать.
-Никакой. Просто мальчишка без тебя никуда, а ты променял его на минутный порыв и чью-то способность спеть твою песню так, как тебе этого хочется.
Химчхан молча кивает и выходит из комнаты, осторожно огибая ковер, чтобы не ходить по ворсу в обуви. Ёнгук сначала остается, но потом, когда цепочка на двери начинает звенеть от прикосновений, вспоминает, что за Химчханом надо закрыть дверь.
Тот стоит у порога и не решается сделать шаг вперед, будто тщательно размышляет о чем-то. И в последний момент снова оборачивается к Ёнгуку, в примирительном жесте поднимая руку:
-Ты не спрашивай, зачем я все это тебе говорю. Просто есть в жизни каждого человека такие люди, которые все дерьмо ему должны сказать в лицо и правдиво. Эти люди друзьями называются. Не обессудь.
И, сбегая вниз по лестнице, кричит уже снизу:
-В следующий раз, когда я приду с предупреждением, купи мне орешки, ладно?
Ёнгуку на душе паршиво.

***
Ёнджэ просыпается раньше будильника на два часа — в четыре утра — из-за необъяснимого чувства, клубком бьющегося под диафрагмой и желающего, судя по ощущениям, сжечь к чертовой матери оба легких и сердце заодно. Зачем мелочиться?
Ёнджэ абсолютно точно знает, что со здоровьем все в порядке, поэтому первое время пытается снова заснуть, нарывшись головой под подушку — не теряет надежды даже через пятнадцать минут мучений, и только через двадцать решает, что поздно уже пытаться.
Кофе варится почему-то безумно медленно этим утром, и Ёнджэ наблюдает за джезвой, едва ли не улегшись на стол — противное чувство немного успокаивается только в такой позе. Чуть движение — взрыв и тысяча мысленных матных слов, которые вслух Ёнджэ не произносит только потому, что воспитание не позволяет.
В этом плане Ёнджэ Ёнгуку завидует.
Горячий кофе не успокаивает, но и не усиливает жжения — все как было, так и остается, и Ёнджэ невесело думает, что это, наверное, то самое, что в последнее время вообще не давало о себе знать — интуиция. И не ошибается.
Когда Ёнджэ дочитывает сто двадцатую страницу какого-то безумно длинного и скучного реферата по теме «Митоз и мейоз», раздается телефонный звонок — мелодия обыкновенная, но звук Ёнджэ кажется отчего-то очень тревожным.
-Ёнджэ?
-Да, пап, - нет причины удивляться звонку от родителя в девять утра, но ощущение какой-то то ли неправильности, то ли тревоги по-прежнему не покидает.
-Как дела? Все в порядке? - отец задает вопросы как всегда деловито и быстро — наверное, сильно занят и уже на работе. - Я что хотел сказать — передай, пожалуйста, своим друзьям, что... Секунду, сейчас гляну точно.
Ёнджэ чувствует, как жжение внутри сменяется могильным холодом.
-Что Чхве Джунхона выписывают завтра в десять ноль-ноль по сеульскому, - заканчивает отец свое сообщение. - Очень много народу не надо, мальчик ещё не настолько оправился.
Кажется, в трубке говорят ещё что-то и даже задают какие-то вопросы, но Ёнджэ не может понять, что происходит вокруг и внутри него самого — он только бездумно повторяет «да-да, хорошо, передам, все в порядке» и отключает вызов в первый же момент, когда предоставляется возможность.
В горле очень сухо, а противного чувства будто вовсе и не бывало.
Ёнджэ на автомате, словно робот, подходит к окну и открывает его, думая, что стало неимоверно душно в комнате — на самом деле, здесь едва ли не холодно, но Ёнджэ температуры не чувствует. Дышит уличным воздухом часто и глубоко.
Через пять минут все становится на свои места, и Ёнджэ грустно усмехается вслед проезжающим под окнами автомобилям.
-Финита ля комедия, - говорит он с улыбкой. - Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал...
И, помедлив ещё с секунду, находит мобильный телефон и, набрав на память номер Ёнгука, отсылает ему два простых слова без знаков препинания: «Завтра забирай».

Чоноп бежит по проспекту, ловко лавируя в людском потоке и сбивая носки кроссовок — впрочем, он не обращает на это внимания, напряженно глядя вперед и никак не под ноги. Кажется, позади возмущенно вскрикивает какая-то женщина - Муну все равно.
Не хочется верить, что идущий впереди человек, которого Чоноп потерял из виду, оказался вовсе не Тэхёном, а кем-то на него сильно похожим.
Мун замедляет бег и вскоре останавливается, поняв, что точно обознался. Оглядывается вокруг и кидает беглый взгляд на часы — циферблат уныло показывает полдесятого утра, и вроде пора бы быть в школе в это время.
Наверное, Химчхан будет недоволен, но сам Чоноп не видит ничего предрассудительного в том, чтобы к десяти сегодня быть у частной клиники, где находится Зело.
«А нечего было пиздеть направо и налево, что Чунхона выписывают, я бы может и не прогулял», - внутренний голос торжествует и поет серенады лени и оправданиям, которые в этом случае должны быть результативны. В конце концов, сам Чхан вроде тоже собирался встречать Зело.
Хотя, у этого человека семь пятниц на неделе, тринадцать понедельников и сорок пять с половиной воскресений, в которые можно позволить себе забить на все и вся.
Из Чонногу до Йонсангу — раз плюнуть даже пешком, и около больницы Чоноп оказывается на тринадцать минут раньше, чем положено.

Ёнгук выходит на одну станцию метро дальше от места, чем нужно, решая дойти пешком - понимает, что едет намного раньше времени. Даже сидя в вагоне, он пробует дозвониться до Ёнджэ, но, как и весь предыдущий день, натыкается лишь на глухую стену длинных гудков, которые лезвием скребут по слуху, заставляя морщиться каждый раз.
Поначалу Ёнгук думает, что все это сбои на линии, и даже звонит в сервисный центр с требованием проверить связь — нет, все в полнейшем и кристальном порядке. Просто «данный абонент не отвечает». Кажется, механический голос тоже уже устал отвечает на ёнгуковские попытки.
Когда в воскресенье приходит смс от Ёнджэ с двумя словами без знаков препинания, Ёнгук в первый же момент прекрасно понимает, о чем было сказано — первым чувством становится облегчение, вторым — страх.
Слабый, смутный, необъяснимый страх, который, правда, лишь поначалу кажется необъяснимым и принимает осознанную форму сразу же после первого звонка на номер Ёнджэ. Ёнгук понимает — он начинает бояться, что Ёнджэ уйдет.
Исчезнет из него жизни так же незаметно, как однажды в неё вошел. Гук точно не может себе объяснить, почему он именно так определяет природу страха, но способен точно сказать. Что уверен в своей правоте.
И с каждым звонком уверяется все больше.
Ёнгук, последнюю часть пути шедший пешком, оказывается около больницы ровно без двенадцати минут десять — сначала просто смотрит на закрытые зеркальные двери, и лишь потом замечает примостившегося на перилах неподалеку Муна. И как только этот пацан умудряется так держать равновесие?
Ёнгук приветственно кивает ему, и Чоноп смущенно улыбается в ответ - де, товарищи важнее какой-то там школы и каких-то экзаменов, из-за которых можно остаться кассиром в круглосуточном.
Ёнгук не спорит.
Телефон Ёнджэ молчит.

-Срань господня, - вопит в трубку Химчхан, топая ногой в розовом тапочке. - Как вы меня все задрали! Оптом просто задрали! Руководствуетесь принципом, что оптом — дешевле?
На линии что-то отвечают, но Химчхан не слушает.
-Оптом — опаснее, - сладко информирует он. - Я сказал, что мы все сегодня заняты, а у меня лично вообще выходной, сударь. И вы не имеете никакого морального права нарушать мое личное пространство, расписание, терпение и толерантность, за которой я в очередь при рождении вообще не стоял...
Чхан переводит дыхание и думает, что раз уж слегка перегнул палку, так можно гнуть и ломать до конца. Все равно на последних выступлениях они сорвали денег больше, чем за предыдущие полгода.
- … И стоять не собираюсь. Почему в понедельник выходной? А потому что птеродактиль. Я ясно выразился? Все, оревуар, шлите письма с голубями.
Он со стоном падает на кровать и ругается в подушку, предполагая, что какая-то сволочь, внезапно возжелавшая видеть сегодня вечером на сцене всю их «команду», разбудила его много раньше будильника и заслуживает кары небесной. Химчхан смотрит на часы — девять утра. А будильника-то он и вовсе не слышал.
Следующие пятнадцать минут он проводит в беготне по квартире с утюгом в руках и с зубной щеткой во рту — умудряется по уши измазаться в зубной пасте настолько, что для придания приятного запаха даже не приходится использовать духи. Кое-как натягивает слишком узкие джинсы и походя гладит на полу футболку, всеми фибрами души проклиная собственную ненависть к складкам на одежде.
Из дома он выбегает на взводе и в пятнадцать минут десятого, думая, что уже не особо хочется ехать и встречать Зело, а просто нужно проследить, чтобы Ёнгук не натворил никаких глупостей и гадостей.
Скорее, глупостей, конечно. По гадостям специализируется немного другая личность.

-Я тут подумал, - Химчхан качает головой в ответ на предложение Ёнгука закурить. - Что очень соскучился по Тэхёну. Нет, ребят. Я серьезно.
Ёнгук с сомнением смотрит на Чхана и чихает, улавливая острый запах зубной пасты с перечной мятой.
-С какой радости? - Ёнгук затягивается сигаретой и долго держит дым в легких, привычно ощущая горячее и именно сейчас приятное чувство в груди. Чем же ещё греть, как не сигаретным дымом.
Химчхан пожимает плечами и пробует забраться на те же перила, что и Мун — даже сидит там ровно две минуты, но не выдерживает постоянного сохранения равновесия и сползает вниз, осторожно усаживаясь на бордюр сбоку у ног Чонопа и опираясь головой на его колено.
-Да вот Тэхён - второй здравомыслящий человек, - говорит Чхан, - Который, возможно, помог бы мне не сойти с ума и объяснить всяким там детям, что негоже прогуливать школу, прикрываясь спинами старших.
Мун закатывает глаза и, пользуясь тем, что Химчхан его не видит, показывает ему язык в затылок. Ёнгук слабо улыбается — в такие моменты Чоноп ужасно становится похож на Зело. Их, таких моментов, бывает совсем не много — как ни крути, эти двое пацанов абсолютно разные, и редко удается найти какие-то точки соприкосновения, кроме любви к танцам. Да и то Ёнгуку порой кажется, что у Муна эта страсть действительно является страстью, а не любовью, как у Чунхона.
-Не помог бы, - вдруг отвечает Мун совершенно серьезно. - Я ведь здесь не просто так. Я думаю, Чунхон был бы рад увидеть здесь нас всех.
Химчхан, щурясь, смотрит на становящееся все ярче и ярче солнце, поудобнее устраивает голову у бедра Чонопа и еле заметно улыбается, словив усмешку Ёнгука.
-Да, ты, детка Мун, прав, наверное. Можно будет подсуетиться и добыть тебе справку, почему ты сегодня прогулял все занятия.

Ёнгук в который раз думает, что в частных клиниках действительно все так, как должно быть — ровно по часам. Его вызывают в приемный покой точно в десять ноль-ноль по сеульскому, вежливо попросив остальных сопровождающих подождать на улице. Уже следуя за медсестрой, Ёнгук ещё раз пробует дозвониться до Ёнджэ — вновь гулкие длинные гудки, и Гук убирает телефон под строгим взглядом девушки.
У неё спрашивать, скорее всего, просто бесполезно.
-Пройдите, пожалуйста, в палату — придется забрать некоторые вещи. Может, вам требуется помощь? - Медсестра, конечно, разговаривает профессионально учтиво и никакого личного интереса не проявляет, что безмерно облегчает Ёнгуку жизнь. Он качает головой, и она испаряется, оставляя его одного около простой белой двери.
Чунхон — сильно бледный, ещё даже на вид слабый и полусонный — стоит около кровати, опираясь на нее рукой. Молча стоит и — улыбается. Ещё бесцветно, с большим трудом и как-то неуверенно, сжимая во второй руке мягкого голубого игрушечного кролика.
Ёнгук ощущает, как к горлу подбирается упругий комок, который мог бы вызвать слезы у любого другого человека, но Гук давит в себе это чувство, заставляя себя поднять голову и, прямо смотря в уставшие от бесчисленных ночных кошмаров глаза Зело, улыбнуться. Сильно, ободряюще, без сомнений.
Обнимая его, сильно похудевшего, Ёнгук чувствует под одеждой плотные бинты; проводя пальцами по тонким запястьям, нащупывает следы от катетера и уколов с сильным обезболивающим. Прижимая Чунхона к себе, Ёнгук до боли сжимает зубы, чтобы не закричать от злости — на тех, кто сделал это с Зело, на самого Зело, на собственную глупость и самого себя в общем.
Ёнгук пробует отдать тепло от собственного тела к холодной коже Чунхона, и тот робко принимает его, медленно, секунда за секундой, согреваясь в руках Гука. А потом на секунду отстраняется, чтобы заглянуть в потемневшие глаза Ёнгука и тихо сказать:
-Привет. Я вернулся.

Ёнджэ яростно шипит, порезавшись о листы бумаги с так и не дочитанным рефератом по теме — он торопливо запихивает их в разном порядке в файл и кидает в сумку, оглядываясь вокруг в поисках того, что ещё может понадобиться на несколько дней. Туда же отправляется пара книг, сменная одежда, которую Ёнджэ даже не пытается сложить аккуратно, несколько пар наушников, айпэд и модем - на всякий случай, если в поганой глуши не будет ловить вай-фай.
Ёнджэ даже выписывает на отдельный лист все, что задали в университете на эти свободные дни после сессии — все, лишь бы отвлечься от ненужных мыслей и не передумать собственное твердое, как ему кажется, решение.
На сборы не уходит слишком много времени — куда больше уходит на то, чтобы разыскать все документы и попробовать найти деньги, которых наличными не оказывается вовсе; Ёнджэ с минуту разглядывает пару банковских карточек и решает, что родители, в общем-то, злиться не будут. И закидывает в карман обе.
Домашний телефон долго сопротивляется и пробуксовывает при наборе номера, но Ёнджэ, привыкший добиваться своего любыми средствами, пару раз трясет его а затем от души впечатывает в стену — срабатывает глупый закон, и устройство начинает работать.
Справочная служба железнодорожного вокзала. Как всегда механически вежливо.
-Здравствуйте, не могли бы вы подсказать, какое самое близкое время отправления электрички до Кванджу?
-Секунду.
Проходит, правда, на три секунды больше, чем просто секунда, и Ёнджэ ловит себя на мысли. Что это заставляет его нервничать.
-Через полтора часа.
В завале вещей, которые не понадобились при сборах, надрывается мобильный телефон — Ёнджэ закрывает глаза и заставляет себя вернуться к разговору со справочной. Там, на той линии, Ёнгук — это без сомнения. И вновь требуется запредельное количество сил, чтобы удержаться от ненужных, по мнению Ёнджэ, разговоров.
-Забронируйте, пожалуйста, билет на мое имя. Да, диктую. Спасибо.
В последний раз оглядев в момент опустевшую квартиру, Ёнджэ подхватывает сумку и, проверив все на предмет «выключено и безопасно», плотно закрывает дверь. Уже выходя на улицу и направляясь к местро, он скидывает отцу смс с каким-то бредовым содержанием вроде «дендрарий-практика-хочу-не-могу-бла-бла-бла» и предупреждением, что будет снимать деньги со счета.
Отец, конечно, не против — как всегда. Учеба же, просветление — Ёнджэ невесело улыбается густой темноте, разливающейся за пределами вагона метро.
На железнодорожном вокзале Ёнджэ выкупает забронированный билет и, еле-еле дождавшись разрешения на посадку, занимает удобное сидение подальше от скопления народа, не особо интересуясь, номер какого места указан на его билете. Здесь это мало кого волнует.
Уже смотря в быстро пролетающие пейзажи за окном электрички и уткнувшись лбом в холодное стекло, Ёнджэ устало закрывает глаза и, сминая в кармане сложенный лист с записанным адресом, проваливается в полудрему — вязкую, нервную и холодную, как ветер, пробивающийся под ногами.
Мысль в голове только одна — финита ля комедия.

_______________________________________

And when my time comes* <...> - взято из текста песни Linkin Park - Leave out all the rest