И откуда оно взялось.
Давайте на миг представим, что это не мой дневник и я не имею отношения ко всем этим текстам?
Можно так?
Я не умею писать сказкиВ этой Галактике, названной однажды одним путешественником Дорогой В Бесконечность, было множество планет, планеток, мирков и миров; небольшими бело-голубыми сгустками они выстилали Дорогу, которая, казалось, и вправду никогда не кончается.
Завершение у неё было; другое дело, что в конце пути сгустки теряли свою оформленность, только мутной дымкой рассеиваясь по Галактике.
В одном из таких миров, который по старой памяти называли Ёлочным, поскольку он почти весь был покрыт хвойными лесами, жили два мальчика.
Нет, конечно, жили там они совсем не одни - вокруг было много волшебных и не очень существ, а вот людей - мало.
Один мальчик — часто улыбающийся, немного беспечный и, казалось бы, совсем не подходящий под рамки слегка грустного и утопающего в тени елей мира. Другой — с серым, но живым взглядом и редкой, неуверенной, но теплой улыбкой. Задумчивый и утопающий в тени елей, как и весь мирок, чьим зеркалом он мог бы стать.
Первого звали Сонёлем, второго — Мёнсу.
Сонёль любил ловить бабочек и, срисовывая с их крыльев узор, отпускать на волю; Мёнсу нравилось часами слушать течение воды небольших горных рек и считать разноцветные камни на их казавшимся близким дне. Сонёль часто складывал гербарии из редких кленовых листьев, а Мёнсу недовольно качал головой и предлагал «лучше сложить каменную мозаику, чем рвать листья почем зря». Мёнсу любил гулять по вечерам и ночам, а Сонёль о ночам и вечерам спал, утверждая, что «не пристало темным временем шататься где ни попадя».
Наконец, Сонёль много смеялся и говорил на разные темы, а Мёнсу молчал и изредка улыбался своим мыслям. И иногда Сонёлю.
У них не было ничего общего, кроме одного.
Оба мальчика мечтали найти Край мира.
Ни Сонёль, ни Мёнсу не знали, к чему им это и вообще существует ли желанный Край; возможно, просто хотелось чего-то достичь, ведь в этом Ёлочном мирке всё было статично, кроме течения рек.
Достичь, чтобы потом гордо сказать: «Я дошел до Края мира».
Они шли долго — хвойные леса, казавшиеся сначала безбрежными равнины, паутины навсегда переплетенных рек с узелками горных и равнинных озер. Мёнсу уже почти не считал разноцветные камни, а у Сонёля сточился карандаш, и он больше не ловил бабочек, чтобы рисовать узоры.
Только изредка, усевшись на берегу небольшого озера, пальцем чертил что-то на влажном песке, но нравный ветер тут же сухой пылью покрывал рисунки.
Они шли долго, встречая на своем пути много вошлебных и не очень существ, а вот людей — мало. Пролетали сотни птиц, пробегали хитрые рыжие и добрые белые лисы, белки скидывали из переплетения зеленых ветвей орехи и грибы.
Сонёль орехи любил, а вот грибы всегда возвращал обратно. А Мёнсу было немного все равно.
Они шли долго, почти не оглядываясь назад. Казалось, что если оглянешься, больше никогда не сумеешь сделать шаг вперед.
Год, два, три — а может, и вовсе не месяцы и не года. Но оглянувшись однажды, все достигнутое вдруг показалось ничтожным.
Позади были леса, равнины и паутины навсегда сплетенных рек; резвящиеся на последних зеленых полянах дикие щенки и кружащие над серыми цветами по-прежнему слепяще-яркие бабочки.
Впереди был только отвесный высокий обрыв, а за ним, дальше, простирающиеся бесконечные дороги, теряющиеся в мутной предрассветной дымке.
Мёнсу смотрел назад и не мог поверить, что достигнутое за эти негода настолько посредственно; Сонёль смотрел назад и качал головой, вертя в пальцах источенный карандаш.
Конечно, если сделать шаг вперед, ступив с обрыва — там может поймать пролетающая мимо птица или бабочка, которые здесь были похожи на небольшие аэропланы; опустить на землю, прощально махнув крылом и пожелав удачи.
А можно и разбиться об острые скалы.
Они этот шаг вперед сделают.
Потому что однажды покажется, что все достигнутое — слишком важно, чтобы делать шаг назад; и найдут когда-нибудь Край мира, о котором сказано столько былин и сказок.
Если он, конечно, существует.