Хочу, чёрт побери!..

[myownsense]

Хочу фик Хонки/Кюхён
Хочу-хочу-хочу-хочу-ппц-как-хочу

UPD: Шикарный принцип - не сделаешь сам, никто не сделает)
Варнинг! Автор-псих, автор-альтер-эго, автор-неканон, автор-дебилушка.

1552 слова Хонки/Кюхён, или, может быть, Кюхён/Хонки

-Что ты делаешь?
Хонки невольно вздрагивает, когда чей-то смутно знакомый голос смешением оттенков презрения и скептицизма вырывает его из пелены оцепенения. Как ушат холодной воды на голову, голос разъедает его наскоро созданный уединённый мирок, в котором есть только они двое – гитара и сам Хонки.
-Что ты, мать твою, делаешь?!
Кисти рук вяло соскальзывают со струн, когда Хонки чувствует на них что-то теплое. На кончиках подушечек пальцев что-то тупо пульсирует, будто намереваясь вырваться наружу. И вырывается, оставляя горячий след тонкими струйками.
-Кровь, - нервно улыбается парень. – Пустяки.
-Что ты, придурок, видишь в этом веселого? – устало спрашивает Кюхён, видимо удостоверившись, что в таком состоянии разговаривать с Хонки безнадежно.

Хонки давно заметил, насколько тяжело иногда стоит перенести послеконцертный мандраж. Каким бы профессиональным артистом ты ни был, выкладываться на сцене приходится полностью, а это не может не оставить отпечаток на настроении. Он был чувствительным человеком, отдавал все эмоции залу и не жалел об этом. Поклонники любили его за искренность; он же иногда хотел быть таким, как, например, Кюхён: уметь дать поклонникам то, что нужно, не оставив полностью опустошённым самого себя.
Тогда, чувствуя пустоту после очередного выступления, Хонки играл на гитаре. Долго, изнуряюще долго, не замечая времени и вообще всего, что происходит вокруг. Аккорды песен своей группы, любые другие мелодии, а порой и спонтанные импровизации – всё, что угодно, только бы чувствовать пальцами надежные гитарные струны. Хонки редко пел в такие моменты – на это просто не оставалось ни желания, ни эмоциональных сил.
Да, в такие моменты он выпадал из реальности. И сейчас Хонки не знал, сколько времени гитара плачет в его руках. Сколько мелодий и невысказанных слов вопросительным знаком повисли в воздухе.
Только услышав голос Кюхёна, он вздрогнул и невольно опустил глаза на руки. Сколько же времени требуется, чтобы сбить о гитарные струны пальцы в кровь?..

-Прости, хён, - Хонки поспешно поднимается. – Я сейчас уйду.
Осторожно обхватив гитару и не чувствуя боли, Хонки делает несколько шагов по направлению к двери, как вспоминает о чём-то и оборачивается.
Кюхён, оперевшись спиной на стену, скрещивает на груди руки и саркастически улыбается.
-А я только что хотел спросить, как ты в таком виде собираешься куда-то идти, - кивком указывает на пораненные руки вокалиста.
-Я сейчас, - тихо шепчет Хонки, судорожно перебирая многочисленные сумки и коробочки, которыми была полна гримерная. Где-то должна быть аптечка. – Сейчас…
Кюхён равнодушно наблюдает за поисками, не выказывая особого желания помочь. Он не понимает и не хочет разбираться, почему Хонки выглядит виноватым, будто его застали за постыдным занятием. Просто наблюдает, руководствуясь выгодным принципом, что его это не касается.
Хонки находит бинт и опускается на краешек кресла, борясь с упаковкой. Пальцы обретают чувствительность, и из-за ноющей неприятной боли вокалист морщится. Зубами отрывает кусок материи, дрожащими руками пытается перевязать руки. Бинт быстро окрашивается в красный, становясь непригодным для перевязки; Хонки, резко отбросив его в сторону, отрывает новый кусок.
Руки не слушаются, вокалист начинается злиться, чувствуя себя неуютно под взглядом макнэ СуДжу. Все-таки каким бы макнэ Кюхён ни был, для Хонки он – хён, и совершенно не хочется показывать ненужные слабости.
В том числе, и изнуряющую игру на гитаре со сбитыми пальцами, которую Хонки считает своим маленьким секретом. Впрочем, тайна, которую знают двое, уже не является тайной.
Ещё один бинт отброшен, а Кюхён начинает задумываться о том, что донсену нужна помощь. Ловит себя на мысли, что задерживаться в агентстве ему сейчас совершенно неудобно, если хочется попасть домой до полуночи и избежать ненужных вопросов.
И взвешивает, что для него приоритетнее.

Их нельзя было назвать друзьями, скорее старыми знакомцами, которые и знакомцами-то стали только по роду занятий и частых встреч на разных концертах и вечеринках. Периодические необременительные диалоги, обмены мнениями и просто ничего не значащие разговоры.
Познакомил их Хичоль, одно время помешавшийся на детях и повсюду таскающий с собой Кюхёна, умиляясь недовольным выражением лица младшего и закармливая его сладостями. Кюхён даже некоторое время терпел это безобразие, не решаясь откровенно хамить хёну и поддерживая имидж макнэ. Поскольку вечно полный энергии Хиним часто общался с вокалистом FT Island, знакомство Кюхёна с Хонки было всего лишь вопросом времени.
Кю находил этого улыбчивого и непосредственного парня забавным; Хонки восхищался независимым и твердым характером Кюхёна, его вокальными данными и манерой общения со старшими.
Сам Кюхён иногда ловил себя на мысли, что ему нравится слушать, как поёт Хонки. Не то что бы существовало чувство зависти, просто Кю признавал мастерство донсена и как человек, искренне любящий искусство, хотя и в довольно экзотической манере, но наслаждался его пением.
И, чего греха таить, никогда не упускал случая уколоть Хонки какой-нибудь очередной иголочкой критики. Просто забавы ради, чтобы посмотреть, как донсен горячо отстаивает свою точку зрения. Кюхён любил упорных людей, поэтому такие импровизированные споры на ровном месте доставляли ему некоторое эстетическое удовольствие.
Поэтому сейчас, стоя напротив пытающегося перевязать руки Хонки, Кюхён чувствовал отдаленное чувство сострадания.

Хонки шипит, роняя ещё один испорченный кусочек бинта на светлое покрытие. С потревоженных кончиков пальцев сочится кровь, оставляя крошечные алые следы на ковре.
-Дурак, да? – негодует Кюхён, одним шагом оказываясь рядом и перехватывая руки вокалиста, когда тот, потеряв терпение, раздирает пальцы бинтом, стараясь избавиться от крови.
-Можешь не отвечать, - в голосе Кюхёна вместо негодования невольно звучит сочувствие. Он легко толкает Хонки на кресло, отбирая у него аптечку. – Сиди здесь, горе вселенское.
Хонки выглядит смущённым, пытаясь одновременно убрать руки, извиниться, проскользнуть мимо Кюхёна и оказаться как можно дальше от его укоризненного взгляда. А крошка Кю и сам не понимает, что заставляет его по-матерински сердиться на этого непоседу.
-Сиди, говорю, - раздражённо повторяет Кюхён, перебирая предметы в аптечке. – Довести себя до такого состояния… Мог бы хоть ради приличия изредка замечать, что ты делаешь.
Эти слова вызывают у Хонки странное чувство, которое возникает, когда стоишь «на ковре» у школьного директора. В его жизни было немало таких моментов, когда он разбивал казенные школьные микрофоны, люстры, зеркала в учительской и подделывал подписи родителей в дневнике. Невольно на его губах появляется улыбка, что снова сердит суетящегося с аптечкой Кюхёна.
-Чего улыбаешься? – хмуро, разматывая новую упаковку бинтов. – Такое чувство, будто это я руки сбил, а не ты. Давай сюда свои лапти.
От такого обращения и тона Хонки снова тянет на веселье, но он старательно прячет улыбку, протягивая Кюхёну правую руку. Боли он опять почти не чувствует, словно поведение Кю действует как панацея.
Но Кюхён не был бы Кюхёном, если бы не заметил откровенного веселья, плескающегося в карамельного оттенка глазах Хонки.
Мгновенно отложив подготовленный бинт, Кю берет маленькую ватку, смачивает её в растворе борной кислоты и с улыбкой, в которой проскальзывает садистское выражение, промывает крошечные царапинки на пальцах Хонки. Тот шипит; стараясь не выдать присутствия неприятных ощущений, закусывает губу и отводит глаза.
«Будешь знать, как улыбаться, вместо того, чтобы думать о последствиях своих глупых поступков», - думает Кюхён, заканчивая обрабатывать ранки и нашаривая свободной рукой бинт. Другая рука осторожно, даже, пожалуй, чересчур бережно поддерживает на весу горячие пальцы Хонки, кончики которых слегка пульсируют: верный признак, что снова пойдет кровь.
Кюхён медленно начинает перевязку, стараясь не тревожить ранки. Хонки терпит, понимая, что самому этого не сделать, а Кюхён скоро перестанет сердиться (во всяком случае, вокалист на это рассчитывает), и будет возможность с ним нормально поговорить. Всё-таки даже в таком случае Хонки надеется, что его секрет так и останется секретом.
Перевязывая вторую руку, Кюхён задумывается, почему ему так хочется настучать этому взрослому ребёнку по лбу и поставить в угол как провинившегося воришку. Не привыкший врать самому себе, Кю приходит к выводу, что он банальнейшим образом волнуется как за физическое, так и за душевное состояние Хонки. Кюхён не мог назвать себя настолько жёстким и равнодушным человеком, чтобы не обращать внимания на пусть и всего лишь знакомцев, но старых и почти уже… привычных?
-Не дергайся, - шипит он на Хонки, когда тот от неосторожного движения рефлекторно пытается выдернуть руку. Делает последний узелок, проверяет перевязку. Вокалист тут же пытается высвободить многострадальные руки, но Кюхён твёрдо, но в то же время осторожно тянет их на себя, крепко удерживая несколько минут.
-Успокоился? – спрашивает иронично, когда Хонки затихает в его руках. Тот хмуро кивает; Кюхён доволен, что сумел донести до донсена всю серьёзность происходящего.

-Любишь гитару?
-Ага.
-Часто играешь? – Кюхён кивнул на несколько коротких, по сравнению с остальными, ногтей Хонки. Тот утвердительно мотнул головой, бережно взял гитару и ударил пальцами по струнам.
-А ты играешь? – вернул вопрос Хонки, чуть подвигая гитару ближе к Кюхёну, словно предлагая сыграть.
Кю, задумчиво водя пальцами по лакированному дереву, просто кивнул и, не спрашивая разрешения, которое и так неформально было дано, взял гитару в руки.
В тот день Хонки впервые услышал гитарные мотивы Hope Is A Dream That Doesn’t Sleep и поверил, что это лучшее, что способен воспроизвести музыкальный инструмент.
Тогда Хонки не запомнил аккордов этой песни, но испытывал приятную надежду, что у него ещё будет шанс это сделать.

-Куда лапки свои тянешь? – тут же реагирует Кюхён, когда Хонки пытается взять гитару. Макнэ СуДжу оказывается проворнее, утягивая инструмент прямо из-под носа у растерянного и обиженного Хонки, сейчас сильно напоминающего самого Кю, когда Сонмин купил самый последний диск с желанной РПГ.
-Совсем невмоготу? В мазохисты записался? – язвит Кюхён, отгоняя прочь внезапно пришедшее в голову сравнение.
А Хонки усиленно кивает, отвечая, в сущности, на первый вопрос – Кюхён же улыбается так, будто вокалист признается во втором.
-Играть ты в любом случае в ближайшие три дня не будешь, - устало говорит Кюхён тоном, не терпящим возражений. – Но раз уж ты так страдаешь…
Кю берёт гитару и, привыкая, проводит пальцами по гладкому лакированному дереву. Секунду медлит, выбирая мелодию.
А когда из-под его пальцев, словно кружево, сплетаются аккорды Hope Is A Dream That Doesn’t Sleep, Хонки замирает, запоминая.

А тайна, известная двоим, всё-таки так и останется тайной.