А вообще

Тут давно не было, собственно,

меня

@темы: фейспалм, my life, дикое ололо

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ниважна

Привет, дорогой дневник.
Твоя номинальная хозяйка теперь официально - студентка самой ниибически пафосной и мажорной дыры Волгоградского государственного университета - факультета международных отношений.

Засим всё.

@темы: кто-то что-то сказал?

---

Всем по привету

Есть у меня такая странная, наверное - или не странная? - особенность: я обожаю давать вещам имена и не считаю это вещизмом.
Мне приятнее думать, что у любой моей вещи есть своя, что ли, индивидуальность; свой характер и особенность - может, так оно и есть на самом деле.
Так вот мобилка у меня - Зико, этот слегка переебнутый шпалой андроид; зеркалка - Соби, новый длиннофокусный объектив - Джэхван, белые монстрбиты - Лео, элбук - сэр Макс. Малой игрушечный то ли кот, то ли медвежонок, которого подарила дочь - Рави, пушистый щенок от хёна - Ухо.
Это имя давала не я, но оно было дико втемное - как сокращение от Ухёна. Вообще почти у всех моих игрушек есть имена, но эти две у меня вечно в постели, поэтому самые близкие.
Такие вот дела. И я честно не знаю, зачем говорю все это. Знаю только, что ни одно имя из всех не является случайным.

Давно здесь не было открытых записей? В любых других обстоятельствах это можно было бы посчитать сигналом к тому, что я начинаю вылечиваться, но этих других обстоятельств - хуй, и больше ничего. Я все тот же дохуя чувствительный мудак, которого можно довести до истерики парой фраз, все тот же блядоавтор, пытающийся изменить что-то в устоявшемся мире фанфикшена (пожалуй, безрезультатно?)
Я все тот же идиот, который обожает нести чушь, говорить глупости и не думать своей глупой головой.
А самое забавное в том, что мне это все больше нравится.
Должны же быть в этой жизни идиоты?

@темы: кто-то что-то сказал?, формула счастья, скука по философии

---

Мяу

Привет новоприбывшим ~
Я вижу, вы есть и вас немало - познакомимся?

И староприбывшим привет - я тут мимопробегалом. Как вы?
Я завтра снова уезжаю, поэтому как-то снова немного странно.
Мяу?

Хосок тут будет поскольку постольку

@темы: кто-то что-то сказал?

---

Текстовые апдейты [2]

Название: Без вывески
Фэндом: Block B
Персонажи: Зико, Юквон, Джэхё
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, повседневность, философия, хёрткомфорт, эфемерность, психология
Предупреждения: AU, сильно AU
Размер: драббл, 6 страниц, завершен

Знаете

Знаете, все мы, наверное, немного сумасшедшие. Фокус в том, чтобы рано или поздно научиться получать от этого удовольствие, как и от крайних форм эскапизма.
Не говорите мне, что этого не существует, не говорите мне, что так не бывает и все это небыль - давайте просто не будем спорить с тем, что для кого-то является, возможно, истиной в последней инстанции.

Без вывески

Дорога слегка ребристая, темная, будто только что прошел дождь, которого на самом деле не было уже слишком давно, чтобы вообще помнить о таком погодном явлении; летние шины шуршат мягко, передавая в чувствительную и жесткую спортивную подвеску яркое ощущение любой дорожной неровности.
Кожа руля теплая, а степь вокруг — желтая-желтая, ровная и бескрайняя, сверху накрытая тяжелым темно-серым грозовым небом. Там, у края горизонта — хирургически идеальный прямой надрез и заходящее бесконечно алое солнце. Там — запад, а может, и восток, потому что немного все равно на законы природы.
Чихо едет уже долго — не так долго, чтобы забыться до конца, но и достаточно давно, чтобы потерять существенную часть себя самого в этом сложном переплетении единственной прямой, как стрела, дороги; Чихо едет вперед, а может, и вовсе назад, потому что давно перестал следить и за течением времени, и за указателями, которых нет.
Спокойные, уверенные, немного уставшие руки на руле «Шелби», триста лошадей под капотом, мерное урчание мотора и гладкие бока автомобиля оттенка мокрого асфальта — совсем как дорога под колесами, но Чихо не обращает на это внимания. Разве что контраст желтой степи с темной от необъяснимой влажности дорогой немного режет глаз.
Чихо не знает, куда он едет, зачем и почему — он знает только то, что любая дорога рано или поздно заканчивается.
А там — по случаю — берите правее, третий съезд, крутой поворот налево и далее держитесь как-нибудь так, как считаете нужным. У «Шелби» нет навигатора, но он и не нужен, на самом деле.

Негустой пролесок странно не выжженных — а вокруг все те же сухие степи — низких деревьев появляется в поле зрения совсем ненавязчиво, будто таких пролесков тут десятки, если не сотни. Как, впрочем, и низкий придорожный трактирчик около.
Ни вывески, ни указателя, ни приглашения какого - простой такой трактир крашеного мутно-голубого то ли дерева, то ли кирпича, то ли панелей; с первого взгляда не скажешь сразу.
Два потемневших от времени стола в десятке метров от боковых окон— бесполезный и ненужный здесь пережиток элитности парижских кофеен.
Чихо улыбается уголком губ, привычно безошибочно останавливая «Шелби» на небольшой асфальтированной площадке перед трактиром — долго сидит, уперевшись подбородком в теплый то ли от прикосновений, то ли от работы мотора руль, и слушает урчание автомобиля — просто так, потому что приятно и всегда хочется немножко задержать этот момент прощания на несколько десятков минут.
Этот «Шелби» успевает соскучиться и за минуту — как и сам Чихо, и в этом они похожи.
Он глушит мотор и ступает на неровный асфальт, чувствуя, как в бедро отдается странная дрожь — как всегда бывает, когда долго сидишь за рулем, не выходя из автомобиля; она быстро проходит, но оставляет неприятный привкус ирреальности — и Чихо встряхивает челкой, проводя рукой по лицу, чтобы снять паутину наваждения.
«Шелби» смотрит вслед своими удивительными, круглыми глазами — немного удивленно, немного грустно и совсем чуть-чуть потерянно.
Чихо знает — у него у самого теперь такой взгляд.

Внутри трактира оказывается тепло — теплее, чем на улице, и не приходится зябко кутаться в тонкую кожаную куртку, поэтому Чихо стаскивает её сразу, кидая на спинку ближайшего стула.
Тусклый свет от единственной лампы, чуть сладковатый запах чего-то знакомого, но бесконечно непонятного, легкая пыль на оконных рамах, занавески старые, когда-то белые, но теперь сероватые от все той же пыли. Какие-то рекламные плакаты на стенах между каждым столом на четверых — яркие, но сразу меркнущие, и глаза рябит, но это терпимо. Подобие деревянной барной стойки где-то в углу — ни одного высокого стула, потрепанное меню с мятыми, протертыми файлами внутри папки, салфетница в виде бутылки кока-колы и несколько странно забытых, словно бы давно не открывавшихся холодильников с бутылками пива, газировки и минеральной воды.
Тонкий, полупрозрачный молодой человек на колченогом табурете за стойкой. Темные глаза — правда, кажется, что все равно светлее теней под ними; вьющиеся каштановые волосы, забранные в торопливый хвост на затылке.
Яркие, капризные, но — грустные красивые губы.
Он не говорит ничего и даже не здоровается, но Чихо почему-то все равно знает его имя, а еще, наверное, то, что он совсем один.
-Один кофе, пожалуйста? - Не вопрос, а осторожная, мягкая просьба, потому что все, что иначе, ломает и никогда не возвращает больше к привычному состоянию. Молодой человек кивает просто и соскальзывает с табурета, исчезая в дверном проеме за спиной, прикрытой то ли москитной сеткой, то ли такой же занавеской, как на окнах, разве что чуть длиннее.
Запах тепла и дешевого растворимого кофе — сладкого, потому что Чихо уже научился по аромату определять, подслащен псевдоамерикано или нет.
Трется о ноги облезлый серый кот — сразу видно, что дворовый и не нужный никому, кроме самого себя; белые лапки-сапожки и буква «м» на лбу — и смотрит долгим, пытливым взглядом желтых, как фонари, глаз.
-Прости, друг, у меня нет ничего, - Чихо разводит руками, а в груди где-то грызется старой крысой необъяснимое чувство вины. - Подождешь — могу поискать.
Кот усмехается — или это все игры уставшего сознания — и мягко запрыгивает на одно из дальних окон, и Чихо сразу понимает почему-то, что не нужно ему ничего.
Ничего из того, что могут предложить ему люди.
Чихо занимает стол ближе к выходу, у окна — спиной к двери; от ощущения мягкой кожаной ткани куртки обнаженным локтем становится почему-то немного спокойнее, и Чихо подпирает рукой голову, бездумно очерчивая кончиком указательного пальца какой-то дурацкий цветочный узор на выцветшей, линялой бумажной скатерти.
Такая же салфетница с простыми белыми салфетками, соль и перец в маленьких пластиковых стаканчиках, и небывалая роскошь в виде тусклой стальной ложечки в чашке с кофе он ожидаемо обжигающе горячий, чуть сладкий и по-дешевому безвкусный, но Чихо все равно поднимает благодарный, молчаливый взгляд, и темноволосый молодой человек кивает бледно, едва заметно приподнимая уголки губ.
Он молчит и не говорит ничего, но все равно Чихо почему-то знает его имя и то, что он совсем один.

Юквон заходит так, будто он всегда здесь был — где-то очевидно и неуловимо за легким, пыльным тюлем штор, а может и вовсе сидел за соседним столиком, а теперь стоит у стула напротив Чихо и улыбается странно, невесомо и как-то призрачно.
Чихо, не поднимая взгляда, греет кончики пальцев о горячую кружку — он прекрасно знает и без взглядов, что глаза у Юквона усталые, а волосы в тусклом свете единственной лампы кажутся русыми. Квон присаживается осторожно на краешек стула напротив Чихо — молчит и ждет терпеливо.
-Привет.
Долго ждать не приходится — Чихо никогда не отличался особым терпением. Квон склоняет набок голову, улыбнувшись тепло — совсем как раньше, когда не было степей и дорог, а был лишь «Шелби», ночной город, автобусная остановка и таблетки от головной боли; Чихо немного грустно — совсем как тогда, когда впервые пришла усталость.
-Нашел тебя наконец-то, - задумчиво продолжает он, склоняясь над чашкой кофе и улавливая сухими губами горячий пар. - Нашел.
У Квона все такие же раскосые, кошачьи глаза и легкие тени в их уголках — и голос негромкий, мурлыкающий, как прежде.
-Нашел, - соглашается он, смеясь тихо. - А я все думал — когда? Немного времени прошло, как видишь.
Чихо поднимает голову и заставляет себя улыбнуться — выходит криво, болезненно и саркастически, но он не спешит делать работу над ошибками; если так вышло, значит, так нужно было, и нет смысла пытаться спрятать то, что столь по-фрейдовски лезет наружу.
-Тебе — немного, - говорит он, пожав плечами. - У нас сгорело немало бензина.
Пауза — теплая и сладковатая, как воздух вокруг.
-Я, знаешь ли, скучал, но тебе, пожалуй, все равно, поэтому давай сделаем вид, что я не говорил этого.
Юквон смотрит с легким любопытством — с ним же же задумчиво сует палец в солонку и тут же его облизывает, перекатывая на языке мелкие кристаллики соли.
-А что говорил?
-У нас сгорело немало бензина.
Юквон смеется — негромко, совсем мягко и так, как было раньше, уже после автобусной остановки и таблеток от головной боли; как было раньше, когда была однокомнатная квартирка, полутораспалка на двоих и много того, что говорилось без слов. Это было давно.
Или недавно — Чихо не следит за течением времени, потому что в один момент его просто не стало.
-Как Шелби? - Квону правда интересно, и Чихо верит ему.
-Живет, - улыбка не острая, усталая скорее. - Все тот же девяносто пятый с переменным успехом на сто километров.
-Передавай привет?
-Передам.
Им снова, кажется, не о чем говорить, потому что Чихо совсем не хочет рассказывать то, что случилось с ним после — когда Юквона не стало, будто не было никогда, а из воспоминаний осталась лишь усталость, теплая оранжевая толстовка на кресле и океан безвкусной, влажной тоски по тому, что могло, но не считало нужным сбываться. Юквон улыбается чуть виновато, болезненно и совсем каплю — одиноко, потому что хочется спросить, коснуться и остаться рядом, как было до, но теперь нет ничего, кроме трактира, остывающего кофе, «Шелби» напротив и бесконечной прямой, как стрела, дороги.
Степи — желтые. А на деревянной стойке — там, у локтя тонкого невесомого хозяина — прозрачная коробка с эклерами. Они еще теплые, мягкие и совсем свежие — а датированы вчерашним днем пять лет назад, но Чихо не замечает этого.
-Я когда-то неплохо владел синонимами к наречиям, знаешь, - говорит вдруг Юквон тихо. Наблюдая за слишком бледными, но привычно красивыми пальцами Чихо, бегло касающимися кромки кружки. - А сейчас не могу сказать ничего, кроме «плохо».
Пожимает плечами.
-Плохо. Одному плохо. Или без тебя плохо. Я так и не понял...
Чихо усмехается коротко.
-Почему ты ушел тогда? - Горько то ли на языке, то ли где-то глубже, а может, уже и не горько вовсе. - Ведь так просто было остаться. Подумаешь — всего один шаг через невозможное. Знаем, проходили...
Облезлый серый кот на окне потягивается и спрыгивает вниз; секунда — он уже на стойке, ластится к руке темноволосого то ли хозяина, то ли официанта, и глаза-фонари прикрыты почти полностью от довольного прищура.
Ничего взамен, кроме секундной ласки.
Юквон качает головой отрицательно — не раздраженно и даже немного с сожалением.
-Тебе всегда было проще прогнуть мир под себя, чем прогнуться под него, - говорит он с едва заметной горечью в призрачно-тусклом голосе. - Я не говорю, что это неправильно, Чихо. У каждого своя правда, но ты ведь знаешь, что не можешь изменить то, что просто нельзя менять. Это, понимаешь, неизбежный закон равновесия.
Усмешка сдавленная.
-Это нормально, когда ты чего-то не можешь добиться. Например, вернуть тех, кто ушел. Совсем ушел, как я — не потому, что не хотел остаться. Ты веришь? Я хотел. Жизнь хотела по-другому...
Чихо упрямый — как тот «Шелби», который пусть с третьего, но все же раза заводился после тяжелой аварии, скалясь развороченной мордой; Чихо упрямый, а еще, пожалуй, слишком живой, пусть и усталый очень — и смотрит зло и растравленно как-то.
-Помнишь, как маленький принц говорил?
Юквону вдруг становится совсем одиноко — как будто это не Чихо, а он сам задал этот глупый, бесполезный вопрос, который оказывается почему-то самым главным во всей этой ирреальности, где свежие эклеры датированы вчерашним днем пятилетней давности; в уголках глаз щиплет остро и сухо.
Словарь синонимов еще не создан, и остается только «плохо», «больно» и «хочу». Или не хочу уже.
Юквон подается вперед и протягивает осторожно руку — касается скул Чихо осторожно, очерчивает контур и гладит пальцами мягко и нежно, соскальзывая вроде бы случайно к губам; чувствует подушечками пальцев улыбку и отвечает беспомощно и совсем отчаянно.
Прикосновение — холодное, призрачное, несуществующее ни капли.
Коснись в ответ руки — наткнешься на пустоту.
-Послушай, я не хотел, чтобы так все было. Там, знаешь, не спрашивают — хотим мы уйти или предпочли бы остаться... Там плевали все на заповеди маленького принца. Там есть только разнарядка, а остальное неважно все. Неважно, что кому-то будет плохо. Это ведь просто еще один шаг через невозможное, понимаешь? Ты десятки таких делал.
Квону сложно говорить; он запинается, сбивается и замолкает, чувствуя порыв прохладного воздуха — Чихо задумчиво наблюдает, как его пальцы проходят сквозь пальцы Юквона, не давая привычно сплестись и отдать еще немного себя.
Просто так, в подарок, потому что когда-то это спасало.
-Сделай еще один? Живи дальше, хорошо? И не скучай — потому что мне плохо, когда ты скучаешь. Даже теперь, когда нет уже ничего — плохо, потому что там, где когда-то ломается, становится крепче в два раза.
Чихо кивает бездумно — на большее нет ни сил, ни желания. Есть сожаление — другого не надо.
Мало, рано, быстро.
-Забери меня с собой? - Тихо и уверенно почему-то, и Юквон вздрагивает, качая головой с трудом. И взгляда уже не поднимает — защита дает сбой, экраны матово бледнеют, и каждое слово отдается тусклой, тянущей болью, той самой невыносимой, от которой не хочется даже выть, потому что теперь не хочется уже совсем ничего.
-Я не могу, Чихо. Живи?
Чихо улыбается криво — тебе так просто сказать.
-Непросто. Но кому, как не тебе, знать, что если жизнь и дает что-то, то она не подписывает на свертке, «счастье» это или «боль»? Также и с тем, что она у тебя забирает. Смысл в том, что и в одном, и в другом можно найти противоположное.
Квон переводит дыхание, потому что дышать становится совсем тяжело, а плечи пробивает лихорадочный, болезненный озноб.
-Найти в хорошем плохое сможет каждый, а в плохом хорошее — единицы. Так давай попробуем?..
Здесь нет людей, свежие эклеры датированы вчерашним днем пятилетней давности, а в глазах то ли официанта, то ли хозяина — бесконечное одиночество и сотни страниц невысказанного на этой станции, где смотритель — Харон без лодки, а воды Стикса сливаются с водами Леты. Здесь тепло и пахнет сахаром из чашки дешевого, но обжигающе горячего растворимого кофе, а облезлому серому коту не нужно ничего, что могут дать ему люди.
-Это просто еще один шаг через невозможное, - повторяет Юквон еле слышно, а потом улыбается вдруг тепло и нежно, как тогда, совсем тогда. - У тебя получится, я знаю. Передавай привет Шелби, хорошо?
И уходит. Просто — через дверь и не оглядываясь.
Потому что помнит, что бывает, когда попытаешься посмотреть назад.

***

Чихо оставляет деньги и встает, неловко продевая руки в рукава тонкой, совсем не греющей кожаной куртки — замерев, осторожно поднимает взгляд, встречаясь глазами с темноволосым то ли хозяином, то ли официантом; всего мгновение — Чихо знает, как его зовут, и знает, что он совсем один.
А еще знает, что сейчас закончилось что-то, что длилось очень давно — и облезлый серый кот уходит тоже через дверь, а на задней левой лапе нет белого сапожка.

Гладкий бок «Шелби» матово отбрасывает последние лучи зашедшего почти солнца, а из-за темного грозового неба почти нет сумерек; из-под капота медленно капает прохладная влага — всего лишь работал кондиционер, но кажется почему-то, что «Шелби» плачет.
И успокаивается только тогда, когда Чихо вновь кладет уверенные, чуть усталые руки на все еще теплый руль, чтобы вновь — желтые-желтые степи и влажная почему-то дорога, но теперь уже немного по-другому.

Отъехав десяток метров, Чихо все-таки оборачивается зачем-то.
И не удивляется, когда не видит ни пролеска, ни одинокого трактира без вывески — просто ровную и привычную желтую степь, где никогда ничего не было.

Легкая улыбка, восемьсот метров вперед по темной влажной дороге — Чихо, прищурившись, замечает на обочине дороги одинокую тонкую фигуру — смутно знакомую, чуть растрепанную, со вьющимися, забранными в торопливый хвост волосами. Случайный попутчик?
То ли хозяин, то ли официант, то ли смотритель станционный — ни вывески, ни имени, ни слова, только взгляд знающий все и привкус власти несбывшегося.
Чихо останавливается и опускает стекло с пассажирской стороны — Джэхё чуть наклоняется, заглядывая, и улыбается немного устало, но мягко и совсем чуть грустно.
-На уголок в сердце не претендую, - говорит он с короткой усмешкой. — Но на крышу над головой и небольшую порцию чудес?
Чихо смотрит задумчиво и хмыкает, прикрывая глаза.
-Небольшую — это можно.
И снимает блок с пассажирской двери.

15 июля 20nn минус 5 года

@темы: музыка, фанфики, скука по философии, би эл оу си кей, U-KISS

---

Текстовые апдейты

Название: N'oubliez Jamais
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiHyo
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, философия, хёрткомфорт, эфемерность
Предупреждения: AU, сильно AU
Размер: драббл, 4 страницы, завершен

для  Osaki ♡

N'oubliez Jamais~

-Привет. Посиди со мной.
Это место могло бы быть, пожалуй, и Сорренто с его горно-склонными разноцветными домами у берега Средиземного моря, и старым хорватским городком, и новомодным Лонг-Айлендом вперемешку с чешским пригородом Праги; это место могло бы быть баром, могло бы быть кафе на двоих, где всего один столик и хозяин на все руки от скуки; это мог бы быть придорожный мотель, дешевая забегаловка и стерильно-чистая американская закусочная, где изредка, если повезет, можно заказать хорошего французского вина.
Этот парень кажется Чихо смутно знакомым - где-то и когда-то в одном из таких же странных, меняющихся каждую секунду мест, где все они странники, и стоит лишь выйти за дверь, как окажешься в другой плоскости реальности.
-Привет. Не посижу. Я сегодня на работе...
Чихо вздыхает и — открывает глаза, делая последний глоток все еще холодной, колкой на ощущение кока-колы.

-Снова витаешь в облаках? Не понимаю — я ведь делаю прекрасный кофе, а ты до сих пор лакаешь эту дрянь. Нелогично.
Сегодня Джэхё, видимо, бариста, а может, просто издевается; скорее всего, сегодня он обычный официант, судя по простой черно-белой форме, но Чихо не берется судить точно, потому что Хё любит дешевую официальность. Не в смысле «дешевую» как оно есть — а в смысле того, что бывают моменты, когда она совершенно ни к чему.
Бабочки все эти, галстуки. Чихо вздыхает и тянется за трубочкой — колы осталось совсем немного, в карманах пусто, а удовольствие растянуть хочется.
-Посиди со мной. Официанты обычно носят бейджики, а жизнь так и не научила тебя нормально брехать.
-Брешут собаки, - говорит Джэхё просто, но за столик все-таки присаживается. - А я лгу.
Чихо усмехается невесело, безучастно отчасти разглядывая на дне бокала последний тающий кубик льда.
-Лгу здесь я. А ты — брешешь. Непрофессионально...
Джэхё улыбается.
-Ты фантазируешь, Чихо. Что сегодня?
Вообще-то Джэхё здесь — царь и бог, потому что господин и хозяин; его много, его слишком много на двух официантов и одного бармена, его слишком много на один полузаброшенный бар на сеульской окраине, где подают волшебный кофе, холодную колу и толкают наркоту в коридорах у черного входа.
Джэхё очень любит быть обычным человеком, потому что слишком интересно сновать обыкновенным посетителем меж бродячих шекспиров, байронов и уайльдов, которых здесь по нескольку на квадратный метр бара; почти никто не знает, что здесь он царь и бог, бродячий Моне, Манэ и Мунк, а на стене у стойки висит дешевая репродукция «Крика».
-Сегодня? - Чихо задумчиво болтает трубочкой в бокале. - Сегодня здесь Италия. Может быть, Португалия... Как насчет Лиссабона? Иногда, знаешь, он похож на Иерусалим.
Сегодня Джэхё — обычный посетитель, а Чихо — как всегда, обычный бродячий Данте, потерявший своего Вергилия.
-У тебя никогда не было Вергилия.
-А ты не разбираешься в искусстве, хотя щеголяешь знаниями канонов импрессионизма и экспрессионизма. Но я же не тыкаю тебя носом в твое же дерьмо.
Джэхё смеется — привычно и беззлобно, а потом вытягивает из пальцев Чихо бокал и допивает колу.
-Это попахивает декадансом, ты не находишь?
-Слишком много умных слов, - Чихо подпирает голову рукой. - Я ведь просил тебя всего лишь посидеть со мной, а не трепать языком.
Джэхё медленно качает головой, когда на столике за счет заведения появляются две небольшие стеклянные бутылочки колы, кристально ледяные и колкие.
-Сегодня ты обозвал мой бар итальянским Лиссабоном в Израиле, - замечает он укоризненно. - Хотя это всего лишь грязная дыра на окраине Сеула.
По лицу Джэхё видно, что он надеется хотя бы на элементарное объяснение. И получает его.
-Я хочу, чтобы сегодня здесь был Лиссабон. Значит, он здесь будет.
Джэхё не спорит. Для него здесь сегодня Лонг-Айленд и самый странный посетитель этого бара.

Чихо болен.
Чихо болен своими фантазиями, порывами и желаниями; Чихо болен тяжело и безвозвратно, и Джэхё считает, что это самая чудесная болезнь из всех, которые были придуманы кем-то, кто пишет больничные карты.
Джэхё целовал и надеялся, что заразится — также тяжело и безвозвратно, Джэхё ловил губами дыхание, слизывал с разбитых скул кровь и верил, что когда-нибудь также сойдет с ума, и сегодня для него здесь тоже будет Сорренто, старый хорватский городок и пригород Праги с черепичными крышами остроугольных английских домов.
Чихо болен смертельно и, наверное, совсем безнадежно — с усталыми глазами, в которых смерти больше, чем жизни, и словами, в которых жизни было всегда зашкаливающе чересчур и болезненно.
В конце длинной барной стойки — проведи ладонью и смотри, как сотни коротких занос сочатся сукровицей — старый граммофон и стопка пыльных, мятых упаковок с музыкальными пластинками; сегодня здесь вроде как Сорренто, но Чихо качает головой, улыбаясь, и появляется графство Мерсисайд, океанская влажность, британская элегантность прокуренных джаз-баров и Ливерпуль.
Квартеты Чихо не очень любит, поэтому сегодня в репертуаре Джо Кокер.
-Скажи мне, принцесса, - он холодит губы о стекло еще не открытой бутылки колы, и капля оттаявшего льда сбегает вниз по подбородку, теряясь и вырезе футболки. - Ты читал Хемингуэя?..
Джэхё немного холодно, немного грустно и так, как всегда бывает на фоне Кокера, чужих иллюзий и близкого аромата безумия; Джэхё усмехается.
-Бывало. Потерянные поколения?
Чихо щурится довольно — искра жизни в темных, практически черных глазах продолговатой формы; щелчок пальцев — балл в копилку, сообразительный малой.
-Отец мне говорил, что у каждого поколения свой путь*, - цитирует он слова трека, покачивая головой в такт мелодии. - Это к тому, что ты когда-то спрашивал, отчего по вечерам здесь так много сброда, которому для путешествий по времени и пространстве не нужны наркотики и транквилизаторы.
Джэхё стучит уголком ногтя по стеклу бутылки — бродячие шекспиры, байроны и уайльды, безнадежные ненайденыши кварталов и дешевая уличная философия.
Звучит, правда, заманчиво, и Джэхё, пожалуй, дал бы за неё пару фунтов. Сегодня здесь Британия, Джо Кокер, джаз и его личный Вергилий, который очень любит прикидываться Данте.
-Я не буду тебе Вергилием, - возражает Чихо и открывает наконец бутылку колы. - Даже за счет заведения не буду. Это слишком утомительно — еще и следить за тобой, чтобы не потерялся по пути...
-Ты болен, Чихо, - Джэхё думает, что в его собственном голосе сейчас на порядок больше нежности, чем нужно бы, но Чихо не привык замечать таких вещей.
-У каждого поколения свой путь, желание делать все по-своему и потребность не соглашаться*, - Чихо вторит словам на свой манер. - Безумие, Джэхё — не болезнь. Безумие — путь.
Пластинка — старая и затертая, потому что Чихо очень часто просит включить её здесь на повтор.
-Но ты не хочешь быть моим Вергилием.
-Я же сказал, это слишком утомительно.

Джэхё думает, что этот человек мог бы хоть как-нибудь оправдаться — мол, к чему тебе все это, ведь есть прекрасная реальная жизнь, где можно спокойно и без проблем, основываясь на одних лишь целях, построить свою судьбу; мол, зачем тебе все эти шекспиры и байроны, зачем Сорренто вместо Сеула, к чему Ливерпуль и океанская влажность, к чему неизвестность за каждый закрытой и не очень закрытой дверью.
К чему тебе не знать, что будет дальше?
А Чихо не оправдывается — ему всего лишь утомительно, и все.
-Здесь у каждого своя дорога, - он пожимает плечами. - Никто не вправе пытаться тащить другого по своему пути. Безумие — не болезнь, безумие — путь. Слепота — не болезнь, потерянность — не болезнь, и даже, Хё, наркотики с транквилизаторами — не болезнь. И даже, пожалуй, не зависимость. Это — пути.
Джэхё знает все это, потому что знает Чихо очень долго. Десятки, сотни лет — время с ним теряется и растворяется, он вне времени и пространства.
Ведь стоит сделать шаг за порог — и другой мир, другая судьба на пару часов, и кола там, вполне может быть, теплая и безвкусная.
Наверное, думает Джэхё, только поэтому Чихо так часто возвращается сюда.
-Ты болен.
-А ты — до безобразия здоров.
Чихо и ухом не ведет, а Джэхё приподнимает уголки губ невольно.
-И хоть бы капля зависти в голосе, ну, - Джэхё не обидно, но все же как-то горько немного. - Недовергилий...
-Недоданте, недошекспир, недобайрон, недоуайльд, не вешай на меня ярлыки, - Чихо говорит без знаков препинания и одной интонацией на все перечисления. - Я, Джэхё, всего лишь недо-я. А не недо-кто-то-там-еще. Быть кем-то — утомительно, ты не находишь? Все время подчиняться какому-то канону.
Немного пыли на барной стойке, ленивые сумерки за окнами и тихая пластинка в граммофоне; сейчас людей здесь станет больше — все те же недо, все по канону, и они вновь покажутся здоровыми и правильными, пока Чихо не переступит порог и не уйдет.
-У каждого свой путь, - теперь уже Джэхё повторяет слова, и Чихо согласно кивает, прикрывая один глаз. - Никто не вправе тащить своей дорогой кого-то другого.
Джэхё не знает, отчего-то ему всегда так немного по-детски страшно, что Чихо уйдет и никогда больше сюда не вернется.
-В точку, Хё, - теперь в голосе Чихо на порядок больше тепла, чем следовало бы, хотя он вновь по привычке не особо обращает на это хоть какое-то внимание. - Но никто не говорит, что ты не можешь выбрать путь, который идет параллельно с тем, чего ты хотел от меня.
Всегда, когда Чихо встает из-за столика и убирает руки в карманы, надвигая кепку посильнее на глаза, чтобы уйти, Джэхё чувствует, как наскоро созданное Сорренто, кафе на двоих и израильский Лиссабон шатко покачиваются, готовясь исчезнуть, уступив место привычным окраинам Сеула; всегда, когда Чихо собирается уходить, Джэхё боится, что это навсегда.
Он не знает, почему так — но все иллюзии живут еще ровно пять минут даже тогда, когда Чихо скрывается за дверью.
-Знаешь, Джэхё, - голос откуда-то издалека, на последних джазовых аккордах. - Я думаю, что если ты когда-нибудь решишь ко мне присоединиться, я смогу немного побыть твоим Вергилием. Но только немного — дальше ты уж сам...

@темы: музыка, фанфики, формула счастья, скука по философии, би эл оу си кей

---

и я хочу просто оставить здесь это.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Апдейт номер два; Принцип Либиха

Название: Принцип Либиха
Фэндом: B2ST
Персонажи: Ёсоп, Чунхён, Донун
Рейтинг: PG-13
Жанр: Слэш (яой), Ангст, Мистика, Психология, Философия, Hurt/comfort, AU, ER (Established Relationship)
Предупреждения: AU, сильно AU, нецензурная лексика
Размер: мини, 6 страниц, завершен

Закон лимитирующего фактора Либиха в проекции на реальность

Принцип Либиха

-Проклятье.
Удар кулаком по скользящей крыше автомобиля — Чунхён ненавидит это. Сегодня Ёсоп опять очнется в крови или виски - а может, они будут смешаны, - и вороново-черный «Каденза» ни в чем не виновен, но Чунхёну все равно.
Он не устал. Ему просто страшно.
Чунхён не помнит точно, когда началось все это — года, может, два назад, когда исчез Донун.

Чунхён ненавидит Донуна — за идеально неазиатский разрез глаз, за слишком красивую улыбку, за светлые волосы, которые ему, Чунхёну, никогда не пойдут; за палки в колеса, за детскую беспомощность, в противовес которой всегда была сила, за искренность и — за Ёсопа. Чунхён ненавидит Донуна — мертвых ненавидеть легче.
Чунхён никогда не желал знать, чем на самом деле был для Ёсопа этот взрослый мальчишка, у которого на три мысли смешливого бреда мог прийтись нож, который не иначе, как под ребра — и никогда не желал думать, как он сам выглядит со стороны. Чунхён просто терпел и молчал, когда Ёсоп заглядывал обеспокоенно в глаза Донуну снизу вверх — будто искал что-то, читал, находил и улыбался потом так, как, пожалуй, ни разу не улыбнулся даже Чунхёну.
А они ведь с детства вместе — Маэстро и Джокер, ещё один удар по крыше «Кадензы». А Донуна Чунхён ненавидит — и за то, что тот посмел погано сдохнуть, даже не попытавшись поломать прямую кардиограммы.
-Мне страшно, - Чунхён тогда впервые услышал от Ёсопа эти слова. - Послушай, мне страшно.
Донуна не было два дня, а потом палата реанимации. Чунхён не знал ничего — и как впервые Ёсоп там провалился в эту временную яму, даже не закрывая глаз.
-Мне страшно, - мертвый голос в трубке. - Чунхён, забери меня отсюда.
Врач сказал, что этот странный мальчик просто кивнул, узнав о том, что Сон Донуна больше нет.

Чунхён не был удивлен.
Когда исчезает лимитирующий фактор для организма, происходит саморазрушение изнутри.

Тогда начались эти «временные провалы». Ёсоп не засыпал — просто замирал на полудвижении, устремив пустой, тусклый взгляд вперед, и в подсознании падал куда-то с обрыва вниз со скоростью, близкой к скорости света, что в одном из свойств теории относительности рождало бесконечное время. Внешне это длилось всего несколько мгновений — Ёсоп вновь начинал двигаться, но мысленно все ещё падал бесконечно быстро и бесконечно вниз, абсолютно не отдавая отчета в своих реальных действиях.
Иногда Чунхён оказывался рядом — и просто обнимал, до боли сжимая руки и не давая сдвинуться с места.
А иногда его не было — и Ёсоп бессознательно, играясь, бил хрупкие стеклянные вещи вроде статуэток и бутылок с дорогим алкоголем, рвал на полоски ткань и бумагу, сжигал фотографии, затапливая их в ванной с полным напором воды. Никогда ничего доходящего до грани — разве что на руках рисовать очень любил.
Острыми спицами, иглами и ножами.
В детстве, Чунхён помнит, Ёсоп обожал разукрашивать руки шариковыми и гелевыми ручками, фломастерами и красками. Когда же впервые увидел кровь, узорами стекающую к запястьям, понял, что игрушки растут также, как и дети.

Провалы не продолжаются более получаса — но этого вполне хватает, чтобы сойти с ума ещё на несколько единиц.

***

Длинные гудки вместо ответа, молчание на стук и звонки в дверь; включенный свет в окнах спальни, прохладный, влажный от дождя бок «Кадензы» у бедра. Чунхён не видит смысла ждать под дверью — это значило бы просто сорваться и расхерачить все к чертям. Взгляд на часы — ещё немного.
Нет смысла биться в глухую стену, если скоро она развалится сама.
Чунхён собирает ладонью прохладные дождевые капли и ненавидит Донуна за что, что происходит теперь. Слизывает влагу с пальцев и ненавидит за то, что через несколько минут снова будет промывать неглубокие царапины на предплечьях Ёсопа, бинтовать руки, собирать осколки стекла и мокрые обрывки сожженных фотографий.
Два года. Чунхён не устал — ему просто страшно, что однажды все зайдет слишком далеко.

-Чунхён.
Ёсоп стоит на пороге — легкая улыбка.
-Двадцать с хером лет Чунхён.
Чунхёну не нужно приглашение, чтобы войти в квартиру — он просто легким движением вталкивает Ёсопа обратно, закрывая за собой дверь; никакой крови сегодня, только в кончиках пальцев забиты осколки стекла — видимо, сам пытался собрать разбитые винные бокалы.
-Прости, - Ёсоп касается рукой плеча Чунхёна, и на белой рубашке остаются крошечные капли сукровицы. - Долго сегодня?..
Чунхён перехватывает руку и тянет ладонь к себе — рассматривает, прикидывая, как лучше реанимировать ранки. Дергает плечом.
-Перестань. Не очень.
Чунхён ненавидит, когда Ёсоп пытается извиниться за эти приступы — извиниться, по сути, за то, в чем невиновен. Чунхён обычно не ищет виноватых — но здесь как-то все само.
Ёсоп виноват только в том, что оказался в один момент слишком слабым.
На кухне обнаруживается как всегда все, что нужно — и перекись, и вата, и бинты; даже более чем — в плюс идет разбитый сервиз китайского фарфора и несколько когда-то неплохих (Чунхён помнит, что бургунди из них было особенно приятным) винных бокалов и пачка разорванных полароидных фотографий из небольшого альбома.
Обложка с одного края обуглена, зажигалка за ненадобностью валяется на подоконнике. Чунхён отворачивается — на фотографиях они втроем.
-Мне больно, - тихо говорит Ёсоп, когда перекись с шипением въедается в крошечные ранки, оставленные осколками бокалов. Сидит он ровно, послушно и не двигается — только смотрит на Чунхёна странным, немного отстраненным взглядом из-под падающей на правый глаз мелированно-русой челки.
Видимо, не отошел ещё до конца — скоро придет в норму. Чунхён и ухом не ведет — бинты тут не нужны, но антисептика ещё больше.
-Терпи, - кидает Чунхён, чувствуя, как перекисью начинает драть горло воздушно-капельным. - Сейчас перестанет.
Чунхён неплохо знает приемы первой помощи — ещё из курса биологии, где всегда какого-то хрена был «сраным отличничком». И о правиле минимума Либиха он тоже знает неплохо.
Ёсоп вздрагивает — а потом злость. Тихая — от этого ещё более страшная.
-Не перестанет, - говорит он просто. - Мне больно.
С нажимом, тяжело. Чунхён понимает — перекись не при чем. И снова, и вновь — по кругу, циклично и неизбежно, как это бывает, они приходят в одну и ту же точку окружности, с которой начали два года назад и которую проходили десятки, даже сотни, кажется, раз.
-Почему он, - Ёсоп, стоя у окна и опершись ладонями на подоконник, оборачивается через плечо. - Не подумал тогда обо мне? Почему он бросил меня здесь?..
Чунхён молчит — только зубы сжимает и пальцы на карандаше, который ломается, как сухая щепка. То ли дерево слабое, то ли ненависть сильная.
-Какого ебаного черта? - У Ёсопа всегда сценарий вопросов один. - Кто ему разрешил?
На смену сжатым зубам приходит невольная, ненормальная слегка ситуативностью улыбка — ты, Соби-я, и здесь остаешься маленьким эгоистичным собственником. Кто разрешил?
Чунхён перестает улыбаться — хватит.
-А разве на это дают разрешение?

Чунхён уходит далеко за полночь — можно было бы, конечно, остаться до утра, но Ёсоп давно не приглашает, а Чунхён не любит навязываться; на попытку помочь с уборкой в ответ получает только смущенно-раздраженный взгляд и покорно отступает — провал не повторится еще несколько дней, так что.
Чунхён вспоминает зачем-то линию периодичности — тогда, два года назад, когда началось все это, приступы были легче и реже. Сейчас — Чунхён проворачивает ключ зажигания «Кадензы» - «Туарег» Ёсопа прочно стоит на подземной стоянке в Чонногу.
Потому что провал может случиться в любую секунду.

Ёсоп долго сидит на краешке стола на кухне и вертит в пальцах половинку полароидной фотографии — а потом, выдохнув легко, разрывает её на крошечные фрагменты, одним движением выбрасывая в открытое окно.
По закону жанра неплохо бы попасть в открытое окно черного «Кадензы», но Чунхён уехал уже давно.

***

Чунхён любит колу так же, как Ёсоп — кофе, но везде один и тот же кофеин, и принцип действия примерно одинаков. Как, в сущности, и в остальном.
Джокер и Маэстро: Чунхён прекрасно играет в карты, Ёсоп — на фортепиано, но везде успех определяет ловкость рук. Ёсоп проигрывает Чунхёну как-то в покер спор на поцелуй — оба пьяные, обоим все равно, но повторять исполненное желания не возникает. У Ёсопа.
Чунхён же это запоминает почему-то навсегда.
Бредово, по сути, выходит — они ведь с детства вместе, но всегда в разных плоскостях и уровнях реальности, где каждый для другого является не тем, кем предполагается. Так и Чунхён для Ёсопа совсем не тот, кто Ёсоп для Чунхёна.
Чунхён понимает это слишком, пожалуй, рано — или как раз вовремя, чтобы понять, осознать и не пытаться даже изменить что-то. Чтобы просто хотя бы не потерять и не жалеть потом ни о чем.
Чунхён делает неохотный, вялый глоток колы и не узнает себя — а как же риск с шампанским вперемешку?
И усмехается невесело — слишком высокая цена, чтобы рисковать.
А потом появляется Донун — и Чунхён впервые узнает, что такое ненависть.

Ёсоп привязывается к этому взрослому мальчишке с покрашенными в розово-голубой цвет прядями волос невероятно быстро, невероятно сильно и невероятно глупо — вплоть до того, что психует от любого неверного движения или слова; Чунхён не узнает его — вся прежняя разборчивость, придирчивость, критицизм и циничность, умело прикрытая милым внешним видом, по отношению к Донуну сводится на нет, уступая место чему-то качественно иному.
Ёсоп не признает любви — это не для него и не про него. Это что-то другое совсем — Чунхён вбивает ладонью по гудку «Кадензы», стоя на пустом перекрестке, и выплевывает раздражение вместе с застоявшейся в горле сладостью от теплой кока-колы.
Он просто отворачивается всегда, когда замечает, как милый мальчик, у которого удар с правой не слабее, чем у него, Ён Чунхёна, заглядывает в глаза Донуна, улыбаясь так, что можно лечь и сдохнуть.
Чунхён циничен порядком — и не фильтрует слов. И своего отношения к Донуну не скрывает. Тот, впрочем. Это понимает — и разве что Ёсоп то ли не замечает, то ли делает вид, что все так, как прежде.
-Не будет уже как прежде, - смеется Чунхён в ответ на совершенно другой вопрос, но Ёсоп, кажется, все понимает.

Уйти Чунхён не может.
Просто потому, что.

***

Не заходить домой — там пусто и слишком много пространства для мыслей; сидеть в автомобиле, слушая, как по крыше барабанят тяжелые, крупные капли дождя, сливающиеся в единое шуршащее полотно. Дорожки воды по стеклам — как слезы.
Чунхён нелогичен — в «Кадензе» так же пусто и одиноко, как и в двухкомнатной квартире на четырнадцатом этаже.

А ещё он слишком хорошо помнит тот первый — и последний — поцелуй.
От Ёсопа пахло совсем не алкоголем, хотя выпил он порядком; только кофе — мягко и немного горько, как лунго или американо, с вкусом более глубоким, чем эспрессо. Губы теплые, податливые — ровно до того градуса, чтобы почти сойти с рельсов.
Неуверенные ладони на плечах, сжатые пальцы и немного вперед — а потом испуганно, мгновением назад, чтобы больше никогда даже не вспомнить.
Было вкусно. Как кофе.
Или кола? Неважно. Чунхёну было вкусно.
А потом — немного тяжело. Как и сейчас.

И всегда.

***

-Почему ты никогда не отвечаешь мне?..
Откат — сильный, бесконтрольный и болезненный; Ёсоп отходит от приступа быстро, но в стиле «сход лавины» - нервно, истерически и накатывающим, как снежный ком, психозом. Руки в крови, где-то дальше — разбросанный набор игл, потому что в этот раз Чунхёна не оказалось рядом. Царапины на предплечьях неглубокие, но почему-то сочащиеся кровью, как открытые раны — комната медленно, но верно наполняется сладковатым, терпким кровавым запахом.
Ёсоп отшатывается назад, как только Чунхён пытается прикоснуться к нему — в глазах мятущийся, неподавляемый страх, больше сходный с какой-то алой, пульсирующей паникой.
-Ответь!
Больше моления, чем требования.
Чунхён беспомощно отступает назад.
-Почему, - тихо, через силу, Ёсопу больно физически, - Он не подумал обо мне, когда уходил?..
Вспышка — мгновенная.
Один шаг вперед, схватить за плечи, притягивая ближе; заглянуть в испуганные, широко распахнутые глаза, сдержать рывок; злость разве что не сдержать — замахнуться с правой, потому что с правой удар сильнее.
Две секунды — Чунхён опускает руку, так и не дотронувшись до Ёсопа.
-Я ненавижу его, - голос у Чунхёна хриплый, как после многих дней молчания. - Слышишь? Ненавижу.
Ёсоп судорожно вдыхает, отступая назад и проводя раскрытой ладонью по шее — оставляя размыто-алые кровавые следы на бледной коже.
-Не надо, - тихо, совсем тихо, едва слышно. - Он хороший.
Чунхён поднимает взгляд.
-Его больше нет.

И впервые видит, как Ёсоп плачет.

***

-Прости меня?..
Ёсоп протягивает руку — забинтованную до локтя — к плечу Чунхёна; замирает на мгновение и, так и не коснувшись, роняет вдоль тела обессиленно, опуская голову с легким выдохом.
-Прости. Чунхён.
«Двадцать с хером лет Чунхён».
Чунхёну не больно уже — когда боль становится привычной, она воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Как вода, кислород, кола. Как кофеин.
-Чунхён, - голос срывается только на мгновение — мягкий, высокий, нежный.
На ноту на одну срывается.
Чунхён обнимает Ёсопа очень осторожно поначалу — и только потом, закрыв глаза и наплевав на все, прижимает крепко и близко совсем, не давая отшатнуться и двинуться даже; утыкается носом в пропахшие как всегда то ли кофе, то ли миндальной косметикой волосы, сжимая зубы и выдыхая судорожно.
-Прости меня.
Но Чунхён только качает головой.

***

-Почему он не подумал обо мне, когда уходил? Ведь это неправильно.
Послушай, а разве кто-то вправе судить?
Чунхён ненавидит все это. И все эти лимитирующие факторы Либиха, без которых вода выливается из бочки и начинается тотальное саморазрушение изнутри.
Чунхён ненавидит то, что Донун был для Ёсопа таким фактором.
Как и то, что Донун тоже называл его Соби.
Кола теплая, в горле оседает вязкой сладостью — но теперь уже нет сил даже выблевать это все подчистую.

***

Вспоминая ленту периодичности и проверяя три раза в неделю матово-синий «Туарег» на подземной стоянке в Чонногу, Чунхён понимает, что боится больше всего того, что однажды все это может зайти за грань.
Как болезни, которые могут быть лишь прогрессирующими. Чаще, тяжелее, гриф «сход лавины» можно считать константной единицей.
Лимитирующий фактор все больше отклоняется от нормы — и дает сильный сбой лишь единично.
Но этого хватает.

***

Много времени позже Чунхён, пожалуй, подумает, что все это случилось слишком рано, что не должно было быть так, что кто-то поспешил — не здесь, а там, где пишут эти идиотские сценарии судеб и жизней. Эй, там, дайте мне чернил и ручку.
Мгновенная потеря ориентации в пространстве, неположенное место перехода пешеходов — высокая скорость и вороново-черный «Каденза» с кем-то неизвестным за рулем, чье фото только позже будет получено с камер магистрального видеонаблюдения.
Ёсоп не придет в себя до самого конца — ни по дороге в реанимацию, ни в ней самой; ни под десятком капельниц и попыток запустить сердце вновь. Кома.

Чунхён узнает обо всем только тогда, когда линия кардиограммы окончательно становится прямой. И только кивает.
Как Ёсоп когда-то — только кивает.
И просит зайти в палату лишь на минуту.

Ёсоп красивый — как всегда, красивый, как детская кукла, такой же бледный и хрупкий; красивый даже сейчас, когда в потолок устремлен задумчивый, мертвый взгляд.
В уголках губ, кажется, улыбка.
Чунхён присаживается осторожно на край постели — касается ещё теплой ладони кончиками пальцев.
-Ты требовал чего-то от него, - едва слышно. - Когда сам оказался не в состоянии сделать это?..


***

Через некоторое время придут данные с камеры магистрального видеонаблюдения — на фото будет зафиксирован человек, имя которого полиция определит как Ён Чунхён.

@темы: фанфики, бисто

---

Апдейт номер раз; Цвета ультрамарин

Название: Цвета ультрамарин
Фэндом: Block B
Персонажи: ZiKwon
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, философия, хёрткомфорт, эфемерность, ER
Предупреждения: AU, сильно AU
Размер: драббл, 3 страницы, завершен

aerosmith - fly away from here .mp3
и мало кто имеет право направо лево направо право налево

Цвета ультрамарин~

-Я хочу, чтобы это было похоже на газон. Ну, представь, как это круто – пушистый такой зеленый газон прямо в комнате. Ты понимаешь, о чем я?
Юквон вдохновленно размахивает руками и дергает Чихо за рукав толстовки, тащит куда-то вглубь магазина, не глядя, пока вышеупомянутый покорно позволяет буксировать себя в море надоедливых продавцов и консультантов.
-Понимаешь, зеленый!.. Чихо?
-М. Омномном.
Этот гад снова засел в своем растреклятом смартфоне и даже, кажется, взгляда не поднимает от экрана – тут вай-фай не ловит, там он пусть и ловит, но паршивенько, а вообще знаешь, связь круче всего на улице, а не в мебельном магазине, в котором кое-кто оказался по счастливой случайности. Юквон не на шутку обижается.
-Эй ты! - Шипит, как кот. - Ты меня вообще слушаешь?
Чихо невозмутимо ведет плечом, обновляя твиттер.
-Да, конечно, - мягко, поднимая взгляд. - Ты за каким-то хером притащил меня в это логово разврата и хочешь что-то синее в ванную, я правильно понимаю?
Юквон поджимает губы и закатывает глаза.
-Ну почти. Зеленое и в гостиную, но не суть.
Чихо вздыхает театрально и засовывает наконец телефон в карман, одергивая толстовку, поправляя джинсы и самодовольно осматривая новые тимберленды – желтые, как черт знает что, и вообще Квону не нравится, но он предпочитает молчать, чтобы не вызывать волну негодования и напоминаний, что он, У Чихо, как порядочный гражданин, Квона с собой по магазинам не таскает, а если и таскает, то в слишком крайних случаях, а не за какими-то там половыми тряпками.
Половыми тряпками.
Квон осторожно убирает лицо в руку, чтобы не ржать. Чихо жутко растрепанный, нахмуренный и вообще смешной. По жизни. Правда не тогда, когда злится.
-Ну, Чихо, - мягко так, заискивающе даже – Чихо же в ответ дергает плечом вопросительно. - Ты лучше умеешь объяснять – вон консультант, вон стеллажи, а то я сейчас не очень в настроении общаться с продавцами.
Чихо фыркает и собирает глаза в кучку – разве что язык, засранец, не показывает. Хотя может – проверено временем и общественными местами, где у этого кадра почему-то особенно проявляются детсадовские замашки.
-Я сам общаюсь с продавцами исключительно в репрессивной манере, и ты это прекрасно знаешь.
-Я схожу с тобой за кепкой, ну-у-у.
-Ещё чего. Сам схожу.
-С меня сэндвичи на утро.
-Я буду голодать.
-Вечно.
-Кво-о-он. Иди сам ищи, это тебе вздумалось менять покрытие в квартире, а не мне.
-Ты мог бы быть солидарен. Ладно, я дам погонять тебе мои новые наушники.
Пауза.
-Маленький пушистый шантажист. Да я сам найду тебе эту хуятину!
Чихо подскакивает на месте и, фыркнув громко и крайне красноречиво, скрывается в бесконечных мебельных лабиринтах, мелькнув напоследок желтыми ботинками и пафосно-огромными наушниками в тон, висящими на шее.
-Да в каком месте я, блять, пушистый?! - Вопит Квон заторможенно, запоздало подрываясь с места и еле успевая отловить Чихо за капюшон толстовки, пока тот весьма нагло ржет, изворачиваясь и сайгаком исчезая за поворотом.

***
Поворот может и всего один, но лабиринты после него просто адские, поэтому Чихо Юквон находит только минут через пять в отделе ковров и покрытий – тот стоит перед пробниками, философски устремив глаза в потолок, убрав обе руки в карманы и изредка пугая взглядом продавцов. Квон умиляется – надо же, дошло все-таки, что не плитку в ванную выбираем.
На самом деле, Чихо бывает вполне себе адекватным, когда дело касается магазинов и таких вот вопросов, просто, наверное, не надо было отрывать его от увлекательного свидания с подушкой.
Впрочем, вспоминает Квон, он же, Ким Юквон, не буксовал так явно, когда Чихо буквально силой вытаскивал его за шкирку из-за компьютера с очередным геймерским извращением и выталкивал на улицу с нудным зудением в стиле «блять, тратить вечер пятницы на игры – это лолшто вообще».
И сейчас этот кадр стоит в позе Статуи Свободы, категорическим жестом указывая куда-то вверх.
-Я нашел, - лаконично. - Вон.
Юквон прослеживает направление длинной верхней конечности, облаченной в светло-серую толстовку, и цепляется взглядом за кусок высокого и пушистого ковра ярко-синего цвета. Хочется снова обниматься с ладонью в истерическом фейспалме, но Квон, надо признать, сдерживается.
-Чихо, - тихо и проникновенно. - Я хотел газон. Зеленый, мать его, пушистый газон.
Чихо стоит долго – с минуту где-то – неподвижно и не оборачиваясь, только дергая желтый шнур желтых наушников и явно что-то обдумывая. А потом вдруг оборачивается через плечо и улыбается – тепло-тепло и совсем открыто.
Он, гад, умеет, только очень редко этим умением пользуется.
-Ну так я нашел тебе газон, - невозмутимо, все с той же улыбкой. - Смотри, какой пушистый. Хочешь достану?
И намеревается карабкаться вверх по стеллажу, чтобы подцепить нужный кусок, хотя рядом стоит специальный шест с крюком. Квон еле успевает обеими руками обнять Чихо за талию, чтобы не рыпался.
-Ну дурак что ли вообще, - глухо, уткнувшись носом в лопатку. - И он, кстати, синий, а не зеленый. Где ты видел синюю траву?
Чихо взмахивает руками и смеется, вновь указывая на выбранный пробник.
-Так вон же, смотри. По-моему, это классно – синяя трава. Ну, такая – под цвет неба. Тебе не нравится?
Юквон отпускает его и вздыхает, устремляя взгляд наверх – ковер правда высокий и пушистый, очень напоминающий густую траву, только не зеленую, а ярко-ярко синюю, ультрамариновую даже или васильковую. И правда – цвета, пожалуй, чистого неба.
Идеального неба – такого в природе не существует.
-Ага, не существует, - соглашается Чихо, щурясь по-кошачьи не хуже самого Юквона. - Ну так у нас будет. Представь только – у нас будет небо, которого больше ни у кого нет.
Юквон только потом понимает, что вслух говорил.
-Так этот ковер, - Квон откашливается, потому что говорить почему-то сложно немного. - Может любой купить, и у любого будет это небо.
Чихо склоняет голову и смотрит на Квона мягким, совсем неуловимым взглядом.
-Они купят ковер, а не небо – ты не находишь? - И подмигивает коротко.
Умеет же – так почему не?
Юквон долгим, задумчивым и почему-то отчасти смущенным взглядом смотрит на Чихо – а тот улыбается и состоит словно из отдельных частей в виде серой толстовки, тертых джинсов и желтых наушников с тимберлендами в цвет, но неизменно оказывается чем-то совершенно цельным и совершенно неделимым.
Тепло. Очень.
-Да, наверное, - Квон отворачивается, а Чихо улыбается уголком губ понимающе, касаясь кончиками пальцем его запястья. - Они купят ковер, а мы...
-Небо, - подсказывает Чихо. - Ну, такое, куда можно fly away from here, правда?
Юквон, помедлив, улыбается неуверенно.
-Ага. И где no one here can ever stop us?
Чихо кивает – просто, без улыбки даже.
-Точно.

***


-Послушай, даже с точки зрения банального дизайнерского базиса этот ковер совершенно не подходит в нашу гостиную.
-И? - Хитро.
-У меня только один вопрос, - Квон вздыхает.
-Какой?.. - Чихо трогает подушечкой указательного пальца провод от наушников.
Юквон пожимает плечами.
-Почему сейчас мне совершенно все равно на дизайнерство?

@темы: фанфики, би эл оу си кей

---

Сводки

Собственно, сегодня кот сдал свой последний экзамен и теперь ждет результатов. Или не ждет. Не знаю, я ещё не решила. Просто мяу, потому что, как оказалось, в плане нервов экзамены для меня были чем-то вроде прогулки.
Ладно, с последним меня.

Черт с ним со всем, на самом деле.
Я тут внезапно осознала, что перестала публиковать тексты на дайри, один фикбук остался, хуйня все это. Сейчас, наверное, запилю все, начиная с ультрамарина - чисто для истории и успокоения совести.
Кстати, об истории.
Я соскучилась.
Такие дела.

И начала новый обещающий стать пиздецом текст. Аминь моим нервам, выдержке и адекватности.

Всем peace, я тут призрак оперы

@темы: кто-то что-то сказал?, my life, формула счастья

---

Подведем еще один итог

Немного запоздалый пост, но все-таки пост о Фэкшне, который я, несмотря на то, что все было практически безнадежно, дописала.
Честно говоря, я не думала, что вообще когда-то сумею завершить его. В моем театре воображения он давно составил компанию Экзистенсу, Разнарядке, Персоне и Зоне 51.
Это просто ещё одна маленькая победа над собой.

Фэкшн пришел ко мне во время двухдневной поездки в Москву - причем 10 часов пути туда он имел вид 10-страничного описательного мини односторонних отношений Чунхёна и Хёнсына; один наблюдает, второй живет, а есть ещё Соби, который всегда, везде и знает больше, чем нужно. В конце все было бы хорошо, но была еще поездка обратно.
Так вот на этом обратно 10-страничный описательный мини вдруг махнул мне хвостом и сказал, что он будет вторым Граалем.
А я взяла и согласилась.
Здесь должны быть медиа-файлы в виде fiction .mp3, thefact .mp3, onrainydays .mp3

10-страничный мини не имел сюжета, но второй Грааль не мог его не иметь. По пути обратно пришел Донун, Ёсоп с заднего плана шагнул на первый, Хёнсын сделал шаг назад, а Чунхён вдруг просто въелся в меня, как когда-то въелся ещё один персонаж, перед которым мне до сих пор очень плохо. Ну а файлы fiction .mp3 и thefact .mp3 превратились в нечто вроде faction .doc, где осознание того, _чем_ будет Чунхён, все-таки довело меня до слез где-то в трехстах километрах от Москвы по федеральной трассе.

Было все от первой буквы до последней, но, приехав, я почему-то решила, что не стану писать его. Не буду, не попытаюсь и просто напросто забуду, как забыла о десятках сюжетов до этого. Но был фикшн, был фэкт, был Соби, который очень _хотел_, и был Чунхён, который снился мне практически каждую ночь. И тогда я решила, что все-таки стоит рискнуть.

Я пыталась бросить где-то после третьей Строки.
Честно говоря, где-то после неё это было уже не писательство - эта были ежедневные драки с самой собой, насильственная графомания и ебаное истощение нервов. Совсем плохо становится где-то после пятой, как Чунхёну.
Наверное, это до смеха символично, да?

На самом деле, мне хочется рассказать одну вещь - просто так, для галочки, но, может, она будет иметь смысл.
Я привыкла публиковать эпилог, если он есть, вместе с последней главой текста, потому что это, на мой взгляд, единственной верный логичный путь - не должно оставаться никаких провалов, именно провалов, недосказывания давно уже имеют свое место в средствах художественной выразительности. Значит, и писать эпилог я привыкла сразу же после написания последней главы, чтобы не потерять нить.
Восьмую строку я написала также вместе с эпилогом. Наверное, это правда было сложно. Авторы поймут - ну, такая тяжесть, и слова идут по паре в минуту, потому что подбираешь, пытаешься объяснить, описать и показать как можно более ярко. Все равно в мыслях все куда ярче, тяжелее и сложнее, но стремление ещё никого не губило...
Собственно. я написала восьмую строку и эпилог полностью, включая музыкальные эпиграфы.
Сохранила документ.

Когда я открыла его для публикации, документ был совершенно пуст. Весь Фэкшн был у-да-лен.
И тогда я подумала, что ему не суждено быть законченным, потому что не суждено вообще было быть написанным, но я зачем-то рискнула и зачем-то заставляла себя это делать. Я подумала, что это что-то вроде символичности. Потому что везде слишком много символичности.
А потом я зачем-то села и переписала его заново. На истерике, в нервической тряске и - это даже меня немного поставило в тупик - со смехом. Качественным таким истерическим смехом.
И оба раза я плакать начинала на моменте, когда Ёсоп просит прощения. Ладно, даже сейчас я сижу, пишу об этом и чувствую, что готова зареветь. Два раза. Знаете, это было что-то вроде «либо сейчас, либо никогда». И я выбрала сейчас.
Два раза, две истерики, но я до сих пор думаю, что не зря все это.

А ещё знаете, в чем интерес? У меня так три главы Грааля стиралось. И я писала их заново в тот же день.
Надписи и Строки, Юквон и Чунхён. Грааль и Фэкшн.
У меня в копилке персонажей под грифом «прости» теперь их двое. Вот такие вот дела.

Я о чем хотела сказать? Спасибо вам, кто читал.
И тем, кто поддерживал.
После завершения Грааля я орала, конечно, громче, но в этот раз меня крыло ночью.

@темы: кто-то что-то сказал?, фанфики, формула счастья

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Вот я уже и не школьница.

Если бы я была математиком, я бы сказала, что это пустое множество.
Если бы я была физиком, я бы сказала, что кот Шрëдингера вышел из суперпозиции в негативный процент вероятности.

Но я всего лишь маленький немного писатель, который сегодня закончил рушить свой маленький мир, чтобы начать все заново.

Меня нет, я еще не создана.

@темы: кто-то что-то сказал?, формула счастья

---

Заканчиваем сезон

Знаете, у русскоязычных ливерпулианских фанбаз, пишущих отчетные статьи о команде, есть чудесная традиция: в конце они делают подпись «P.S. YNWA». Я всегда улыбаюсь, когда читаю это, потому что это правда как «P.S. Я люблю тебя», только совсем иначе.
Чудесная традиция.
Ненавязчиво, но почему-то очень сильно.

Собственно, несколько дней назад матчем с «КПР» закончился наш сезон в премьер-лиге. Мы закончили его на седьмом месте; мы уступили Эвертону, шпорам ну и, конечно, остальному составу большой четверки, но все же.
Мы не взяли не единого трофея в этом сезоне. Но почему-то...
Я не знаю, как это объяснить. У меня нет разочарования - ни капли, и я даже не могу подобрать нормального аргумента. Мадридцы не взяли ни трофея - говорят, волосы рвут.
Правда, ситуации у нас разные.
А у нас вот команда возрождается. В очередной раз...

Правда, нет разочарования в сезоне. Пусть седьмое место, пусть без еврокубков снова, да пусть. Ребята очень стараются - это видно. Брендан старается - он невероятный.
Команда медленно, но верно снова ищет_себя - и просто сложно описать эти эмоции, когда становится ясно, все все действительно становится на свои места. Никто не знает, сколько понадобится времени, чтобы Ливерпуль снова стал тем, кем должен быть. Никто не знает, что будет дальше, но
мы все верим, что рано или поздно это случится.
Ливерпуль_будет. И мы_будем.
Мы_есть.
Да, без трофеев, но сейчас это кажется отчего-то далеко не первостепенной вещью.

Закончил карьеру Каррагер. Сложно было, совсем сложно. И накрыло не сразу - только часа через два после прощания. Слов океаны, но их просто нет - я не могу поверить, что он больше не выйдет на поле вместе со всеми.
Спасибо, Карра. Мне почему-то кажется, что капитан за тебя ещё скажет пару слов для АПЛ и трофея, который тебе так и не удалось взять.

Закончил карьеру Оуэн. В Стоуке.
Это ещё сложнее, потому что в каком-то смысле неправильно. Я никогда не пойму людей, которые ненавидят его.
Слепые.
Спасибо, Майкл.

Нет разочарования в сезоне, потому что есть_мы. Не они и мы, а именно _мы_.
И это... Ну, одна из констант формулы счастья.
Я просто счастлива, что мы идем вперед. И что в конце каждой статьи есть «P.S. YNWA».
Я счастлива, что все ещё нет - и не будет, не будет, конечно - кого-то, кто сумеет перебить красной птице крылья.

Спасибо тебе, Ливерпуль.
You'll never walk alone

@темы: формула счастья

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра